Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович

Но расходы по карману бьют сильно!

Любой металл далеко не в ходу, дороговат изрядно, и не важно, железо это или медь. Цена свирепо кусалась – пуд железа в 90 копеек, а меди фунт в 17 копеек, благо деньги из этого металла исчезли из оборота. А ведро угля древесного для горна по три копейки, а его нужно очень много, работы в кузнице с утра до вечера идут под звон нескончаемый. Так что собственные ямы для пережога осенью копать стали – все экономия выходит.

Чтобы всерьез хлебопашеством на черноземе заниматься плуги нужны с лемехом железным, лопаты, косы-литовки и прочий инвентарь – а это железо, и много. Да для того же строительства топоры и гвозди нужны, пилы двуручные. И многое чего другое – списки у Галицкого росли и пополнялись каждый день новыми делами.

На том же Торце, если его запрудить, то лесопилку с водяной мельницей поставить нужно в первую очередь – без этого никак не обойтись. Так что весной нужно людей выделять, благо знающие хорошо это дело есть. И закупить все необходимое, да те же пилы. Потому что бревна распиливать вручную – то еще удовольствие, посмотрел, как пильщики вкалывают с утра до вечера на высоких козлах. Доска очень нужна – масса проблем при строительстве сразу решится, да и соседям продавать можно с выгодой изрядной – по Донцу селения и городки ставят.

Так что необходимо как можно быстрее любой труд механизировать – тогда производительность резко повысится и себестоимость станет намного меньше. И подумать, как конные косилки с сеялками изобрести. Видел такие в музее, жаль только не поинтересовался их устройством вплотную. Так что придется идти долгим методом проб и ошибок, втридорога оплачивая столь необходимый опыт.

С оружейным производством дело наладилось. Теперь трудились два кузнеца – к Микуле еще один коваль прибыл, да плюс три подмастерья. В мастерских работа пошла – переделка османских ружей весьма выгодным делом оказалась, прибыльным. Как обычно с продажей оружия и происходит, а в этих временах особенно – здесь убийство врага абсолютно не наказывалось, а даже поощрялось.

После большой войны с поляками цены на оружие упали, бум закончился, но теперь снова стали приподниматься. Те же сабли по три рубля пошли хорошо – полторы сотни штук влет продали, из трофеев. А ведь некоторые из них, серебром украшенные, или из персидской стали и по пять рублей ушли. Взамен османские ружья по полтине скупили, запорожцы этими трофеями не интересовались – а зря. Московские пищали по три – пять рублей продавались, иностранные мушкеты по шесть-восемь, за такую же цену уходила пара пистолей.

Облегченные фузеи «новой выделки», со всеми принадлежностями полагающими, включая пулелейки и две дюжины снаряженных патронов, по семь рублей влет расходились – цену бы поднять на рублик не помешало бы – но она заранее с атаманом обговорена была. Прибыль на круг положив более пяти рублей вышла – отправили уже три десятка ружей, да полсотни для своих стрельцов и ратников – почитай бесплатно досталось. А сотня мушкетов уже чистую прибыль принесет в полтысячи рублей, и большую часть долга к весне закроет.

А летом и трофеи новые пойдут…

– Господин мой, позволь я тебя раздену, ты спишь уже.

Тихий голос Зульфии пробудил Юрия и тот с трудом поднял голову от стола – не заметил, как уснул. Галицкий осмотрелся – в хате было темно, горела свеча, разгоняя темноту по углам. И никого, кроме них двоих – ни детей, ни Авдотьи, ни Смальца – однако пару раз такое уже бывало, и он не придал этому значения. И сейчас дремал на ходу – объелся на радости мясом, благо пост закончился, а рыба с овощами надоела до жути.

Покорно уселся на лежанку, Зульфия стянула с него сапоги и раздела донага. Да так быстро, что Юрий даже не понял, толком не проснувшись и продолжая дремать лежа, накрытый одеялом.

– Я здесь, мой господин…

Обнаженное тело татарки обожгло его как пламя – от неожиданности он попытался вскинуться. Но две нежные и теплые руки обвили его за шею и прижали его лицо к двум маленьким упругим холмикам.

Юрий даже возмутиться не успел толком. И мысли в голову раньше не приходило соблазнить девчонку, с которой вообще-то мог сделать все, что в голову бы только пришло. Но сейчас его обнимала и неумело ласкала вполне созревшая девушка, которая хорошо знала, чего желала, судя по страстному дыханию и определенным действиям.

– Я люблю тебя, и хочу быть твоей всю ночь, мой господин. Ана сказала, что тебе женщина очень нужна. Как мужу и повелителю. Я вся твоя, и жажду тебя, мой господин…

Целоваться Зульфия совершенно не умела, тыкалась губами и дрожала. Но это, как не странно и возбудило Юрия – от долгого воздержания он воспламенился порохом на полке, только краешком сознания понимал, что нужно быть нежным и осторожным…

Интерлюдия 3

Москва

24 января 1676 года

– И какой ты подарок мне ты принес, боярин? Зело интересно мне стало, а ты развлечешь меня.

– А вот, государь, полукафтан стрелецкий, необычный, и с шапкой. А к нему мушкет облегченный, что фузеей именуют, и всякое оснащение воинское, которое в сечах и походах потребно.

Алексей Михайлович с нескрываемым интересом посмотрел на множество разнообразных предметов, что в порядке были разложены по широкой столешнице. Взял в руки кафтан – полы короткие, едва до колен будут, сукно зеленое, на ощупь не из дорогих, но и дешевым назвать нельзя. Вместо меха подбит дешевой овчиной, такой рубля три стоит, никак не больше. Карманы накладные, зато на груди с двух сторон ткань набором нашита, и пеналы берестяные торчат – по шесть штук.

Царь выцарапал пальцами один, открыл крышку – под войлочным пыжом зернистый порох. Удивился:

– Необычная берендейка. А пуля где?

– А вот на поясе, государь. Две сумочки с пулями, по дюжине в каждой. А рядом еще две берендейки по шесть зарядов. Удобно очень, сам попробовал так поносить – гораздо лучше, чем у стрельцов мои, над которыми я «головой» служил.

– Тебе виднее, боярин – ты полковником служил, опыт изрядный имеешь. А хитро придумано, ничего не скажешь.

– Фузея еще мудреней, царь-батюшка. Ствол от османского мушкета, а вот замок на нем хитрый. И надежный зело – осечек почти не дает. И стреляет намного точнее, чем стрелецкие пищали – тут хитрости в прицеливании. Вот мушка, вот целик – если глазом присмотреться и точно одно в другое взглядом соединить, бьет точно. Я вчера сам опробовал – с двухсот шагов пули в круг, с аршин размером точно попадают. Хотя несколько выстрелов впустую сделал, но приноровился.

– Хм, зело удивительно, – Алексей Михайлович взял в руки фузею и подержал на весу – прицелился. Все же не только из пищали стрелял, но и довелось из мушкета аглицкого. Фузея ему понравилась – легкая, ухватистая и удобная. Смутил на секунду ремень на ней, потом понял, для чего он предназначен, когда на плечо себе закинул.

– А ведь так фузею носить удобнее, особенно в походе – руки не заняты, и вес на ремень приходится.

– А в случае нужды фузею легко можно в пику превратить. А для того вот этот нож к стволу прикрепить, – боярин Артамон Матвеев вытащил из ножен длинный кинжал и быстро присоединил к стволу.

– Кольни, государь.

Алексей Михайлович взял фузею как копье и попробовал – вышло ловко, хотя царь с рогатиной на медведя никогда не ходил.

– А кто тебе все это прислал, боярин?

– Дьяк Малороссийского приказа Лаврентий Нащокин, государь. Он харьковского полка слобожанского сотника Лободу отправил в острог, что этой осенью был поставлен запорожцами близ Северского Донца, рядом с обителью на Святых Горах, которую летом татары разорили.

– Слышал я о беде этой. Каждый год крымчаки городки и церкви зорят, беды одни от них.

– Потому и набеги устраивают, государь, что османы их на то толкают. Но и мщение то же наступает – этим летом запорожцы на Гезлев ходили, татар перебили бессчетно, и три тысячи полоняников из Крыма вывели, с добычей богатой.