Сердце Дьявола 2 - Руслан Белов

– Оставайся. Нам будет хорошо... – и, сделав небольшую паузу, добавила многозначительно:

– Всю жизнь...

– Я знаю... – сказал Бельмондо, корежа себя волей. – Но я должен... Должен...

Не вышло, не договорил, навалился на сидящую рядом девушку, впился в губы. И вдруг понял, что, спасая себя, начинает цепочку зла, которая погубит его сына, Стефанию, друзей и десятки других ни в чем не повинных людей. А потом и весь мир.

И ушел.

Вернувшись домой, он позвонил Татьяне. Она подняла трубку и Бельмондо, запинаясь и путая слова, начал говорить:

– Ты самая... самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал. И потому я самый несчастный человек на свете (на этом месте слезы потекли у него из глаз, первый раз в жизни потекли)... Но пойми, я прожил много жизней и в каждой ходил многими тропами и не одну тропу не прошел от начала и до конца... А теперь я знаю, что именно в этом мое, твое спасение, спасение всех... И я должен...

Недослушав, Татьяна бросила трубку. А Борис подумал, что на амбразуры бросаться легче, чем жить.

Еще через год Стефания начала ему изменять. Сначала скрытно, потом на глазах у всех. А Борис все отворачивался и отворачивался от призывных женских улыбок. На пятом году совместной жизни он попросил жену родить ему девочку. Стефания родила. И, как потом выяснилось, не от него. Борис крепился. Вернее, уперся. Он все больше и больше чувствовал себя на дистанции, на бесконечной человеческой дистанции, на которой он должен пройти свой отрезок от начала и до конца. И если он его не пройдет, не выдержит, свернет в сторону, то и другие люди свернут, и не останется ни у кого надежды. Дочь Стефании он так и назвал – Надежда. И любил ее, так же, как родного сына. О том, что вся его нынешняя жизнь – это бремя, наложенное Богом, он забыл. Он просто жил по совести, как живет посаженное кем-то дерево. И люди стали относиться к нему, как к дереву. Они знали, что под его ветвями всегда можно найти покой, а на них – плоды...

Лет в тридцать пять Стефания простудилась (под дождем купалась нагишом на даче любовника), долго болела. Ее долго лечили, потом удалили матку, яичники и мочевой пузырь. И до конца своих дней (тридцать лет, целых тридцать лет) она мучила Бельмондо бесконечными подозрениями, упреками и жалобами... И Бельмондо мучился, но всего лишь лет пять. Потом его сердце покрылось коркой долга, и ему стало легче.

Когда Стефания умерла, Борис раскрыл глаза и увидел пальмы. Под пальмами был бассейн с изумрудной водой. В нем, лицом к небу и крестом расправив руки, лежала Стефания. Никакие операционные швы живота ее не портили. Закусив губу, Бельмондо потянулся к бутылке "Мартини", налил полный стакан, залпом выпил. Стефания покинула бассейн, грациозно подошла к столу и попыталась встретиться с ним глазами. Не преуспев в этом, обтерлась большим полотенцем, на котором целовались купидоны. Затем села в кресло, с многозначительной улыбкой поправила чашечку купальника и предложила:

– Пойдем в дом?

10. Черный готов.

Я стал святым.

Меня перестали интересовать выпивка, курево и женщины.

Мне стало радостно отдавать, но не брать.

Мысли мои стали простыми и просторными: я ведь выпрыгнул из жалкого человеческого тела, наполненного похотью и гордыней, приобщился к необозримому, приобщился к НЕМУ.

Я бродил по острову, плавал в океане, просто смотрел в небо, и каждую минуту счастье вливалось в мою душу полноводным потоком – небо заменило мне все!

Судьба Вселенной перестала меня беспокоить – если небо проявило и проявляет такую трогательную заботу обо мне, мельчайшей пылинке мироздания, то значит, ОН проявляет такое же трепетное участие и в жизни каждого жителя Вселенной.

Можно было бы сказать, что сопереживание вытеснелось из моего сердца смирением. Я спросил ЕГО: "Не грех ли это?" ОН сказал: "Нет. Если ты видишь, что человек убивает человека, то знай – на это моя воля. Я испугался, а он пояснил, что на убийце лежит грех его недобросовестных родителей, грех общества, их породившего и этот грех через него, убийцу, обращается на общество. Таким образом, убийца оказывается вовсе не убийцей, а божьим мстителем...

...Мы довольно часто беседовали с ним на богословские и иные темы. Из этих бесед я узнал, что каждому человеку, в том числе и мне, предназначено ИМ великое испытание... И если я вынесу свое личное испытание, то ОН будет безмерно счастлив и, может быть, даже сочтет, наконец, свой созидательный труд не напрасным... И не уничтожит его плодов. Вы понимаете? Из-за меня не уничтожит! Я выношу свое испытание и ставлюсь соавтором Вселенной!

...Но я чувствовал, что не до конца готов к великим деяниям и потому боялся не оправдать ЕГО бесконечного доверия. Эта неуверенность в себе вселяла в мое сердце тихое отчаяние. И я просил ЕГО лучше подготовить меня к грядущему испытанию.

ОН пошел мне навстречу... По молекуле он вытравливал из меня все еще прятавшиеся в моей душе гордыню, самость, тягу к удовольствиям и знаниям. Великим для меня счастьем стала ЕГО рекомендация неукоснительно выполнять все желания не только Худосокова и Светланы Анатольевны, но и Крутопрухова и дона Карлеоне.

Особенно эффективно мне помогла Светлана Анатольевна – по ее просьбе я часами рассказывал всем, как она хороша, умна и родовита. Сначала мне было неприятно это делать (я привык воздавать хвалу ЕМУ и только ЕМУ), но с каждым днем я все более и более понимал, как был не прав, недооценивая ее. И наконец, пришел ДЕНЬ и я понял, что ОН намеренно сделал ее такой, меня таким, вас такими для того, чтобы любовь к ближнему отличалась от животного аппетита, чтобы вырастала она не из презренных телесных надобностей, а из душевных.

К сожалению, Худосоков и дон Карлеоне не захотели мне помочь и даже плевались в мою сторону. А вот Крутопрухов помог. Когда я впервые подошел к нему со смиреной просьбой использовать меня как смиреннейшего слугу, он дико расхохотался и приказал встать на четвереньки... Я смиренно выполнил его просьбу, но Сверхсущий наслал на Крутопрухова слабость и тот удалился, огорченно ругаясь... Помимо служения ближним, я носил еще вериги, бичевал себя и молился каждую свободную минуту.

И вот, наконец, настал день, самый счастливый в моей жизни день, когда ОН сказал мне, только что помолившемуся, что я готов к великому испытанию, пройдя через которое, я стану неотъемлемый ЕГО частичкой. Я возрадовался – теперь я чувствовал в себе великие силы, и не было во мне меня – только ОН, только желание великого самопожертвования!

11. Баламут. – Регенерируются не только сосиски. – На корабле есть еще кто-то?

Внутри бытового генератора лежал сверток из скатерти, который Баламут когда-то сунул в машину эксперимента ради. Увидев сверток, он обрадовался: еды, оставшейся в нем после памятного банкета в Погребе (кусочки и крохи хлеба, закопавшиеся в них шпротины, куски запеченной утки и охотничьи сосиски, салатница с остатками оливье, полбаночки красной икры, большая бутылка тархуна и пр. пр. пр.), должно было хватить на двоих дня на три-четыре. Если, конечно, ничего не испортилось.

Но он ошибся. Вынув сверток, Баламут увидел, что, во-первых, по размерам оный раза в два больше того, который закладывался в машину, во-вторых, то, что скатерть та же самая, а в-третьих, то, что в нее завернут явно не агломерат посуды и остатков пищи. Не веря еще своей догадке, он развернул сверток на полу и увидел нечто напоминающее предел мечтаний каждого советского гражданина, а именно праздничный (ко дню Великой октябрьской социалистической революции) набор продуктов для передовых работников союзного Министерства общественного питания. Все, что оставалось в свертке перед тем, как Баламут, там, в погребе, забросил его в бетономешалку, было регенерировано на сто и более процентов.

Дрожащими от волнения руками Николай выставил на пол бутылку "Столичной", банку оливок, банку красной икры, буханку белого хлеба, полкило охотничьих сосисок в вакуумной упаковке, салат оливье, полутора литровую бутыль тархуна и прочее, прочее, прочее.

Выставив все это на пол, Баламут почесал в затылке и пошел на эксперимент: пошире раскрыв рот, откусил от буханки уголок и выплюнул его в смесительный барабан. Забросив, посмотрел внутрь, затем закрыл крышку, обошел машину и, вновь открыв крышку, увидел... откусанный уголок. Недовольно сморщившись, помотал головой и направился к бутылке "Столичной".

На полпути Баламута осенило. Вернувшись к машине, он вновь закрыл крышку и, найдя на панели управления синюю кнопку, нажал ее. Бетономешалка заработала как приличная стиральная машина. И, спустя некоторое время, отключилась. Открыв крышку, Николай увидел внутри целую и невредимую буханку. И она была теплой.

Премного довольный результатами эксперимента, Баламут принялся за Трахтенна и первым делом влил в него четверть бутылки "Столичной". Эта часть операции по спасению инопланетянина не обошлась без курьеза. Поя беднягу водкой, Коля подивился своей щедрости, но потом подумал: "А что ее жалеть? Накрутим сколько надо! Была бы пустая посуда".