Вершина холма - Ирвин Шоу

Он пристально посмотрел на Майкла, словно догадываясь, что эти слова имели особый смысл для его собеседника.

– Мы поднялись на перевал Теодул; весь мир, кроме громады Маттерхорна, вершина которого скрывалась в клочьях облаков, лежал перед нами. Вы, вероятно, помните, что эта трасса считается одной из самых длинных в Европе. Склоны там открытые, они простираются выше лесов. Вам кажется, что можно катиться вечно, вокруг всей планеты, оторвавшись от нее, от ее проблем. Несколько часов радости… Приятно отдаться во власть иллюзий. Вы слышали о Кусто, французском исследователе глубин?

– Да. Я сам немного плаваю со скубой…

– Тогда вам, должно быть, знакомо его выражение «эйфория бездны».

– Да.

– Верьте французу, он нашел точные слова, – улыбнулся мистер Хеггенер. – В тот день под Маттерхорном я познал эйфорию высоты.

– Мне известно, что это такое, – задумчиво сказал Майкл, погрузившись в собственные воспоминания о свободном падении в воздухе, о том, как он, рискуя израсходовать весь запас кислорода, любовался на дне океана останками затонувших кораблей, среди которых плавали стайки разноцветных рыбешек. – Полеты на дельтаплане, затяжные прыжки с парашютом.

– Эйфория, – сказал мистер Хеггенер. – Даже само слово, одно лишь слово повергает вас в трепет. Оно ассоциируется только с дикой природой – вам не придет в голову употребить его, говоря об ощущениях, которые можно испытать в современном городе. Восторг, экстаз, но эйфория – никогда. Эйфория требует безмолвия.

Он молча сделал шагов двадцать, будто само это слово навевало тишину, только снег хрустел под их ботинками.

– Кусто тут верно подметил, – сказал наконец Хеггенер. – Вы рискуете утонуть, не справиться со скоростью, сорваться с горы, попасть под лавину – любая опасность возбуждает человека, обостряет его чувства. – Он едва заметно улыбнулся. – Теперь я стар, на лыжах не катаюсь и могу благоразумно рассуждать о том, что минутная радость не стоит отданной за нее жизни, но когда-то я вечно лез под лавины. В молодости у меня был друг, мой ровесник, великолепный лыжник, он именно так и погиб – катался в лавиноопасной зоне. Поиски заняли двадцать четыре часа. И все же, откопав этого человека, клянусь вам, мы увидели застывшую на его губах улыбку. Он, видно, мгновенно задохнулся снежной пылью – раньше, чем осознал опасность. Что ж, молодые люди отдают жизнь еще более дешево.

Он говорил мечтательно-грустно, но вдруг тон его резко изменился.

– Да, в то утро я слегка покашливал, – бесстрастно сказал он. – Днем, после восхитительного итальянского ленча, я вернулся в Церматт, и кашель усилился. Жена уговорила меня сходить к врачу. Доктор направил на рентген – в Альпах к легким всегда относятся настороженно – и поставил диагноз: туберкулез. В ранней стадии. «Через год вы снова станете на лыжи», – так он мне обещал. Но он ошибся. Наверное, это был не первый ошибочный прогноз в истории медицины. – Мистер Хеггенер пожал плечами, с несвойственным ему легкомыслием покрутил тросточку. – Поэтому сейчас я без лыж, хожу пешком.

Майкл остановился:

– Сколько миль отсюда до гостиницы?

Мистер Хеггенер удивленно посмотрел на Майкла:

– Мили полторы или чуть больше. Почему вы спрашиваете?

– Вы шли сюда всю дорогу пешком?

– Утро прекрасное. Вы же видите, я хожу медленно.

– Не так уж и медленно, – сказал Майкл. – Если вы в состоянии пройти больше мили, что мешает вам кататься? Конечно, не слишком быстро.

Мистер Хеггенер засмеялся:

– Мой врач откажется меня лечить.

Майкл почувствовал, что честность сейчас предпочтительнее деликатности.

Мистер Хеггенер плавно повел рукой, затянутой в перчатку, из стороны в сторону, казалось, он что-то взвешивает.

– Да, верно.

– Тогда что вам терять? То же самое я сказал Рите, когда Калли предложил ей участвовать в соревнованиях.

– Она согласилась?

– Да, – ответил Майкл.

– Молодец девочка, – сказал мистер Хеггенер. Он задумчиво посмотрел на утоптанную тропинку. – Вероятно, я мог бы немного покататься. Если рядом будет человек, который поможет мне встать на ноги в случае падения. На это у меня сил не хватит.

– Послушайте, – сказал Майкл. Хотя собеседник несколько дней назад недвусмысленно угрожал убить его, Майкл не мог не восхищаться тем, как мужественно и красиво мистер Хеггенер принимает свою судьбу. Стоическая безысходность его рассказа о последнем спуске тронула Майкла. Сторз понимал, что и его самого ждет последний спуск, и ему необходимы будут слова утешения, как необходимы они сейчас этому человеку, который их совсем не просит. – Школа платит мне за полный рабочий день. Ваша жена катается только после ленча, и то не всегда. Я охотно составлю вам компанию. Вы же знаете – на лыжах обо всем забываешь.

Хеггенер кивнул:

– Да, верно. Когда сидишь с утра до вечера укутанный по шею пледом и беспокоишься лишь о том, чтобы в комнате, пахнущей больницей, не было сквозняка, невольно станешь думать о могиле. И правда, что мне терять? – В его голосе зазвучала радость. – Если завтра погода не испортится, я приму ваше предложение. У меня в чулане остались лыжи и ботинки. Сам не знаю, почему я их сохранил, возможно, именно для такого случая. – Он вздохнул. – В моем возрасте, при моем здоровье трудно оставаться оптимистом, но не следует забывать, что порой случается непредсказуемое и в твою жизнь входят новые, удивительные люди – в общем, не все надежды обречены на крах. – Он посмотрел на небо. – Завтра будет солнечно. – Хеггенер молодо, задорно засмеялся. – Ева огорчится.

– Почему?

– Будь ее воля, она посадила бы меня в теплицу и не выпускала из нее. Она хочет, чтобы я протянул подольше. Не могу сказать, что я разделяю ее желание.

Они уже шли по городу в направлении дороги, ведущей к гостинице. Хеггенер приветствовал взмахом трости торговцев, стоявших перед своими лавочками, а проходя мимо двух женщин с колясками, он коснулся рукой полей шляпы. Казалось, тут все знают Хеггенера, люди тепло улыбались и говорили, что они рады его возвращению.

– В Америке, – заметил Хеггенер, – маленькие города – последний бастион корректного поведения. Вражда может длиться на протяжении многих поколений, но каждый понимает, что он живет среди людей и должен вести себя соответственно. Они необразованны, не разбираются в искусстве, но умеют держаться с достоинством. Конечно, городская пожарная команда, укомплектованная водителями, семьи которых не разговаривают друг с другом еще с девяностых годов прошлого века, – не самое большое достижение американской демократии.

Они вышли за черту города и оказались в смешанном лесу, где среди берез росли чахлые сосенки. Снежные шапки на деревьях медленно подтаивали в лучах солнца и время от времени падали на просеку.

– В отличие от большинства людей моего возраста, – сказал Хеггенер, стряхивая снег с норкового воротника, – я не радуюсь весне. Люблю зиму. К счастью, весна придет не скоро. Поэтому, Майкл, встает еще один вопрос. – Он с легкостью назвал Майкла по имени, подчеркивая этим, что беседа, которую они вели, возможна только между друзьями. – Вы действительно собираетесь провести здесь весь сезон?

– Пока не передумал.

Хеггенер кивнул:

– Ева говорила мне, что вы еще не решили насчет коттеджа. Я искренне надеюсь, что вы воспользуетесь нашим предложением. Понимаю, что вам вполне по средствам оставаться в «Альпине» сколь угодно долго, но провести три месяца в гостинице, даже такой комфортабельной, как моя, – улыбнулся он, – это на кого угодно тоску нагонит. Должен признаться, тут есть и с нашей стороны интерес. Мне приходится выезжать из города по делам или в бостонскую больницу, иногда я отсутствую неделями. Я боюсь оставлять Еву одну с семидесятилетней служанкой, которую и пушечный выстрел не разбудит. Помимо прочих достоинств, она еще и говорит только по-немецки. Во время сезона, да вы наверняка уже об этом слышали, в город наезжает много крайне неприятных молодых поклонников горнолыжного спорта; если им не удается раздобыть денег иным способом, а порой и просто так, они занимаются воровством. С недавнего времени стали появляться компании наркоманов, они курят марихуану, вводят себе героин и предаются прочим современным забавам. За последние годы случилось несколько происшествий, кое-кто угодил за решетку, был и поджог. Ева вам не рассказывала, почему нам пришлось перестроить дом?

– Нет.

– Прошлой весной мы на несколько дней уехали в Нью-Йорк, в усадьбе осталась одна старушка. Несколько молодых людей – а если верить полиции, с ними были и девушки – забрались в дом. Вероятно, собака лаяла – и они ее застрелили. Да, застрелили. Бруно у нас недавно. Эти люди перевернули все вверх дном, сорвали шторы, перебили фарфор, взломали дверцы шкафов, изрезали висевшую там одежду. И в довершение всего нагадили на пол. Служанка все это время безмятежно спала. Их так и не нашли. Вы понимаете, что не хотелось возвращаться в руины. Темный старомодный дом и так нуждался в перестройке. Но теперь я храню в ящике стола старый добрый «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Ваше присутствие сдерживало бы грабителей. Если вы переберетесь в коттедж, я покажу вам, где лежит револьвер. Вы когда-нибудь им пользовались?