Протокол - Жан-Мари Густав Леклезио

«Я могу рассказать вам о том, что произошло год или два назад и не имеет ничего общего ни с Богом, ни с самоанализом и ни с чем другим в таком же роде. — Вы, естественно, вольны проанализировать в соответствии с обычными психологическими критериями, буде на то ваше желание. Хотя я не думаю, что в этом есть хоть малейший смысл. Именно поэтому я намеренно выбрал историю, никак не связанную с Богом, метафизикой и прочими подобными вещами».

Адам умолк и посмотрел на Жюльенну. Ее лицо у ноздрей и вокруг глаз чуть подрагивало, словно под воздействием какого-то сложного чувства, видимо, гнева. Внезапно, так, что никто вокруг не заметил перемены, он почувствовал себя посмешищем. Он наклонился вперед, оторвавшись от надежной опоры и подставившись под убийственные враждебные взгляды. И сказал — спокойно, кожей чувствуя, что понять его способна только юная блондинка.

«Да…»

А потом повторил, отсчитав семь секунд паузы:

«Да ___ Да»

Она попросила:

«Продолжайте».

Адам покраснел и задвинул ноги под стул, как будто собирался встать. Казалось, что за эти несколько мгновений, взгляд подведенных черным карандашом глаз незнакомой девушки и произнесенное сдавленным голосом слово «продолжайте» помогли им заключить дружеский союз, хотя истинные мотивы ее поведения Адам понять не мог. Она тоже загасила окурок острым носом черной лодочки. Ситуация странным образом, по форме и по сути, напоминала ситуацию незнакомых друг с другом мужчины и женщины, внезапно осознавших, что какой-то фотограф тайком запечатлел их на пленке бок о бок.

«Не стоит, — буркнул Адам, — вам не нравится жанр анекдота».

Она ничего не сказала, но опустила голову; не так низко, как в первый раз, хотя передняя часть «S» была все-таки видна. При этом легком движении вырез платья опустился, и Адам заметил в ложбинке между грудями две серебряные ниточки — два полукружия цепочки. Она заканчивалась в районе чашечек бюстгальтера, и висел на ней либо маленький перламутровый крестик, либо оправленный в аквамарины медальон с изображением Пречистой Девы. Соседство частицы святости, изображения Богоматери рядом с самой выдающейся с анатомической точки зрения части [так в бумажном оригинале (прим. верстальщика)] женского тела выглядело более чем странно. В этом была детская трогательность, а может, претенциозность. Адам оглядел остальных студентов. Все, кроме парня в темных очках, делавшего записи в тетради, и девицы Мартен, беседовавшей с главврачом, выказывали признаки усталости. Скука вытеснила неловкость; все повторялось, как бесконечный кошмар — жесты, звуки, запахи.

Адам предугадывал, что встреча может продлиться еще с четверть часа, но наверняка не дольше; он решил использовать оставшееся время с максимальной пользой.

«Нет, я скажу вам, объясню, почему не стоит. Дело не только в том, что вы этого не любите, не любите анекдотов, — но и в том, что в некотором смысле с точки зрения истины, с реалистической точки зрения это тоже не то».

«Почему нет?» — спросила Жюльенна.

«Потому что это литература. В чистом виде. Я знаю, каждый человек в той или иной мере занимается литературой, но теперь все, довольно. Я действительно устал от ___ Это чистая погибель, потому что люди слишком много читают. Считают своей обязанностью представлять все в идеальной форме. Полагают, что нужно иллюстрировать абстрактную идею свежеиспеченными примерами — модными, желательно непристойными и, главное, главное — не имеющими никакого отношения к вопросу. Какая глупость, черт бы ее побрал! От всего этого разит дрянными стишками, воспоминаниями, детством, психоанализом, молодыми годами и историей Христианства. Люди пишут грошовые романы, начиняя страницы рецептами мастурбации, педерастией, Водуа[42], сексуальными обычаями дикарей Меланезии, или пускают в ход поэмы Оссиана[43], Сент-Амана[44] или канцонетты, табулятированные Франческода Милано[45]. Или: Портрет Молодой Дамы Доменико Венециано[46]. Шекспир. Уилфрид Оуэн[47]. Жоао де Деус[48]. Леовилль Ломм. Интегрализм. Фазиль Али Клинасси, &К°. &К°. И мистицизм Новалиса. И песня Юпанки Пачакутека[49]:

Как лилия полей родился яКак лилия росПрошло времяПришла старостьЯ высохИ умер.

И Кипукамайок[50]. Виракоча[51]. Капакоча-Гагуа[52]. Хатунрикрийок. Интип-Аккла[53]. Обещания Менептаха. Джетхо. Лира Давида. Трагик Сенека. Animo, parandum est. Lieri quondam mei, vos pro paternis sceleribus poenas date[54]. И все остальное: сигареты Маркович, Кубок Ветивер, Вайда, пепельницы Чинзано, шариковая ручка, моя шариковая ручка ВІС № 576 — воспроизведение „AGREE 26/8/58. J.O.“ Все это. Каково? Неужто все это хоть что-то значит? Значит?»

Адам запустил пальцы в короткие волосы. Он почувствовал, что этот жест придает ему сходство с американцем.

«И знаете что? — продолжил он. — Знаете что? Мы расходуем свое время на всякую дрянь, вроде кино. И театра. И психологического романа. В нас не осталось красоты, мы ханжи, мы недоростки. Отребье. Мы словно бы вышли из-под пера писателя тридцатых годов — претенциозные, красивые, рафинированные, высококультурные, до верху набитые этой паскудной культурой. Все это липнет к спине, как намокший плащ. Я весь этим облеплен».

«А — что же просто, если так рассуждать?» — некстати вмешался очкастый.

«Как это — что просто? Вы не знаете? Даже не догадываетесь?» — Адам потянулся за сигаретами, но в раздражении не донес руку до кармана.

«Вы не видите, что за жизнь, что за проклятая жизнь идет вокруг вас? Не замечаете, что люди живут, едят и все такое прочее? Что они бывают счастливы? Не понимаете, что человек, написавший „земля голубая, как апельсин“, сумасшедший или просто дурак? — Нет, вы говорите, он гений, он выразил реальность в трех словах. Вы перечисляете: голубая, земля, апельсин. Это прекрасно. Это отвлекает от реальности. В этом есть детская прелесть. Никакой зрелости. Все, что угодно. Но мне нужна системность, иначе я начинаю сходить с ума. Либо земля — апельсин, либо апельсин голубой. В системе, основанной на словах, земля голубая, а апельсин — оранжевый. Я дошел до точки и больше не могу выносить глупостей. Я слишком трудно обретаю связь с реальностью. Мне не хватает чувства юмора? По вашему мнению, понять все это может лишь тот, у кого оно есть? Вот что я скажу: у меня настолько нет чувства юмора, что я зашел гораздо дальше вас. Зашел. И вернулся уничтоженным. Мой юмор заключался в невыразимом. Он был скрыт, я не мог облечь его в слова, и он намного превосходил ваш. Каково? На самом деле мое чувство юмора не знало границ. И я такой во всем. Земля голубая, как апельсин, а небо обнажено, как маятник, а вода красная, как градина. Больше того: жесткокрылое небо орошает прицветники. Желание спать. Сигарета сигара губит души. 11е. 887. А, В, С, D, Е, F, G, Н, I, J, К, L, М, N, О, Р, Q, R, S, Т, U, V, W, X, Y, Z и К0».

«Подождите, подождите минутку, я ___» — начала было девушка, но Адам не дал ей договорить:

«Я бы хотел прекратить эту глупую игру. Знали бы вы, как сильно я этого хочу. Я раздавлен, почти…» — произнес он не ослабевшим, но каким-то бесцветным голосом.

«Вы знаете, что происходит? — спросил он. — Я вам скажу, лично вам. Люди, видите ли, живут повсюду; случается, некоторые приходят вечером домой и скоропостижно отдают концы. Другие страдают, потому что бросила жена, сдохла собака или ребенок подавился. Вы знаете — А мы-то, мы, что во всем этом делаем?

«Потому вы все ЭТО и сотворили?» — спросила студентка.

«ЧТО все?» — закричал Адам.

«Ну, эти истории — все эти истории, которые ___»

«Подождите!» — Адам задыхался, словно ему было стыдно объясняться.

«С меня хватит! Довольно психопатологии на сегодня — Хочу сказать — понимать больше нечего. Все кончено. Вы это вы, а я это я. Не пытайтесь все время ставить себя на мое место. Все остальное — вздор. С меня хватит. Я — мне стыдно — не знаю, как сказать. Оставим все это…»

Он вдруг понизил голос и наклонился к Жюльенне Р., чтобы слышать его могла только она.

«Вот что мы сделаем: я буду говорить совсем тихо, лично с вами. И вы станете отвечать мне так же. Я скажу: привет, как поживаете? А вы ответите: спасибо, хорошо. А потом: как вас зовут, вы очень привлекательны, мне нравится цвет вашего платья — или ваших глаз. Кто вы по знаку? Скорпион, Весы? Вы ответите да или нет. Расскажете о вашей матери, о последней трапезе или о последнем походе в кино. О поездках в Ирландию или на острова Силли[55]. О том, как проводили каникулы, и о вашем детстве. О дне, когда впервые накрасили губы. Потерялись в горах. Я узнаю, любите ли вы гулять поздно вечером, когда скрытые дотоле вещи начинают двигаться и ты их слышишь. Или о том, как пошли узнавать результаты экзамена на степень бакалавра и как стояли под дождем, вглядываясь в список имен счастливчиков. Ваш голос будет звучать тихо и нежно, а рассказывать вы станете о таких пустяках, что мне и слушать не придется. Истории о грозе или весеннем равноденствии, об осени в Бретани и папоротниках выше человеческого роста. О том, как вам бывало страшно, как вы мучились от бессонницы, подходили к окну и смотрели на ночь из-за занавески. А другим — всем остальным — я продолжу рассказывать мою историю. Ту самую, многосложную, что все объясняет. Мистическую шараду. Хотите?»