Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

– А когда? И почему не сейчас? – не успокаивается председатель ОГПУ.

– Почему не сейчас – я, вроде бы, уже постарался объяснить. Когда? Должны совпасть несколько условий, – и начинаю перечислять. – Во-первых, Англия и другие крупные державы должны столкнуться с серьезными социально-экономическими трудностями, чтобы начать искать их разрешение военным путем. Во-вторых, мы сами должны усилиться настолько, чтобы империалистов серьезно напугала перспектива нашего дальнейшего усиления. И, в-третьих, должно произойти заметное усиление Германии.

– Именно Германии? Отчего же так? – сразу же вставляет вопрос Феликс Эдмундович.

– По двум причинам, – посмотрел я в глаза Дзержинскому. Ведь наверняка же то, что я ему сейчас буду доказывать, он уже держит в голове, как один из возможных сценариев. Получается, я ему вроде бы как экзамен сдаю, на предмет уровня своих аналитических способностей. – Первая: а кого еще можно двинуть против нас в Европе в качестве ударной силы? Поляков? У них и сейчас шансы невелики, а в случае успешной реализации нашего перспективного плана на пятилетие, – в чем я нисколько не сомневаюсь, – они вообще станут призрачными. Вторая: усиление Германии неизбежно приведет ее правящие круги к жажде реванша и борьбе за гегемонию в Европе. Англичанам это невыгодно, и они постараются столкнуть своих врагов – Германию и СССР – лбами. Вокруг этого стержня возможны разные политические комбинации, но, как бы они не сложились, стратегическая линия останется неизменной. Однако, повторю еще раз – в ближайшие год-два считаю большую войну с СССР практически невероятной, а в ближайшие семь-восемь лет – крайне маловероятной. И это время нам надо использовать с максимальной пользой для укрепления обороноспособности СССР – как в военном, так и в политическом отношении.

– Хорошо. Ваши аргументы мне понятны, – кивнул мне собеседник. – Но почему они не получили отражения в записке?

– Потому что эта работа предполагала анализ имеющейся информации. А то, что изложил вам сейчас – это лишь цепочка логических умозаключений. Непосредственных фактических подтверждений, что события через несколько лет пойдут именно так, а не иначе, как вы понимаете, предоставить невозможно, – с полуулыбкой развожу руками.

– Так вы говорите, семь-восемь лет? – задумчиво переспрашивает Дзержинский, углубляясь в какие-то свои мысли.

– Скорее всего, даже и больше. Но за этот срок я уверен, – твердо отвечаю ему. О чем задумался Феликс Эдмундович, вполне можно догадаться. Допустимо ли выстраивать политическую стратегию на таких зыбких предположениях? А если военная опасность нагрянет раньше предсказанного срока? Угадал…

– А вот Разведупр РККА, – оторвался председатель ОГПУ от своих размышлений, – сходясь с вами в том, что немедленного нападения ожидать не следует, полагает, что через 2-3 года паны, при поддержке Англии Франции, развяжут против нас войну.

– Ими обнаружены признаки приготовлений к войне? – задаю естественный вопрос.

– Разумеется.

– К войне только с СССР? Или с Германией – тоже? А, Михаил Абрамович? – оборачиваюсь к Трилиссеру, который до этого сидел, не проронив ни звука.

– Да, и по нашим данным, и по данным Разведупра, поляки готовятся воевать не только с нами, но и с немцами, – подтверждает начальник ИНО.

– Как же так? – развожу руками. – Кто в здравом уме поверит, что поляки готовы броситься одновременно и на СССР, и на Германию? Каким бы слабым ни был сейчас рейхсвер благодаря Версальским ограничениям, мобилизационные возможности у немцев немалые. А если не одновременно, то на кого первого? И почему именно через 2-3 года?

Трилиссер не смутился, попав под этот каскад вопросов, а меланхолически заметил:

– В Разведупре оценивают проводимые сейчас в Польше мероприятия по повышению боевой готовности как рассчитанные именно на 2-3 года.

– И что? Любые мероприятия по развитию вооруженных сил должны непременно оканчиваться войной? – не без сарказма встречаю это утверждение. – Думается мне, что надежных данных о намерениях поляков у Разведупра нет, а есть гадание на кофейной гуще.

Мое высказывание повисает в воздухе. Ни Дзержинский, ни Трилиссер не собираются давать какую-либо оценку качеству выводов, сделанных «смежниками».

– Ладно, насчет кофейной гущи, – это все лирика, – примирительно произношу я. – То, что они готовятся к войне с нами, и разрабатывают планы такой войны, вполне естественно. Напротив, странно было, если бы они этого не делали. То, что военная верхушка Польши занимает яро антисоветскую позицию – тоже не секрет. Вопрос в том, есть ли признаки принятия политического решения о войне в определенный период времени? Надо добывать конкретную информацию о намерениях польского руководства.

– Как? Залезть в голову Пилсудскому? – иронично бросает Михаил Абрамович. Вот, и этот, небось, проверяет, сумею ли я сообразить, что на это ответить!

– Зачем же? В голову никому залезать не надо, – стараюсь выглядеть как можно покладистее, хотя так и подмывает съязвить что-нибудь. – Проводится ли подготовка к мобилизационным мероприятиям с определенными сроками готовности? Накапливается ли мобилизационный запас горючего, патронов и иных огнеприпасов в расчете на определенный период военных действий? Намечается ли дооборудование плацдармов на предполагаемом театре военных действий так же со строго определенными сроками? Возводятся ли, например, близ границы полевые фортификации, – укрытия, блиндажи, пулеметные гнезда, позиции для артиллерии и т.д.?

– Достаточно! – прерывает меня Дзержинский. – Подготовьте развернутый вопросник по вашим соображениям и завтра передайте его Мессингу. А вы, Михаил Абрамович, – повернулся он к Трилиссеру, – окончательный вариант вопросника – послезавтра ко мне на стол.

Страх перед нападением панской Польши, сыграл, думается мне, главную роль и в том, что «танковое совещание», на котором была принята трехлетняя танковая программа РККА, состоялось почти на год раньше, чем в моем времени. Конечно, и мои беседы с Фрунзе и Котовским как-то повлияли. Но без фактора польской угрозы никакие шевеления с моей стороны не сработали бы. Тактико-техническое задание на малый танк было выдано КБ Орудийно-Арсенального треста ГУВП ВСНХ уже к концу 1925 года. А сегодня у меня на работе раздался телефонный звонок. Собеседник поздоровался солидным басом. Не сразу (давно не беседовали!), но я узнал голос Котовского:

– Здравствуйте, Григорий Иванович!

– Не желаете взглянуть, какой у нас малый танк получился?

– Конечно, желаю! – какой же мужчина откажется поиграть во всякие смертоубийственные железяки?

– Тогда подъезжайте завтра утром ко мне, к семи тридцати. До встречи! – и в трубке раздался сигнал отбоя.

Ну, вот, напросился на свою голову! Это же в такую рань вставать придется! Мне уже расхотелось смотреть на малый танк, но отрабатывать обратно было неудобно.

Серым мартовским утром мы с Котовским и еще двумя командирами из Штаба РККА трясемся по дороге к станции Немчиновка – именно там проходят испытания новой боевой машины.

– Это уже второй образец, – поясняет мне по пути Григорий Иванович. – Первый еще той осенью испытывали.

– И как он вам показался?

– Вроде ничего, – тянет Котовский, – но комиссия замечаний написала целую кучу. Вот, на днях питерцы с «Большевика» новый танк прислали. Посмотрим, каков он в деле.

Импровизированный испытательный полигон недалеко от станции собрал немаленькую компанию. Там были и представители завода, и Орудийно-Арсенального треста, и Штаба РККА. Однако больших шишек, кроме Котовского, не наблюдалось. Сам танк уже урчит мотором, попыхивая сизым дымком выхлопа. Присматриваюсь. Вроде заметных отличий от знакомых мне фотографий и рисунков МС-1 (он же Т-18) и не наблюдается. Хотя… Сколько у него опорных катков? Шесть, как у первого прототипа, Т-16. А на Т-18 был еще и седьмой. Стоп-стоп! Не как у Т-16. Катки расставлены явно реже. Перемещаюсь ближе и обхожу танк со всех сторон. А, у него еще и корпус малость длиннее. Да еще и башня имеет кормовую нишу, как улучшенный вариант 1929 года. Мне только кажется, или у нее в самом деле габариты больше, чем на известных мне фотографиях?

Вместо пушки из башни торчит довольно ловко исполненный деревянный макет – издали не отличишь. Рядом – спаренные стволы 6,5 миллиметрового пулемета Федорова.

– А что с пушкой? – обращаюсь к Григорию Ивановичу. Тот подзывает к себе кого-то из технических специалистов, и, коротко переговорив с ним, бросает мрачным тоном:

– Не готова.

Наконец, танк издает утробное рычание, окутывается клубами дыма, и трогается с места, уходя на полигон. Хорошо что нет ветра и чуть-чуть пригревает мартовское солнце – а то на морозце, да еще в открытом поле можно было бы и простыть, дожидаясь окончания испытаний. Танк тем временем довольно резво – километров до пятнадцати в час, похоже, разогнался, – преодолевает заснеженное пространство, затем начинает борьбу с препятствиями – горкой, стенкой, рвом…