Махабхарата - Семён Липкин

Ударил мечом удальца молодого,

И тот, среди мраком одетой равнины,

Упал, рассеченный на две половины.

Тогда, обхватив колесо колесницы,

Шатаника, Накулы сын юнолицый,

Бесстрашно метнул колесо в сына Дроны,

Но смелого юношу дваждырожденный

Мечом обезглавил в ночи мпогозвездной.

Тогда Шрутакарман, сын Арджуны грозный,

В предплечье ударил его булавою.

Сын Дроны занес над его головою

Свой меч — и тогда на равнину ночную,

С лицом, превратившимся в рану сплошную,

Упал Шрутакарман, внезапно сраженный.

Но, луком блистательным вооруженный,

Взревел Шрутакирти — ветвь мощного древа:

Родителем воина был Сахадева.

Он стрелы метнул во врага, но прикрытый

Щитом и стрелой ни одной не пробитый,

Взмахнул Ашваттхаман мечом, и от тела

С серьгами двумя голова отлетела.

Шикхандин, победой врага разъяренный,

Напал, многосильный, на отпрыска Дроны,

Стрелою ударил его по межбровью,

Лицо его залил горячею кровью.

Сын Дроны чудесным мечом в миг единый

Шикхандина на две рассек половины,

Убийцу Бхимы умертвив, и, объятый

Губительным гневом, на войско Вираты

Напал — на владетелей копий и луков.

Друпады сынов убивал он и внуков,

Всех близких его, всех способных к сраженью

Подверг поголовному уничтоженью.

Живых в мертвецов превращая, повсюду

Тела громоздил он — над грудою груду.

Пандавы, которые мести алкали,

Внезапно увидели черную Кали.

Был рот ее кровью густою окрашен,

А стан — одеяньем кровавым украшен,

И крови теплее, и крови алее,

Гирлянды цветов пламенели вкруг шеи,

Она усмехалась на темной равнине.

Силки трепетали в руках у богини:

Она уносила в силках своих цепких

Богатых и бедных, бессильных и крепких,

И радостно смерти вручала добычу –

Породу людскую, звериную, птичью.

Пандавам являлась она еженощно

Во сне, а за нею, воюющий мощно,

Вставал Ашваттхаман в ночном сновиденье!

С тех пор как вступили пандавы в сраженье

С потомками Куру, — когда засыпали,

Во сне они видели черную Кали,

А с ней — сына Дроны, готового к бою...

А ныне на них, убиенных Судьбою,

Напал Ашваттхаман под звездным покровом,

Весь мир ужасая воинственным ревом.

Пандавы, богиню увидев, в смятенье

Решили: "О, горе! Сбылось сновиденье!"

Сын Дроны, как посланный Временем строгий

Крушитель, — рубил им и руки, и ноги,

И ягодицы, превращались пандавы

В обрубки, что были безбрюхи, безглавы.

Ревели слоны, кони ржали от боли,

И месивом плоти усеялось поле.

"О, кто там? О, что там?" — дрожа от испуга,

Бойцы и вожди вопрошали друг друга,

Но меч возносил надо всеми сын Дроны,

Как смерти владыка, судья непреклонный.

Он трепет пандавам внушал и сринджайям,

Враг падал, оружьем возмездья сражаем.

Одни, ослепленные блеском оружья,

Тряслись, полусонные, страх обнаружа,

Другие, в безумье, в незрячем бессилье,

Своих же копьем или саблей разили.

Опять на свою колесницу взошедший,

Сын Дроны, оружие Шивы обретший,

Рубил, убивал, становясь все жесточе:

Он сваливал жертвы на жертвенник Ночи.

Давил он людей передком колесницы,

Стонали безумцы и гибли сновидцы,

А щит его тысячей луд был украшен,

А меч его, синий, как небо, был страшен!

Он воинский стан возмутил ночью темной,

Как озеро слон возмущает огромный.

В беспамятстве жалком, в забвении сонном,

Воители падали с криком и стоном,

А кто поднимался, — в смятенье и в спехе

Не видели, где их оружье, доспехи.

Они говорили беззвучно, бессвязно,

И корчились в судорогах безобразно,

И прятались или, рассудок утратив,

Ни родичей не узнавали, ни братьев.

Кто, ветры пуская, как пьяный слонялся,

А этот — мочился, а тот — испражнялся.

А кони, слоны, разорвав свои путы,

Топтали бойцов среди мрака и смуты,

И не было на поле счета убитым

Под бивнем слона и под конским копытом.

Шли ракшасы за победителем следом:

Большая добыча была трупоедам!

И бесы, увидев побоище это,

Наполнили хохотом стороны света.

Отцы в поединок вступали с сынами,

А кони — с конями, слоны — со слонами,

И все они ржали, ревели, вопили,

И тьма уплотнялась от поднятой пыли.

Живые вставали и падали снова,

И мертвый раздавливал полуживого,

И свой убивал своего, уповая,

Быть может, что выживет он, убивая!.

Бежали от врат часовые, в какую

Неведомо сторону, все — врассыпную,

Те — к северу, эти — в отчаянье — к югу,

"О, сын мой!", "Отец мой!" — кричали друг другу,

Но если отцы и встречались с сынами,

То перекликались они именами

Родов своих, не узнавая обличий,

И слышалось горе в том зове и кличе,

И падал воитель, не зная, что рядом –

Племянник иль шурин с безжизненным взглядом.

Одни помрачились умом среди бедствий,

Другие искали спасения в бегстве,-

Из стана гнала их о жизни забота,

Но лишь выбегали они за ворота,

Гонимые горем, познавшие муки,

Сложившие с робкою просьбою руки,

С расширенными от испуга глазами,

Без шлемов, с распущенными волосами,

Без ратных доспехов, одежд и оружья,-

Тотчас Критаварман и Крипа, два мужа,

Не ведавших жалости, их убивали:

Один из ста тысяч спасался едва ли!

Чтоб сделалось поле добычей пожарищ,

Чтоб этим доволен был их сотоварищ,

Весь вражеский стан подожгли они оба.

Огня — с трех концов — ярко вспыхнула злоба,

И в стане пандавов, при свете пожара,

Сын Дроны свирепствовал грозно и яро.

Разил он отважных, рубил он трусливых,

Как стебли сезама на землю свалив их,

Во прах повергал их, и до середины

Мечом рассекал их на две половины.

Ревущих слонов, и коней вопиющих,

И воинов, с криками жизнь отдающих,

Сын Дроны, разгневанный, сваливал в кучи.-

И двигался дальше воитель могучий.

О, сколько их было — безногих, безглавых

Обрубков, плывущих в потоках кровавых!

Валялись, усеяв собою становье,

А бедра и ноги — как бивни слоновьи,

С браслетом рука, голова молодая,

И пальцы валялись, оружье сжимая.

Сын Дроны у тех отсекал оба уха,

У этих он вспарывал горло и брюхо,

С размаха одних обезглавливал в сече,

Другим же он головы вдавливал в плечи.

Пред миром, раскрывшим в смятении очи,

Явилось ужасное зрелище ночи,

Явилось пред миром, средь мрака ночного,

Ужасное зрелище праха земного.

Здесь якгаей и ракшасов было обилье,

Слоны, увидав свою гибель, трубили,

И вместе с конем от меча падал конный,

Сраженный разгневанным отпрыском Дроны.

Бойцы умирали в логу иль у ската

И звали отца, или мать, или брата,

А то говорили: "О, нам кауравы

Содеяли менее зла, чем оравы

Нечистых, на спящих нагрянувших ночью,-

И вот свою смерть мы узрели воочью!

О, если бы Кунти сыны были с нами,

Не гибли б мы вместе с конями, слетами!

Ни якти, ни ракшасы, ни полубоги,

Ни бесы, ни боги в небесном чертоге

Не властны над жизнью пандавов всеправых:

Заботится Вишну о братьях-пандавах!

Привержен божественной истине свято,

Наш Арджуна разве убьет супостата,

Который оружье сложил беззаботно,

Иль просто заснул среди ночи дремотной,

Иль робко скрестил на груди свои руки,

Иль, видя, что гибнут и деды и внуки,

Бежит без доспехов, бежит без оглядки!

О нет, это ракшасов страшных повадки!

Свершить преступленье такое способны

Лишь бесы, которые мерзки и злобны!"

Так воины жаловались перед смертью,

Но тщетно взывали они к милосердью.

И стихли последние вопли и стоны.

Улегся и ропот, убийством рожденный,

Тяжелая пыль улеглась постепенно,

Остыла коней умирающих пена.

Сын Дроны поверг в запредельную область

Утративших стойкость, уверенность, доблесть:

Так Шива, хозяин гуртов неиссчетных,

Во прах повергает домашних животных.