Труженики моря - Виктор Гюго

Вдруг позади Жилльята раздался треск, и страшнее всего, что до тех пор ему доводилось слышать, треск этот бы<л> со стороны «Пузана».

Там происходило что-то зловещее.

Жилльят бросился туда.

С восточного края, где он был теперь, ему не видно было «Пузана» из-за изгибов пролива. Он остановился на последнем повороте и дождался молнии.

Молния сверкнула и показала ему, в чем было дело.

На удар моря по восточному концу пролива отвечал удар ветра по концу западному. Там затевалась беда.

«Пузан» нисколько не пострадал; стоя удобно, он не боялся ветра; но опасность угрожала остову «Дюранды».

Развалина эта представляла буре достаточно пространства для нападения. Она вся была вне воды, на воздухе. Отверстие, проделанное Жилльятом для того, чтобы достать машину, окончательно расслабило кузов. Килевая балка была разрезана. У скелета был переломлен становой хребет.

Ураган бросился на эту жалкую жертву.

Только того и нужно было. Палуба перегнулась, как открывающаяся книга, и все распалось на части. Вся эта масса покачивалась на разорванных частях, как на шалнерах, и ветер потрясал ее с грозным шумом.

Хорошо, что «Пузана» не было под нею.

Но покачивание это сотрясало и другую половину кузова, еще державшуюся между двумя Дуврами. От расшатывания до вырывания один шаг. Оторванная часть с минуты на минуту могла увлечь другую половину, почти прикасавшуюся к «Пузану», и все, «Пузан» и машина, погибнет под этим разрушением.

Жилльят имел это в виду.

Как предотвратить катастрофу?

Жилльят пошел к своему арсеналу и взял топор.

Молот отслужил службу, наступила очередь топора.

Жилльят взобрался на остов. Он стал на твердую часть палубы и, наклонясь над пропастью промежутка Дувров, принялся рубить все, что еще держалось на твердой половине кузова.

Висящая половинка кузова, увлекаемая ветром и своею тяжестью, держалась только на нескольких точках. Недостаточность точек опоры облегчала труд Жилльята и составляла вместе с тем опасность его. Все могло разом рухнуть вместе с ним.

Буря достигла до последней крайности. До сих пор она была только страшна, теперь она стала ужасна. Судорога моря коснулась небес. Небо дуло, океан пенился. Ураган превратился в бессмысленный вихрь.

Жилльят смотрел на тучи. Он выпрямлялся после каждого удара топора. Он был так забит и загнан судьбой, что в нем заговорила гордость. Но он не отчаивался. Он осторожно и смело встречал последний припадок бешенства океана.

Он колотил, резал, рубил, с топором в руках, бледный, растрепанный, босой, в лохмотьях, заплеванный морем, величественный посреди этой помойной ямы громов.

Обезумевшей силе может противостоять только ловкость. Ловкость была торжеством Жилльята. Он хотел разом избавиться от всей развалившейся половинки «Дюранды». Для этого он ослабил трещины отдельных частей, не отрубая их окончательно и оставляя несколько фибр, поддерживавших остальное. Вдруг он остановился и приподнял топор. Все было кончено. Половинка отделилась целою массой.

Отделилась и рухнула в промежуток между двумя Дуврами, под ногами Жилльята, стоявшего и смотревшего вниз с другой половинки. Она опустилась перпендикулярно в воду, плеснула на скалы и засела между ними, не достигнув дна. Вертикальная палуба образовала стену между двумя Дуврами; и сквозь нее, как сквозь утес, брошенный поперек протока немного выше, — просачивалась только небольшими струйками пена, это была пятая баррикада, выдуманная Жилльятом против бури.

Ураган, сослепу, сам помогал устраивать эту последнюю баррикаду.

Теперь, что бы ни сделала туча, нечего бояться ни за машину, ни за «Пузана». Вода не двинется около них. Между перегородкой, защищавшей их с запада, и новой баррикадой на востоке их не достать ни ветру, ни волне.

Жилльят зачерпнул в ладонь немножко воды из дождевой лужи и напился, а потом спустился на «Пузана» и воспользовался молнией, чтобы осмотреть его. Пора было прийти на помощь несчастной барке: ее сильно порастрясло, но Жилльят не заметил в ней никакого серьезного повреждения: якоря вели себя исправно; четыре цепи отлично поддерживали машину.

Когда Жилльят оканчивал осмотр, около него пронеслось что-то белое и скрылось во мраке. Это была чайка.

Отрадное явление во время бури. Птицы прилетают, значит, буре конец.

Другой отличный признак — гром усилился.

Дождь прекратился разом. Осталось только ворчливое рокотанье в туче. Гроза разбилась, как доска, упавшая на землю. Ясное небо мелькнуло змейкой во мраке. Жилльят изумился: был день.

Буря продолжалась около двадцати часов.

С одного конца линии туч и до другого началось отступательное движение, слышался замирающий ропот, высыпались последние капли дождя, и вся эта тьма, полная грома, умчалась, как сонмище страшных колесниц.

Небо прояснело.

Жилльят заметил, что он устал, упал на палубу, не разбирая места, и заснул. Он пролежал таким образом долго, мало отличаясь от разбросанных вокруг него бревен и балок.

XXX

Но вот наконец Жилльят проснулся и почувствовал голод.

Море стихало. Но волнение было еще так сильно, что уехать немедленно было бы невозможно. Да и день уже клонился к концу. Чтобы прибыть на Гернсей до полуночи, нужно было бы выехать рано утром.

Несмотря на холод, Жилльят разделся донага и стал сушить свое платье. Иначе не согреешься.

Одежда его промокла от дождя, но дождевая вода смыла морскую воду, так что платье теперь могло высохнуть.

Жилльят оставил на себе только панталоны и засучил их.

Рубашку, куртку, плащ, наколенники и овчину он растянул по скалам вокруг и укрепил их камнями.

Потом он подумал о пище.

Он прибегнул к своему ножу, всегда хорошо наточенному, и отделил от гранита несколько морских вшей и съел их сырыми. Но после такого тяжелого и разнообразного труда пища была слишком скудна. Сухарей у него больше не было Жилльят воспользовался отливом, чтобы поискать в скалах морских раков. И недолго думая, бросился на поиски, обогнул утес и пошел вдоль внешней стены его, между рифов. С этой стороны десять недель тому назад «Дюранда» наехала на утесы.

Внешняя сторона ущелья была пригоднее внутренней для цели Жилльята. Крабы во время отливов любят прохлаждаться на воздухе, греться на солнышке. Странно видеть их безобразные формы на полном свету. Странно и даже возмутительно. Глядя на их неуклюжие очертания, тяжело поднимающиеся по уступам скал, как по ступенькам лестницы, — надобно сознаться, что в океане есть гады.

Жилльят уже два месяца жил этими гадами.

На этот раз, однако, раки и ежи не попадались. Буря загнала этих отшельников в норы, и они еще не успели успокоиться. Жилльят держал в руке открытый нож и отрывал время от времени раковину из-под водорослей. Он ел на ходу.

Должно быть, он был недалеко от места, где погиб сьер Клубен.

Жилльят решился уже удовлетвориться морскими каштанами и улитками, как вдруг что-то плеснулось у него под ногами. Большой краб, испуганный его приближением, прыгнул в воду и не успел еще совершенно скрыться из виду.

Жилльят пустился в погоню за крабом по отлогости утеса. Краб бежал.

Вдруг ничего не стало.

Краб скользнул в какую-нибудь расселину под скалой.

Жилльят уцепился руками за выступы утеса и выдвинул голову, чтобы заглянуть под скалу.

Там в самом деле оказалась впадина. Краб, должно быть, скрылся в ней.

Впадина эта была похожа на свод.

Море здесь было не глубоко. Виднелось даже дно, усеянное камешками. Камешки были зеленоватого цвета и опутаны нитками, что доказывало, что они никогда не просыхали. Они походили на детские головы с зелеными волосами.

Жилльят взял нож в зубы, спустил ноги и руки и прыгнул в воду. Она охватила его почти до плеч.

Он вошел под свод и очутился в узеньком проходе с чем-то вроде стрельчатого свода над головой. Стены были гладкие и скользкие. Он все еще не мог доискаться краба.

Нога ощупывала дно. Он подвигался вперед в уменьшившемся свете и скоро совсем перестал различать предметы.

Шагов через пятнадцать свод над ним прекратился. Он вышел из прохода. Там дальше оказалось больше простора и, стало быть, больше света; да и зрачки его расширились; он видел довольно ясно. И изумился.

Он снова очутился в том странном погребе, куда он забрел месяц тому назад.

Только теперь он вошел в него со стороны моря.

Он вошел в него через арку, которая виднелась ему тогда сквозь воду. Полный отлив обнажал ее иногда.

Глаза его привыкали. Он видел все лучше и лучше. Он узнавал в глубоком удивлении этот странный замок тьмы, и свод, и столбы, кровавые и пурпуровые пятна, растительность, сверкающую драгоценными каменьями, и в самой глубине — подземное святилище с алтарем-камнем.