Игрушки. Выше, дальше, быстрее - Артём Рыбаков

– Давай, в четыре глаза смотрим. У них сейчас кутерьма начнётся.

– Какая кутерьма?

– Коров по дворам разбирать будут. И, если там, паче чаяния, немцы есть, они тоже вылезут – за свежим молочком.

В два бинокля, а Трошин, не расставался с великолепным цейсовским артиллерийским биноклем, найденным им на поляне, мы пристально вглядывались в происходящее в селе. От этого увлекательного занятия меня отвлёк голос в наушнике:

– Бродяга Арту. Бродяга Арту. Как погода? Как облачность?

– Арт в канале. Ясно и сухо. Ветер – умеренный.

– Понял тебя. Проконсультируй брата-акробата с неба свалившегося. – И в канале появился Люк.

– Здесь Люк. Арт, где у вас кондитерская?

– А ты где нарисовался?

– На тропинке, ползу за «ублюдком» с большим чемоданом.

– Как из кустов вылезешь, поворачивай в сторону Афгана, – припомнив прошлое Сашки, дал я ему оригинальную наводку. – А там тебя девки у пруда уже ждать будут.

– Понял тебя. Биндюжники будут? – спросил Люк о возможной помощи при погрузке.

– Да. – Ответил я.

– Отбой.

– Отбой. Повернувшись к Славе, я стал раздавать ЦУ:

– Так, Бухгалтер, бери двух бойцов, и назад, к снарядам. Там сейчас ребята на «опеле» подъедут, их навести надо.

– Антон, а можно я с тобой останусь?

– Боец Трошин, с каких это пор приказы в армии обсуждаются? – сволочным голосом поинтересовался я. И примирительно добавил: – В этом то и основная трудность нашей службы. Так мы все – Саши да Тоши, и прозвища смешные, но приказ есть приказ. Так что исполняйте, товарищ Бухгалтер!

Трошин козырнул, и, не говоря ни слова, забрал бойцов, и они осторожно поползи в направлении «полевого склада». Мы же с «дедом Никто» приготовились страховать наших. На дороге со стороны леса показалось несколько машин. «Так, «крупп» и «опель» – это понятно… О, да они при полном параде решили поехать!» – подумал я, разглядев в бинокль ещё и «эмку». Особенно меня порадовал самопальный номер, прикреплённый к переднему правому крылу: «WH2008», гласила надпись сделанная псевдоготическим шрифтом. «Хорошо, хоть, не «ДМБ-91!» – только и мог подумать я, дивясь креативности своих друзей.

Поскольку наша колонна двигалась довольно быстро, нам с Кудряшовым следовало поторопится. Где на четвереньках, а где и просто пригнувшись, мы двинулись к дому старосты. До забора оставалось каких-нибудь полсотни метров, когда заполошно выскочившая из дома женщина, бегом метнулась к забору и торопливо сняла полотенца.

«А это – хороший знак!» – подумал я. – «Староста узнал, что в деревню едут немцы, и отменил встречу! Надо нашим сообщить».

– Бродяга, Арт в канале. – Нажав тангенту, вызвал я начштаба.

– Слушаю тебя.

– Клиент снял «маячок», вы его спугнули.

– Приятненько. Только он за себя боится или нас палить не хочет?

– А я откуда знаю? Отбой.

– Погоди, вы, где сейчас?

– До сортира клиента нам – два плевка да три прыжка.

– Оки-доки. Отбой.

Мои соратники появились в деревне с помпезностью Киркорова, приехавшего на концерт в Нижний Тагил. Когда «ублюдок» остановился у дома старосты, из него высыпали четверо бойцов и споро (видать, командиры заставили репетировать несколько раз), под крики Тотена, восседавшего в обнимку с пулемётом в заднем отсеке «круппа», взяли под контроль улицу. Из подъехавшей «эмки» важно вылез Бродяга в солдатском мундире с лейтенантскими погонами, и, в сопровождении Зельца направился к воротам. Я повернулся к Кудряшову:

– «Дед», а «дед», ты свистеть умеешь?

– Конечно! – обиделся он.

– Значит так, слушай мою команду! Ты лежишь здесь, и контролируешь подходы со стороны поля и той стороны села. Вот тебе бинокль, – я протянул ему свой «никон». – Если увидишь, что-нибудь странное – даёшь сигнал, два свистка. Понял?

– Так точно! – чувствуется, нахватаются мужики от нас «старорежимностей»…

Перемахнув через забор, я занял позицию за одним из сараев, как раз в тот момент, когда хозяин дома вышел из сеней и направился открывать ворота. Распахнув одну из створок ворот, он сделал приглашающий жест, и тут застыл, уставившись во все глаза на Зельца. «Неужто узнал?» – промелькнула в моей голове мысль.

Между тем Неущенко, в явном замешательстве попятился назад, а Бродяга и Дымов, как ни в чём не бывало, вошли во двор. От сарая до них было метров десять, да и говорили они в полголоса, так что обмен любезностями я пропустил. Пора было вступать в игру.

Высунувшись из-за сарая, я помахал рукой Шуре, и расслабленной походкой жителя эти мест направился к «высоким договаривающимся сторонам». Староста обратил внимание на то, что его странные гости смотрят ему куда-то за спину, и развернулся в мою сторону. Я увидел, как его нижняя челюсть устремилась к земле. Ну, ещё бы! У него на дворе одновременно и немецкий лейтенант, стоящий в обнимку с его бывшим сослуживцем из райотдела, и советский диверсант, с ухмылкой гуляющий по его двору, как по своему собственному. Причём, никто ни в кого не стреляет, банальностей, вроде, «Хендэ Хох» или «Рус, здавайса!», не кричит. Всё тихо-мирно, я бы сказал, по-семейному. Чтобы немного успокоить хозяина, я приветливо улыбнулся, и сказал:

– Ну что, дядько Пилип, брезент-то в хозяйстве пригодится?

Поняв, что ещё немного, и, от непоняток нашего старосту хватит кондрашка, Шура аккуратно взял его за локоток и тихо сказал:

– Может, в хату пойдём? Староста вздохнул и пробормотал:

– И то, верно… Прошу в хату, гости дорогие…

Я первый вошел в сени. За мной – хозяин, а мои товарищи чуть подзадержались – Бродяга отдавал распоряжения, как нести службу.

В большой, светлой комнате я увидел молодую, лет двадцати пяти, женщину, что стояла у печи и нервно мяла в руках подол передника.

– Вечер добрый, хозяйка! – поприветствовал я её.

– И вам – добрый! – несколько нервно ответила она. Странно, но ставшего привычным за сегодняшний день белорусского акцента, я в её речи не заметил. – Садитесь, угощайтесь! – и она сделала приглашающий жест в сторону накрытого стола.

– Спасибо за приглашение, но остальных гостей подождать надо. – Ответил я, оглядывая комнату.

«Так, икон нету, значит – Филипп – комсомолец или коммунист. Хотя нет, для комсомольца староват, лет тридцать пять ему. В комнате чисто и, учитывая «горку», полную тарелок и чашек – даже богато, по нынешним-то временам. Хозяйственный Филипп мужик – видно по всему».

– Вы бы, товарищ майор, – обратился ко мне Неущенко, – проходили. Располагались.

«Да, быстро он в себя пришёл! Видно не просто так в старосты пошёл». – Подумал я.

– Только после вас, дорогой Филипп… Как по-батюшке вас?

– Христофорыч.

– …дорогой Филипп Христофорыч… – закончил я, слегка офигев от такого хитрого имени.

Пока мы «крутили политесы» в комнату вошли и остальные участники «тайной вечери». Увидевшая их хозяйка удивилась, но не сильно. Хотя, на мой взгляд, сочетание немецкой формы на Бродяге и камуфляжа на Зельце, выглядело довольно странно. Хозяин же посмотрел на Дымова, а затем шагнул ему навстречу:

– Ну, здравствуй, Алексей Дымов! – и протянул руку для рукопожатия.

«Мда, а быстро мужик соображает! Быстро просёк, что немецкая форма – для маскировки. Хотя, может я и ошибаюсь».

– И тебе не хворать, Филипп! – ответил Дымов, пожимая протянутую руку.

– А друзей-товарищей своих не представишь, а Алексей? А то мне как-то неудобно – гости пришли, а как звать-величать, я и не знаю… – что удивительно, но и в речи Неущенко акцент был малозаметен.

– Это това…

– Мы сами представимся, – перебил его Бродяга.

– Я – капитан Заславский, а это, – и он показал на меня – майор Таривердиев.

«Вот что значит опыт!» – подумал я – «Шура и «шпалы» мои срисовал и псевдонимы мгновенно придумал!»

– Прошу товарищей командиров к столу, – церемонно произнёс староста. И, садясь вместе с нами за стол, спросил у Дымова: – А ты, Алексей, сержант или уже нет?

– Сержант, сержант. – Успокоил хозяина Бродяга. И продолжил: – Мы к вам, Филипп Христофорович, вот по какому делу… Хотим обменять кой-какие товары на продовольствие.

– Да я уж понял, чай, грамотный. Одного не могу понять, товарищ капитан, а почему вы ко мне обратились.

Но старого опытного чекиста на мякине не проведёшь! Шура пристально посмотрел в глаза Христофорычу и медленно и веско произнёс:

– Вы, наверное, пароля ждёте? Так не будет пароля, не успели его нам сообщить.

«Оп-па! Выходит Бродяга его уже «прокачал», и понял, что Неущенко специально оставлен в тылу у немцев!» – это единственное, что я смог понять из всей этой сцены. Правда, многое в поведении Христофорыча весьма удачно укладывалось в эту версию: и скорость, с которой он сориентировался в обстановке, и то, что он не забыл снять «маячок» при появлении в деревне немцев, и его спокойствие в общении с нами.