Подари себе день каникул. Рассказы - Габриэла Адамештяну

Давно миновало время, когда он мог успеть на работу, небо стало белым, сверкающим, а воздух потерял свежесть; гудят машины, ветер раздирает белье на балконе напротив, кто-то прошел с транзистором, раздаются «ура», знакомый голос, какой-то митинг… Какой-то митинг, может, все пошли на митинг, все учреждение — это была бы спасительная удача, в толпе могли бы не заметить его отсутствия, но нет, они уже все в комнате, где он сидел в течение десяти лет каждый день с семи часов утра и где с понедельника он сидеть уже не будет; его рабочий стол пуст, пуста кофейная чашка, заперты ящики стола…

— На этот раз он что-то уж слишком, — должно быть, весело перешептываются они между собой; опасаются все-таки, чтобы не услышал начальник; тот, конечно, давно заметил, но они не доносчики, они хорошие ребята, в трудную минуту не предадут.

— Да, это он слишком, если, конечно, не заболел, но и тогда следовало бы позвонить.

Ветер раскачивает на балконах простыни и пеленки, а в саду напротив — кроны вишен. Еще прохладно, но день летний, будто сейчас каникулы; он сам себе устроил каникулы, столько лет прошло, и вот снова каникулы, можно обо всем забыть…

Вот так бы и жить целую неделю, весь месяц, все лето, всегда: балконная дверь — настежь, к солнцу, в шелестящую зелень деревьев, на улицу, где идут тяжелые грузовики. Только и делать, что писать свою преамбулу, ходить в гости к соседке с третьего этажа, к родителям, к родным, у которых не появлялся годами. Не высовывать носа из дому, чтобы не утратить этого зыбкого спокойствия, добытого ценою бессонной ночи; этой уверенности, что дела у него идут — хуже некуда, и этой тихой радости, потому что теперь все равно, все равно, все равно…

Поздно, близится полдень, и вдруг — телефонный звонок. Он вздрагивает, перестает писать, вздрагивает всем телом, от пронзительного звонка заколотилось сердце, и легкая тревога — вчерашняя тревога — проникает в душу. Легкая, очень легкая, как дымок; он не двигается с места, хотя телефонный звонок буравит стены, рисует в воздухе невидимые параллельные линии. Кто может звонить ему в этот час? Вероника, подумал он, хотя почти наверняка знал, что не она, скорее всего, не она, подумал он с огорчением, после трех-четырех гудков она кладет трубку; как ни сердишься на нее, все же нельзя не признать — она девушка выдержанная, воспитанная, и он вовсе не уверен, что так уж предосудительно ее поведение на вечеринке, все зависит от того, с какой стороны взглянуть; правда, иногда она тщеславна, любит пококетничать, но это из-за неудачного романа в юности, она просто не уверена в себе, самоутверждается, и если вспомнить ее признания, можно ее и простить. Жаль, что это не Вероника, слишком долго звонят, нет, это не она, и все же: допустим, она позвонила ему на работу и сослуживцы сказали, что он не пришел, тогда ведь, может, это и она так долго, отчаянно звонит?

Значит, может быть, это и она, но возможно, и сослуживцы, им он мог бы сказать, что заболел, и все стало бы проще, все разрешилось бы.

Но он не двигается с места. Он не знает, кто звонит, и не подходит к телефону, и от этого вдруг на душе снова становится радостно. Кто-то зовет его этими настойчивыми, режущими звонками. Но он не двигается с места, он упорно, стиснув зубы, ждет, когда телефон замолчит, потому что, кто бы ни звонил, ему все равно.

И телефон в конце концов умолкает.

Примечания

1

© Перевод на русский язык «Новый мир», 1988.

2

Мититеи — маленькие котлетки с чесноком.

3

Популярная исполнительница романсов на народные темы.

4

Чорба — суп, кисловатый на вкус.

5

© Перевод на русский язык «Иностранная литература», 1986.

6

Имеется в виду совет трудящихся — выборный орган, участвующий в управлении предприятием или учреждением и занимающийся также решением социально-бытовых вопросов.

7

«Фемея» («Женщина») и «Флакэра» («Огонек») — массовые румынские журналы.

8

Мамая — курорт на берегу Черного моря.