Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

– А для чего его строили? – заинтересовался Марк: вести бесед за жизнь им с мастером Хуаном еще не доводилось.

– В этой жизни я скажу одно, – пожал плечами китаец. – В следующей скажу другое. Каждая жизнь нужна для того, чтобы как-нибудь ответить, но ответов на наш мир много больше, чем один. А ты, если хочешь владеть своим боевым искусством, должен приходить каждые два дня и дважды в день заниматься самостоятельно.

Распрощавшись с мастером, Марк вышел на улицу и встал перед домом, раздумывая. Небо, затянутое серым, прибивало к земле. Порывистый ветер нес с залива вкусный запах соли и водорослей. Очень тянуло вернуться домой, поскорее войти в поток и снова увидеть Майю. В ней что-то было… Что-то. Да.

Ну, само собой, он и не считал, что Вселенная устроена именно так для того, чтобы он, Марк, мог стрясти деньжат с тех, кому нужно отыскать потерянные ключи или вывести на чистую воду неверных половых и бизнес-партнеров. Но ему и в голову не приходило задумываться о том, а для чего же она так устроена. Разве мир вообще устроен для чего-то? Он просто работает как-то – и все. Какой есть, такой есть.

Люди, которых в прежних поколениях интересовали по большей части материальные богатства, с распространением альтер-эво теории и появлением палов переключились на духовные. Религиозные лидеры превратились в поп-звезд. Боевыми искусствами совершенствовали и укрепляли дух, на смену жадному пожиранию жизни пришли осознанность и рациональное потребление. Духовные практики, не те, так другие, стали в жизни среднестатистического гражданина столь же обязательными, как чистка зубов. А уж Йорам в свое время этой самой духовностью Марку буквально всю плешь проел.

И что?

На две с половиной минуты Марк задался вопросом, сделало ли все это его лучшим человеком, чем мог бы он быть в каком-то другом, не столь окультуренном мире.

Потом эта мысль бесследно покинула его сознание, вытесненная другой: Язепс Старков. Он был очень богат, очень значителен. И умирал. Значит, наверняка было что-то, что он предпринял – какие-то меры, навязанные вероисповеданием, что-нибудь насчет души. Возможно, была исповедь, отпущение или что-то подобное. Какой он был веры? Кто-то должен что-то об этом знать.

И ровно в этот момент у Марка зазвонил телефон.

– Добрый день, господин Самро. Как продвигается ваше… расследование? Или информация об этом – лишь для клиентов?

Понадобилась пара секунд, чтобы Марк вспомнил этот голос. Ну надо же. Ищите и обрящете.

– Добрый, госпожа Старкова. Продвигается.

– Мне нужно с вами поговорить, – произнесла Ольга, и этих слов Марк ждал, потому что – ясен день, нужно, иначе зачем же ты звонишь.

А вот тон, которым они были произнесены, заставлял задуматься.

Судя по голосу, Ольгу Старкову, хоть она и пыталась это скрыть, что-то сильно, – очень сильно – пугало.

6

Раньше, когда у Майи на душе было паршиво, она шла к Степану. Было необязательно что-то ему рассказывать. Рядом с братом просто становилось легче. Неважно, о чем они разговаривали; да хоть бы и вовсе молчали, это было еще даже лучше, со Степаном молчать было классно, так уютно.

Теперь, когда от визитов к Степану делалось еще паршивее, она… ну, все равно ехала к нему, потому как никого другого-то нет.

За вчерашний день она четыре раза звонила в ганшеринг и вешала трубку. Что она еще может сделать?

Она заказывает в магазинчике на углу пару герметично закрытых пачек печенья и несколько баночек неоново-зеленой ньюка-колы – любимой с детства, со вкусом чили-фейхоа, избыточно газированной, – и, спустившись, вводит код в автомате выдачи, который открывает соответствующую ячейку. К тому времени как раз подъезжает «Фикс». Садясь, Майя невольно вспоминает слова вороны Марка про личный автотранспорт. Чушь вот эту вот. Да не так-то у них и много личного транспорта. Только очень здоровые и везучие люди – те, у кого четыре, пять кредитных направлений, – могут себе позволить одно из них пустить на машину. В молле машина, понятное дело, не нужна, и ее приходится держать на площадках у гейтов – или ездить на природу, или выпендриваться. А таких, кто вообще выезжает за пределы молла, не так-то и много. Что там делать, на этой природе-то?

В твоем мире вообще только очень здоровые и очень везучие что-то могут. Либо совершенно отбитые. Остальные – то есть почти все – всегда выберут здоровье-детей-недвижимость: жить-то как-то надо. Хреновый мир, если честно. Сделать бы с ним что-нибудь. Как считаешь?

В голове в очередной раз включается долбаное радио – твою мать, она же каленым железом выжгла любое упоминание о докторе Экове из всех своих аккаунтов и подписок, а он, зараза, продолжает то и дело бубнить что-то ей в ухо. Майя на ходу лезет в кармашек сумки, где с некоторых пор носит мягкое успокоительное на основе целебных трав. Глотает разом четыре капсулы.

Сегодня Степан выглядит хуже. Ему разрешают гулять во дворе, в скверике с фонтаном, и они с Майей идут туда, хотя «гулять» – громковато сказано в отношении участка размером с четвертушку футбольного поля.

– Ты расстроена, – замечает Степан. – Чем?

Майя снова опешивает от этого внезапного и – ей кажется, – незаслуженного даже интереса. Трудно забыть, что еще полгода назад брата не интересовало ничего. Ни она, ни кто-то другой, ни еда, ни личная гигиена, ни то, будет ли у него завтра крыша над головой – вообще никакое «завтра», ничего. За одним исключением. Килограммов на десять меньше он тогда весил. А волосы превратились в войлок, в клинике их пришлось сбрить.

– Я видела… одного человека, – начинает Майя, еще не понимая, хочет она рассказать про Давида, про мутанта Эль Греко или все-таки про ворону Марка. – Он сказал мне, что наш мир… Эм. В любую минуту закончится, или типа того.

«Ну ты и дура, Майя, какая же идиотка, нашла, о чем – нет, именно ему тебе надо было такое ляпнуть, ведь говорили же, ничего тревожного, никаких депрессивных тем…»

Степан смотрит на нее и вдруг улыбается – почему-то так ласково, что у Майи щемит сердце.

– Ну конечно, – говорит он. – В любую минуту. Я тоже это видел… Но ты не бойся – в этом нет ничего страшного.

– Ничего страшного? – тупо повторяет Майя.

– Нет. – Степан как-то странно воодушевляется, берет ее за плечи, разворачивает к себе. – На самом деле я рад. Рад, что ты знаешь.

– Почему?

– Тебе так будет легче добиться того, чего ты хочешь. И