Proxy bellum - Михаил Алексеевич Ланцов

— Понимаю, — согласился Анри, кивнув.

— Вероятно не понимаете. Поясню. У меня, как и у вас, есть определенные обязательства перед моим народом. И оказавшись вновь в ситуации, когда нами так пренебрегли, нам придется развернуть определенные действия. Военно-технического характера. Ибо спускать публичные оскорбления — верная дорога на свалку истории. Не так ли?

Лидер Франции молча кивнул. Присаживаясь на раскладной стульчик. Причем выражение лица его было очень сложным. Такой прозрачный намек на то, французам дадут по жопе, если они снова нарушат данное слово… Он от такого подхода как-то даже растерялся. Подобного никто и никогда себе не позволял.

Фрунзе первый.

Причем, в контексте успеха военной кампании в Ливонии и общей обстановке — его угроза выглядела достаточно неприятно. В Париже ведь в руководстве армии творилась настоящая паника. ТАК разгромить их экспедиционный корпус! Никто и помыслить не мог, что подобное возможно. Ну вероятность поражения — да, допускали. Но с тяжелыми боями. А тут… как пьяную портовую шлюхи разложил… И это пугало. Нет. ПУГАЛО. Ибо внезапно в Париже осознали, что если Союз проведет мобилизацию и выступит войной, подтянув своих друзей, то у них нет ни малейшего шанса. И что горькое поражение 1870–1871 годов окажется еще благоприятным исходом.

Впрочем, на внешности Петена это почти никак не отразилось. Он был спокоен. Разве что чуть более бледен, чем обычно. Фрунзе же, зная о настроениях в Париже, в каких-то бурных эмоциональных реакциях и не нуждался. И так было все понятно…

— Кстати, как вам кампания в Ливонии? — спросил он, нарушая затянувшуюся паузу. — Уверен, что ваши аналитики почерпнули там массу полезной информации и выводов. Как по мне — прекрасная экспериментальная площадка.

— Вы думаете? — несколько растерялся от такого поворота Филипп.

— Разумеется. Только не говорите мне, что Великая Франция собиралась там воевать в полную силу. Я не поверю. А вот обкатать новые вооружения и тактики — да. Очень на то похоже.

— От вас ничего не утаишь, — осторожно произнес Петен, глаза которого, впрочем, выдавали совсем иное.

— А если серьезно, то… Я не знаю, что вам там рассказывали эти англичане, но, признаться я был немало удивлен грандиозностью планов, равно как и их наивностью. Да-да. Я видел подробный план операции загодя. И передали его мне… — генсек сделал паузу, — впрочем, это пока лишнее. На что вообще вы рассчитывали в этой авантюре?

— На то, что вы не будете наносить упреждающий удар по скопившимся у границы войскам. — чуть помедлив, ответил Филипп.

— Серьезно? Мы так похожи на идиотов?

— Атаковать превосходящие силы… это — не самое очевидное решение.

— И вы можете предложить другой вариант быстрой и легкой победы в той обстановке?

— Нет. — чуть пожевав губы ответил Анри.

— Мне сильно не нравится китайский трактат «Искусство войны». Там много вздора. В первую очередь из-за того, что он писал для тех, кому война чужда и противна. И доведение до нее — признак провала. Что, как вы понимаете, для европейской цивилизации нелепо. Война — это инструмент. Не более. И политик, отбрасывающий этот инструмент, что каменщик без шпателя. Посему общие идеи китайского трактата нужно воспринимать крайне осторожно, работая как с инфекционным больным. Чтобы не заразиться. Но и здравые вещи там встречаются.

— Это славно, что вы читаете книжки.

— Вот не надо ёрничать. Ведь если повернуть вашу фразу против вас, то выходит, что Франция проиграла Ливонскую кампанию, потому что книжек не читает. Не так ли? — Петен хотел было что-то возразить, но Фрунзе перебил его. — Это пустая пикировка. Так что давайте вернемся в конструктивное русло.

Его собеседник промолчал.

— Чего вы хотите?

— Мы?

— Да. Вы. Франция. Глобально. Понятно, что, влезая в этот конфликт, вы стремились приобрести новые колонии. Но ведь подписан только договор о намерениях. И он, насколько я могу судить, подразумевает некоторую успешность боевых действий. Так что Лондон вам не заплатит. Иными словами — вы умылись кровью в Ливонии впустую. Но это — мелкий локальный конфликт. Неприятный. Но не более. Вот обманули вас ваши соседи в очередной раз. Наелись вы бесплатно говна. А дальше то что? К чему вы стремитесь в целом? К мировому господству?

— Полагаете, это плохая цель?

— Ну как вам сказать… технически она вполне осуществима. Но это все очень быстро закончится, если не занять людей чем-то глобально более важным. Помните Древний Рим? На пике могущества он погряз в бесконечной Гражданской войне и череде революций, которые помножили на ноль все его достижения, и позволили диким оборванцам-варварам разорить и разграбить их дом, уничтожив всю их цивилизацию. Это — то, что ждет того, кто достигнет глобальной гегемонии, если только…

— Если только, что?

— Он не предложит им новые цели для захвата. Планета кончилась? Но есть другие. Эта звездная система исчерпала себя? Добро пожаловать куда-нибудь еще. Людям нужна большая цель и пространство для расширения. Чтобы они как древний змей не начали пожирать самих себя. И если объединить всю планету, то нужно направить людей куда-то во вне. В космос. Как вы понимаете — человечество к этому пока не готово. Технически.

— Я слышал, что вы увлечены космосом. Это как-то связано?

— Без всякого сомнения. Но это годы. Десятилетия. Если не столетия. И пока не удалось найти, чем занять людей, мировая гегемония — это прекрасный способ уничтожить свою цивилизацию. Причем самым дурным образом — через самоуничтожение… саморазрушение… Рим сожрал сам себя в бесконечной череде гражданских конфликтов. В принципе это можно как-то купировать. Но что мешает обществу разложиться и самоуничтожиться иначе? Например, борясь с революциями воспитать мужчин, которые бы вели себя как женщины, а женщин с поведением мужчин? Что, как вы понимаете, закончиться очень печально.

— Звучит абсурдно и нелепо, — усмехнулся Петен. — Но допустим. И что вы предлагаете?

— Я предлагаю баланс. Систему сдержек и противовесов. Для чего нужно поделить мир на две-три зоны. Во главе каждой встанет государство-лидер. И эти зоны начнут конкурировать между собой. Осторожно. Ибо цель не победа, а поддержание себя в тонусе. Этакая физкультура, а не олимпийская борьба. Для чего потребуются, например, войны. Но осторожные и адекватные локальные войны. Думаю, вы не страдаете гуманизмом и понимаете, что та армия, что не воюет, превращается в декорацию… фикцию… она атрофируется, как рука, что висит без дела вдоль тела. Вот. И так во всем. Здоровая и здравая конкуренция, но направленная не на захват мирового господства. Во всяком случае до тех пор, пока