Имя ветра - Патрик Ротфусс

Пепел коротко взглянул на человека в тенях и отвернулся.

— Ты здесь только часовой, Хелиакс, — огрызнулся он.

— А ты, кажется, забываешь о нашей цели. — Голос черного человека стал еще холоднее и резче. — Или же твоя цель отличается от моей?

Последние слова прозвучали тяжелее, словно таили какой-то особый смысл.

Надменность покинула Пепла в один миг — так вода уходит из опрокинутого ведра.

— Нет, — сказал он, снова повернувшись к огню. — Конечно нет.

— Это хорошо. Мне ненавистна мысль, что наше долгое знакомство подходит к концу.

— Мне тоже.

— Напомни еще раз, каковы наши отношения, Пепел, — произнес человек в тенях, и в его ровном тоне прозвенела серебряная нотка ярости.

— Я… я у тебя на службе… — Пепел сделал умиротворяющий жест.

— Ты — инструмент в моих руках, — мягко прервал его черный. — Ничего больше.

Тень гнева коснулась лица Пепла.

Помолчав, он начал:

— Я…

Мягкий голос стал жестким, как прут из рамстонской стали:

— Ферула.

Ртутная легкость движений Пепла исчезла. Он пошатнулся, вдруг скорчившись от боли.

— Ты — инструмент в моих руках, — повторил холодный голос. — Скажи это.

Челюсти Пепла гневно сжались на мгновение, потом он дернулся и закричал, словно раненое животное. В его вопле не было ничего человеческого.

— Я — инструмент в твоих руках, — задыхаясь, проговорил он.

— Лорд Хелиакс.

— Я — инструмент в твоих руках, лорд Хелиакс, — поправился Пепел, падая на колени и весь дрожа.

— Кто проник в самую суть твоего имени, Пепел? — Слова произносились терпеливо и неторопливо, словно школьный учитель повторял забытый учеником урок.

Пепел обхватил себя руками и сгорбился, закрыв глаза:

— Ты, лорд Хелиакс.

— Кто защищает тебя от амир? От певцов? От ситхе? От всего в мире, что могло бы тебе повредить? — вопрошал Хелиакс с холодной учтивостью, как будто искренне интересовался, каким может быть ответ.

— Ты, лорд Хелиакс. — Голос Пепла дрогнул тонкой нитью боли.

— И чьим целям ты служишь?

— Твоим целям, лорд Хелиакс, — выдавил он. — Твоим. Ничьим больше.

Напряжение исчезло из воздуха, и тело Пепла внезапно обмякло. Он упал вперед на руки, и капли пота, падающие с его лица, застучали по земле, словно дождь. Белые волосы безжизненными сосульками свисали вдоль лица.

— Спасибо, лорд, — искренне выдохнул он. — Больше я не забуду.

— Забудешь. Вы слишком увлечены своими мелкими жестокостями — все вы. — Скрытое капюшоном лицо Хелиакса повернулось поочередно к каждой из сидящих у костра фигур. — Я рад, что решил присоединиться к вам сегодня. Вы сбиваетесь с пути, потворствуя своим прихотям. Некоторые из вас, кажется, забыли, что мы ищем и чего желаем достичь. — Сидящие вокруг костра тревожно заерзали.

Капюшон снова обратился к Пеплу:

— Но ты получаешь мое прощение. Возможно, если бы не такие напоминания, забылся бы и я. — В последних словах, видимо, скрывался намек. — Теперь закончи то… — Его холодный голос умолк, а капюшон слегка приподнялся к небу.

Повисла выжидающая тишина.

Сидевшие вокруг костра вдруг стали совершенно неподвижны, их лица напряглись и застыли. Они одновременно подняли головы, словно ища только им известную точку на меркнущем небе. Будто пытаясь уловить в воздухе какой-то запах.

Меня кольнуло ощущение чужого взгляда. Я почувствовал напряженность — какое-то изменение в текстуре воздуха — и сосредоточился на нем, радуясь поводу отвлечься, радуясь всему, что могло еще хоть на несколько секунд помешать мне ясно мыслить.

— Они идут, — тихо произнес Хелиакс. Он встал, и тень будто вскипела и поползла от него, как черный туман. — Быстро. Ко мне.

Остальные вскочили. Пепел с трудом поднялся на ноги и проковылял десяток шагов к костру.

Хелиакс раскинул руки, и тень, окружавшая их, распахнулась, словно цветок. Тогда все остальные повернулись одинаковым заученным движением и шагнули к Хелиаксу, в окружающую его тень. Но они так и не закончили шага, растаяв в воздухе легко и тихо, — так рассыпаются песчаные фигуры под дыханием ветра. Только Пепел оглянулся, в его кошмарных глазах горел огонек злобы.

Они исчезли.

Я не буду мучить вас тем, что было дальше: моими метаниями от тела к телу в безумных попытках нащупать признаки жизни, как учил меня Бен; бесплодными потугами вырыть могилу — я ковырялся в грязи, пока не ободрал пальцы до крови. Тем, как я нашел родителей…

Только к темноте я отыскал наконец наш фургон. Конь оттащил его почти на сотню метров по дороге, прежде чем околеть. Внутри фургона все казалось таким обычным, уютным и спокойным. Задняя часть фургона так удивительно пахла ими обоими…

Я зажег все лампы и свечи в фургоне. Свет не принес облегчения, но это был чистый золотой свет огня, без всяких признаков синевы. Я достал отцовскую лютню из футляра, обнял ее и лег на родительскую постель. Подушка матери пахла ее волосами, ее руками и объятиями. Я не собирался спать, но сон одолел меня.

Я проснулся от собственного кашля. Все вокруг было в огне — конечно же, из-за свечей. Так и не придя в себя от шока, я сложил в сумку несколько вещей. Двигался я медленно и тупо, ничего уже не боясь: книгу Бена я вытащил из-под горящего матраса голыми руками. Какой страх мог внушить мне теперь обычный огонь?

Я положил отцовскую лютню в футляр, чувствуя себя так, будто краду ее, но ничего другого, что напоминало бы мне о родителях, придумать я не мог. Их руки касались этого дерева тысячи тысяч раз.

Потом я выпрыгнул из фургона и углубился в лес, продолжая идти, пока рассвет не озарил восточный край неба. Когда запели птицы, я остановился и поставил сумку. Вытащил отцовскую лютню и прижал ее к себе. Потом стал играть.

Мои пальцы болели, но я все равно играл. Играл, пока по струнам не потекла кровь. Играл, пока солнце не пробилось сквозь листву. Играл, пока мои руки не занемели от боли. Играл, стараясь не вспоминать, пока не заснул.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ИНТЕРЛЮДИЯ. ОСЕНЬ

Квоут жестом остановил Хрониста и, нахмурившись, повернулся к ученику:

— Перестань так смотреть на меня, Баст.

Тот, казалось, был готов разрыдаться.

— Ох, Реши, — выдавил он. — Я даже не представлял…

Квоут рубанул ладонью воздух.

— И не надо тебе представлять. Не придавай этому большого значения, Баст.

— Но, Реши…

Квоут оборвал ученика свирепым взглядом:

— Что, Баст? Что? Я должен рыдать и рвать на себе волосы? Проклинать Тейлу и всех его ангелов? Бить себя в грудь? Это все театральная дешевка. — Он чуть смягчился. — Я ценю твое участие, но пойми, что это лишь эпизод истории, причем даже не худший. А я рассказываю ее не для того, чтобы вызвать сочувствие.