Пурпур - Вибеке Леккеберг

Сейчас откуда-то долетал звук флейт, но берег реки был пуст. Зато на Виа-Франсиджена Анна заметила движение. Вскоре она смогла разглядеть процессию: впереди отряд рыцарей в красных бархатных плащах, шитых золотым кружевом, шлемы и мечи сверкают на восходящем солнце; следом – молодые пажи в одежде из серебряной парчи, в шляпах с перьями; придворные шталмейстеры, камергеры, кардиналы, а дальше – ватиканские гвардейцы при полном обмундировании. Завершали шествие папский паланкин с красно-золотой драпировкой и десять солдат верхом на мулах.

Под пение флейт кортеж двигался к мосту. Анна увидела всадницу, окруженную оруженосцами в красных плащах. Платье на ней было очень знакомое – ее, Анны, платье из парчи и шелка. На шее блестело ожерелье – не менее узнаваемое. Королева Шарлотта.

Рядом с ней скакал Лоренцо, надежный телохранитель на пути в Рокка-ди-Тентенано, где однажды летом жила святая Екатерина.

Анна вернулась в опочивальню, снова легла и стала прислушиваться к тишине, окружавшей ее со всех сторон. Прямо перед глазами висел на стене, как всегда, гобелен: несколько женщин с детьми и солдаты расположились перекусить на берегу реки; чуть поодаль стоит священник и наблюдает за ними.

Наступила осень. После паломничества в Рокка-ди-Тентенано Папа Римский вернулся в Пиенцу. Лоренцо постоянно был с ним. С королевой Кипра, продолжившей путь в Савойю, они распрощались в Петриоло, где Папа принимал горячие ванны в вулканическом источнике.

Все это Анна узнала стороной, от Лоренцо известий не было.

Прошло время сбора винограда, сок разлили по бочкам. Вопреки опасениям Анны, дела шли как обычно. Слуги и рабы были по-прежнему послушны и уважительны, виноград давили с песнями. Белые мареммские волы под присмотром насвистывающих погонщиков безропотно тянули тяжко груженные возы, в час обеда женщины приносили мужьям корзины с нехитрой едой и вином. Работники переламывали краюхи, пили за добрый урожай. Анна не участвовала в этих трапезах.

После полудня, когда завывающий ветер сгущал тучи над Амиатой и на поля и деревья начинал лить дождь, Анна уходила в дом, прикрывала ставни и принималась за свою работу – алтарный образ Богоматери для капеллы поместья. Картина писалась по всем правилам, ни один канон не был нарушен, ничто не отличало ее от общепризнанных образцов – разве только черты Лукреции слишком явственно проступали на лице мадонны.

Перед сном Анна открывала тяжелую дубовую дверь, отделяющую сам замок от пристроенного к нему хозяйственного крыла со складскими помещениями для хранения маслин, конюшней, дубильней, кузницей и тележным сараем, проходила полутемную комнату, где учились грамоте дети слуг (здесь пахло молоком и мочой), и, слегка кивнув монахине, приставленной к детишкам, но не вступая с ней в разговоры о том о сем, спускалась в винный погреб. Не для того, чтобы попробовать, хорошо ли вино. Каждый вечер Анна убеждала себя, что где-нибудь среди бочек мог затеряться случайно забытый сосуд с остатками улиточной слизи – и каждый раз испытывала очередное разочарование. Морские улитки в силах изменить ее судьбу, вернуть в лоно Церкви, помирить с Папой Римским, но долгожданный сосуд не находился, да и не мог найтись. Помощи ждать неоткуда, она одна на всем белом свете.

Однажды, обходя так помещение за помещением, Анна отыскала в дубильне немного алунита и экстракт марены на дне какой-то склянки. Ну и что? Она прошла дальше, в кузницу. Сюда она не заходила с тех самых пор, как обнаружила здесь окровавленную Лукрецию. Анна внимательно осмотрелась, обнаружила на полу наконечник копья, подняла, сжала в ладони и держала так долго, что он стал теплым.

С этим острием в руках она и улеглась в постель. Ночью ее разбудили вопли одной из рабынь. Анна знала, к чему этот крик: у молодой женщины начались роды, обещавшие быть тяжелыми. По принятому обычаю баронесса исполняла в таких случаях роль повитухи, но на этот раз осталась в кровати, уставившись в потолок, вслушиваясь в стоны роженицы, становившиеся все тише и слабее, и до боли сжимая кулак с впивающимся в кожу металлом. Наутро она узнала, что рабыня умерла родами. Ребенок тоже. Девочка.

Дни шли за днями, а гонец от Лоренцо все не появлялся. Известие, ожидаемое с ужасом, не приходило. Постепенно подробности ссоры с Папой Римским и отлучение от церковных таинств стали казаться дурным сном. Она все еще оставалась мужней женой. Казалось, неопределенность может длиться вечно.

До поместья, перепугав всех, дошли слухи о том, что в Пиенце два человека заболели чумой. Анна нарвала целебных трав и попросила Лиама окурить жилища слуг, пусть успокоятся. Монах принялся за дело рьяно, ходил с кадильницей из дома в дом, молился и благословлял людей.

Вспышка болезни заставила Папу Римского ускорить свое возвращение в Рим. Обитатели поместья выстроились вдоль дороги и, размахивая оливковыми ветвями, провожали процессию возгласами «Viva! Viva!». Пий Второй покачивался в паланкине. Кортеж следовал к югу по Виа-Франсиджена. Лоренцо возглавлял гвардейцев. В сторону родового замка он даже не посмотрел.

Начался сбор маслин. В прохладный ноябрьский день под оливами разложили сети, чтобы плоды падали на мягкое. С гор спускалась морозная дымка. Анна увидела вдалеке двух мчащихся галопом всадников. Они миновали карантинную заставу, выставленную для того, чтобы чума не распространилась по окрестностям, и устремились к поместью. Гонцы спешили сюда.

Лиам и Андрополус тоже заметили их. Пастух крикнул Анне:

– Это за вами! Бегите и прячьтесь в мое дупло!

Она не двинулась с места. Андрополус бросился к монаху:

– Сделай что-нибудь, Лиам!

Он боялся, что Анну увезут в Рим и отдадут на суд инквизиции. Она тоже боялась.

Дети, стоявшие вместе с матерями под оливами, заревели. Все смотрели на приближающихся всадников в военных мундирах.

– Ступайте по домам и заприте двери! – приказала Анна работникам, кинулась к замку и, поднявшись на второй этаж, припала к окну. Как густо растут деревья на склоне Амиаты! Из них римляне строили галеры во время Второй Пунической войны. Теперь дубы рубят на корабли для новых сражений. В долине Орсия мало что меняется. Как прежде, тянется Виа-Франсиджена, дорога пилигримов.

На дворе всадники остановились, но не спешились. Осел, бредя по кругу, вращал тяжелый жернов, давивший маслины. Кроме скрипа камня, ничего не было слышно. Не успел осел завершить круг, как гонцы уже унеслись прочь.

Лиам снизу лестницы окликнул Анну и, когда она спустилась, передал бумагу, подтверждающую, что брак расторгнут. Нарушение священных заповедей. Замужество путем обмана и ложных обещаний. С сего момента брачные клятвы объявляются недействительным. Подпись: Пий Второй.

Надо уезжать. Но как она уедет прежде, чем до конца будет собран и обработан урожай? Маслины нужно давить сразу же, не мешкая, а то масло получится совсем не такого качества. Еще необходимо дать указания слугам и работникам, иначе в хозяйстве начнутся перебои… Как все это разом решить?

А вот так. Второй конверт был от Лоренцо. Она должна покинуть поместье утром. Ей предоставляется дальняя заброшенная усадьба в этой же долине на правах аренды.

До глубокой ночи Анне не давали уснуть крики осла. Потом ей приснилось, что она попала между мельничных жерновов; стуча копытцами по полу, вокруг постели ходил привязанный к столбу осел и тянул за собой на веревке гроб Лукреции.

Последняя ночь в замке. Анна встала, накинула плащ и пошла к могиле дочери. По дороге она наломала лавровых ветвей и оставила их у надгробья.

Анна уложила свои пожитки в корзины и сундуки. Поклажу взвалили на ослов, еще пришлось взять телегу.

Раковины морских улиток она аккуратно обернула льняной тканью, чтобы не поломались при переезде. Тщательно упаковала остатки алунита и склянку с экстрактом марены. В большой сундук положила платье Лукреции, сшитое к la cresima,[28] ее красные туфельки и свое приданое, привезенное из Норвегии: покрывала, простыни, подушки, кувшины и чаны, чаши и прочую утварь, маленькую черную шкатулку, французскую шляпу и кружевную накидку. Среди одежды разбросала пучки сушеной лаванды – пусть вещи не залеживаются. Подарок матери – диадему – спрятала на груди, листовое золото, которым пользовалась, когда писала картины, сложила в кожаный мешочек, обручальное кольцо подарила кормилице. Сундук со своими книгами Анна отыскать не смогла, «Повесть о двух влюбленных» тоже исчезла, пропали куда-то и два других томика, хранившиеся под кроватью. Что ж возьмем Библию и трактат «О семье» Леона Баттисты Альберти. Взяты были и загрунтованный холст, и краски, и кисти, и ваза из купальни императора Тита, и римские монеты с профилем Цезаря, и венок из ветвей оливы – тот, что Лукреция собиралась подарить Папе Римскому. Венок Анна упаковала особенно бережно.