Мороз по коже - Михаил Март

– Пусть твой Журавлев ищет, а нам сваливать из Егорьевска надо. Попробуем в Тулу прорваться. Метелкин хлопнул Горелова по плечу.

– Ты читаешь мои мысли, Палыч! Сегодня следователь областной прокуратуры в Тулу уехал. Толковый парень. Тут ему все равно разгуляться не дали, вот он и отправился восвояси. Он мужик сообразительный и положение дел в городе знает. И все же перед отъездом я еще разок глянул бы на монастырь.

– Для того я и позвал тебя сюда. Уже темнеет. Пять километров лесом. К ночи доберемся. Компасом я обзавелся, фонари тоже есть, авось не заблудимся.

За вековыми стенами монастыря в огромной рубленой избе сидел отец Платон, всемогущий правитель тихой обители и всех земель, что раскинулись на двадцать верст. Тихий, незаметный, с жестким рубленым лицом, лысиной, обрамленной жидкими длинными волосами до плеч, с редкой бороденкой, клоками разбросанной по щекам и подбородку. Он восседал на черном деревянном кресле посреди огромной залы, где вдоль стен прятались длинные скамьи, занятые молодыми послушниками.

Стены сруба, украшенные иконами с лампадами, свечи в канделябрах и полумрак очень контрастировали с огромным столом, на котором стоял компьютер и несколько телефонных аппаратов. Обычно его прикрывали ширмой, но сегодня этого не сделали.

Возле дверей замерли шестеро монахов с автоматами наперевес, что так же резало глаз, как манекены под распятием. В центре залы под свечной люстрой поставленные на колени со связанными за спинами руками маялись три таких же, как и остальные, монаха.

Говорил только Платон, восседавший на деревянном троне.

– Трудные времена приходят, братья мои! Не вправе мы уйти с выбранного пути нашего по доброй воле. Однажды нас уже вышибли с поля боя безмозглые политиканы и принудили сложить оружие и уйти, чуя, как в спины нам смотрят стволы черни неподвластной. Теперь над нами нет никого, кроме гласа Божьего. Мы живем по христианским законам – око за око. Никто нам не указ в священной войне. Не за то мы кровь свою проливали, чтобы нас сожрал червь из собственной утробы. Позор лег на братство «Белых волков»! Страхом парализованные все уставы порушили и десяток невинных душ загубили. Свидетелей испугались! На всю столицу прославились! Вы не воины, а шакалы. В батальоне «Белых волков» шакалам не место.

Один из монахов поднял голову и взглянул на вожака.

– А не ты ли, брат Платон, учил нас убивать свидетелей, когда мы в Чечне дрались? Не ты ли говорил, что каждый оставшийся в живых чеченец – твой смертный враг? Тебя не достанет, твой дом найдет и родню всю перережет. Мы твоей науке верны остались.

– Молчи, старлей. Другом ты мне был, верил в тебя. Так ты же пошел поперек устава.

– Свидетели братству угрожали, а значит, враги! И ты мне рот не затыкай.

Перед смертью каждый свое слово сказать может. Не ты ли первый заповедь нарушил и погнал нас следом за Никодимом?! Я не спорил. Пошел губить душу невинного святоши. Знал, что он в монастырь ревизию синодскую приведет. И над святостью есть что-то более высшее. Знал, что Никодим мог погубить на корню наше дело. Но если лес рубят, то щепки летят. Все это случилось за неделю до телепередачи, где все наши морды прописаны. Или ты не видел этого? Оставить за собой след – то же, что визитки по пути разбрасывать.

– Есть сермяга в твоих словах, старлей. До сегодняшнего дня я молчал, не хотел волну гнать. Но ты и эту работу выполнить не смог, свидетели остались. Их двое, и они на свободе. Раз ты их упустили, то мы эту ошибку исправим за вас, а вы за нее свои жизни отдадите, дабы некого будет свидетелям опознавать, не на кого пальцем ткнуть. Вы сами теперь братству больше вреда принесете, чем те, кого упустили. Не дело нам на пороховой бочке сидеть, мину с часовым механизмом в кармане носить. В нашем деле не ошибаются дважды. Примите смерть достойно, другого решения не будет.

Платон подал знак. Монахи с оружием отошли от дверей, подняли на ноги связанных собратьев и повели их к выходу.

– Мало нас, каждая жизнь на вес золота! Смотрите и знайте, к чему приводят ошибки и просчеты на поле боя! Все мы находимся в строю несмотря на черное платье монаха. Важное дело делаем, сынки мои! Все вы через огонь прошли, пуль наглотались и не для того выжили, чтобы уйти из жизни бесславно и глупо.

Учитесь видеть вокруг себя, чего двум глазам не дано, слышать больше, чем уши, и чуять гидру за версту Идите тихо и с миром. И не обижайте монахов. Они тоже ваши братья. У них своя вера и свой Бог. Заступайтесь за них.

Все встали, как по команде, и разошлись. В избе остались двое. Они были старше тех, что ушли, и сидели ближе к трону главного вершителя судеб.

– Что с рейсом, капитан? – спросил Платон.

– Заказ готов. Пора фуру готовить.

– Значит, уже не отменишь?

– Нет, командир. Заказ с завода надо брать.

– Что у нас на складе?

– Больше трех тысяч единиц. Перебор.

– В том-то все и дело. В Москве началась свара, Дантист теряет контроль, это я уже понял. Просит не привозить пополнение. Он хочет сначала вычистить свои склады. Значит, где-то наследил. Скрытный стал. Но ничего, мне Пигмей все как на духу выложит. Если обстановка не изменится к лучшему, я сам в столицу поеду. А пока будем сгружать заказы к себе.

– Мэр предложил крытый бассейн «Локомотив». Они его закрыли на реконструкцию.

– Он мне все услужить хочет. Однако Мягков им недоволен. Ходят слухи, будто Кедров мечтает о губернаторском кресле. Егорьевск на первое место в области вышел. Пора спустить его с неба на землю. Мы и без губернатора обойдемся.

Платон взглянул на второго монаха, и тот встал.

– Что у тебя, лейтенант?

– Ищем. На Коптева надо дать наводку в Москву.

– Хочешь сказать, ты Митрофана из зоны упустил? Да еще с арсеналом оружия? Это как же он мог от тебя ускользнуть? Ведь парень уже получил статус свидетеля, а значит, подлежит уничтожению. Ты за него в ответе. Не найдешь, пойдешь на лесное кладбище.

– Найду, но он свой, все наши фокусы знает, расположение постов, нарядов, оцеплений. К тому же он местный.

– О том и речь. Нечего ему в Москве делать. Мягков взял репортера?

– Ушел парень по дороге на вокзал. На вокзале дежурил я и третий взвод. Там он просочиться не мог.

– Напомни подполковнику Мягкову, что это уже вторая его оплошность с журналистами. Упустит – заменим! На его место есть более грамотные люди.

– Я понял, командир.

– Ладно. А теперь пойдем помянем братьев наших Убиенных. Поди уж докопали свои могилы. Да простит их Господь за прегрешения земные! Упокой их души, Боже праведный! Солдатами жили, солдатами и умерли.

Платон встал и направился к двери. Офицеры-монахи последовали за ним.

Горелов выключил фонарь и взял за рукав Метелкина.

– Тихо, Женя. Присмотрись. Видишь, свет сквозь ветви пробивается? Где-то недалеко, метрах в тридцати.

Они затаились. Никакого шума слышно не было, но свет не стоял на месте, а словно плясал, как заяц на поляне.

– Подойдем поближе, – предложил Метелкин.

– Придется. По идее, мы уже должны выйти к монастырю. Поблизости ни одной деревни нет. Кого могло занести в лес на ночь глядя, да еще в километре от шоссе?

Они начали пробираться сквозь ельник, стараясь не создавать шума. Свет становился все ярче и ярче. Наконец они приблизились настолько, что дальше идти стало небезопасно. На небольшой поляне трое мужчин, раздетых по пояс, с длинными волосами и бородами копали яму. С фонарями в руках полукругом стояли монахи. У каждого на шее висел автомат. Никто ни с кем не разговаривал, и те, кто копал, и те, кто наблюдал, не раскрывали рта.

– Как на похоронах, прошептал Метелкин. – Клад откапывают?

Горелов дернул его за локоть.

– Тихо.

Они лежали на земле, прикрытые нижними ветвями ели, и наблюдали за странной картиной. Раскопки вскоре закончились. Трое вылезли из ямы и положили лопаты на землю. Тут впервые раздался чей-то голос:

– Товсь!

Горелов даже вздрогнул. В долю секунды монахи вскинули автоматы на боевую позицию.

– Пли!

Шесть вспышек слились в единый залп, эхом пролетевший над макушками деревьев. Все произошло так быстро и неожиданно, что наблюдатели не успели ничего понять. Трое мужчин свалились в яму, как срезанные косой колоски.

Четверо из стрелков сняли автоматы и взялись за лопаты. Яму засыпали в считанные минуты и накрыли валежником. Еще минута, и свет померк, скрывшись за деревьями. Монахи так и ушли, не проронив ни слова.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – пробормотал Метелкин.

– Тихо, Женя, не шевелись, они вернуться могут.

– Зачем? Они даже лопаты с собой забрали, пресвятые ангелы. Хороши монахи!

– Монахи не отдают воинских команд. Ты видел, как они четко сработали?! Раз, два, три! Все в такт, в один выстрел шесть стволов. А ты говоришь – монахи!

Они выждали еще полчаса, а потом принялись за работу. Зачем надо было раскапывать могилу, они не знали, но, используя подручный материал, палки и сучья, раскидать рыхлую могилу было нетрудно.