Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966 - Константин Георгиевич Паустовский

Пущин (вытирается). Вышла. Ну, брат, спасибо за «Онегина»! (Мокрый, целует Пушкина.) Ты будешь умываться? Давай солью!

Пушкин. Да. Лей, не бойся.

Пущин. Вода у вас студеная. Со льдом.

Пушкин (моется). Лесная. Про меня что-нибудь говорят там, в Петербурге? Или позабыли совсем?

Пущин. Ты, брат, и сам не подозреваешь, какая вокруг тебя любовь. Какая слава шумит над этой взбалмошной головой. (Ерошит Пушкину волосы.).

Пушкин. Трудновато поверить в собственную славу. В этой берлоге.

Пущин. Трудновато.

Входят Арина Родионовна и застенчивая девушка с длинными русыми косами. Девушка несет поднос с закусками. Ставит его на стол, кланяется Пущину и убегает. Арина Родионовна собирает со стола книги, расстилает скатерть, накрывает на стол. За окнами совсем рассвело. Утро ясное, тихое, и далеко на взгорьях снега уже озарены оранжевым блеском раннего солнца.

Пушкин. Садись к столу, Ваня.

Пущин. Начнем с напитка вдовы Клико? С шампанского.

Пущин откупоривает бутылку шампанского. Пробка летит в потолок. Янтарный солнечный свет уже заливает всю комнату.

Пушкин. Какое утро! Взгляни! Выпьем за тебя, Пущин. И за нашу Россию.

Чокаются и пьют. Пьет и Арина Родионовна.

Арина Родионовна. День и вправду такой занялся, будто светлый праздник. Всю ночь мело.

Пушкин. Великолепный снег. (Наливает по второму бокалу.) За наш лицей, Ваня!

Пущин. За лицей!

Пушкин и Пущин встают и выпивают свои бокалы. Садятся.

Пушкин (Арине Родионовне). Нянюшка, угости всех людей наливкой. И пирогами.

Арина Родионовна. И вправду. Пойти сказать. (Уходит.)

Пущин. Теперь рассказывай. За что тебя выслали из Одессы? В эту глушь?

Пушкин. Все Воронцов!

Пущин. Кого встречал на юге?

Пушкин. Многих. (Смотрит, улыбаясь, на Пущина.) Например, полковника Пестеля.

Пущин (стучит пальцем по столу). Ну что ж… Пора бы тебе сказать. Сроки уже приближаются. Тут безопасно?

Пушкин. Как сказать! В доме – да, а в окружности – не очень. Бродят всякие людишки, принюхиваются.

Пущин. Ты знаешь, что я вошел… Ну, в общем, я избрал новый и, пожалуй, самый верный путь служения отечеству.

Пушкин (вскакивает). Знаю. Давно догадался.

Пущин. И я не один. Многие.

Пушкин (нервно раскуривает трубку). Многие! Кроме меня. Меня вы к себе не берете.

Пущин. С тобой нашему брату не велено даже пока что общаться. Ты же под надзором, Саша. Пойми, ты весь на виду.

Пушкин. И потому опасен для вас?

Пущин. Это как раз пустое.

Пушкин. Может быть, вы правы, что мне не доверяете. Я, конечно, не стою этой чести. По многим глупостям.

Пущин. Не горячись! Каждому свое, Саша. Мы – простые каменщики. Нас сотни. А ты один на всю Россию. Довольно того, что у каждого из нас хранятся твои стихи. Как заповеди.

Пушкин. Слабое утешение! Если бы ты сказал, что своими стихами я могу поколебать самовластие, вложить их, как кинжал, в руки мстителей, тогда я был бы спокоен. Но этого же нет!.. Ведь пет?

Пущин. Мало ты себя еще ценишь, Саша. Ох, как мало. А ежели я скажу тебе, что это есть, что твой голос звучит в самых глухих углах России как набатный колокол, – что тогда? Потерпи немного. Я клянусь тебе: когда приблизятся сроки, мы вызовем тебя. Я первый сообщу тебе: будь готов, мы ждем тебя, торопись, нам нужен твой голос. Да как же ты не понимаешь, что ты принадлежишь народу как поэт? Что твое поэтическое призвание выше всего, Саша. В кои-то веки дождалась Россия такого певца, а мы что ж – будем подставлять его голову под Удар? Нет, Саша! Живи, пиши, негодуй, сверкай во славу вольности и своего народа.

Пушкин. Ну, спасибо.

Пущин. Будь спокоен. (Встает, обнимает Пушкина за плечи, ходит с ним по комнате.) Что пишешь?

Пушкин. Трагедию о Смутном времени. И своего кисляя – Онегина.

Пущин. Черт тебя подери! Да если бы кто другой сказал мне такие слова об Онегине, я бы вызвал его к барьеру. И всадил бы ему пулю в башку.

Пушкин (смеется). Ты – дуэлянт. Не хуже Грибоедова.

Пущин. Да, слушай! Чуть не позабыл во всей этой сумятице. Я же привез тебе комедию Грибоедова. В списке.

Пушкин. «Горе от ума»? Давай скорей! Вот рохля! Кюхля! Как же ты мог забыть?

Пущин достает из дорожного мешка рукопись. Входит Арина Родионовна с кофейником.

Арина Родионовна. Вот всегда так. Не пьют, не едят, а только смех да разговоры. Та-та-та да ха-ха-ха… Кофей сначала выпейте.

Пушкин (разворачивает рукопись). Нянька, не мешай. Не мешай, Аринушка!.. (Быстро перелистывает рукопись, читает про себя, начинает смеяться.) Чудо какое-то! Да это же бесподобно! (Читает.)

Нет-с, книги книгам рознь.

А если б, между нами,

Был ценсором назначен я,

На басни бы налег.

Ох, басни – смерть моя!

Насмешки вечные над львами, над орлами!

Кто что ни говори:

Хотя животные, а все-таки цари!

За стеной слышен шум, пение.

Арина Родионовна. Ишь, наливка их разбирает, девчонок. Ну, прямо светлый праздник.

Пущин (Пушкину). Ты лучше свое прочти.

Пушкин (с увлечением просматривает рукопись). Куда там свое! Ура, Ваня! Наконец-то народился России комический гений! Надо выпить еще и за это. (Наливает вино.)

За сценой слышно, как пляшут девушки и поют:

Что ж любовь, что ж любовь не приходит

Ни при той, ни при этой погоде?

Какая изумительная чушь! Весь дом уже пьян.

Арина Родионовна. Как бы не развалили лачугу! Пойти их унять.

Пущин. Не надо! Мне через час уезжать.

Пушкин (Арине Родионовне). Позови их. Пусть тут споют. И спляшут.

Арина Родионовна. Ой, что ж это! Никогда не бывало. (Смеется.) И я будто пьяная, Сашенька. Вправду позвать, что ли?

Пущин. Зовите, зовите, нянюшка.

Арина Родионовна уходит.

Пушкин. Хороша жизнь отшельника! А все по твоей милости, Ваня. Боже, как я рад!

Дверь распахивается. В комнату входят смущенные девушки. За ними Арина Родионовна. Девушки становятся в ряд, кланяются Пущину.

Арина Родионовна. Ну, чего испугались? Хоровод вокруг гостя надо водить. Ай забыли?

Девушки берутся за руки и начинают водить вокруг Пущина и Пушкина хоровод все быстрее и быстрее. Цветистые девичьи платья, посуда на столе, комната – все озарено ярким солнцем и огнем свечей: их забыли погасить.

Девушки (поют)

Как у нас на улице,

У нас на широкой

Красны девки разыгрались,

Молоденьки расплясались.

Одна девка лучше всех,

У ней лента шире всех!

Ах, ах, ах, ах –

У ней лента шире всех!

Пушкин