Преступно счастливая - Галина Романова

Сячин повернулся, схватил дочь за руки, бережно прижал ее кулачки к своей груди, дотянулся до ее потного лба и крепко поцеловал.

— Па-а-апа-а-а… Я не могу без не-е-его-о-о…

Ирина начала оседать на пол. Он еле успел ее подхватить на руки. Втащил в гостиную, посадил в кресло. Крикнул домработнице, чтобы принесла немедленно воды. Принялся уговаривать, поглаживать по голове. Но она его не слышала. Она будто оглохла от горя. Что-то лепетала, что-то странное, нечленораздельное. И от этого Сячину сделалось еще хуже. Дочь напоминала безумную! Она будто лишилась рассудка от горя! И он в сотый раз за минувшие сутки проклял себя за то, что познакомил Ирину с Богданом.

Он! Только он во всем виноват! Он пригласил Богдана к ним на обед, желая познакомить с дочерью. Иришке уже двадцать два, а серьезных отношений нет и не предвиделось. А пора бы уже задуматься, пора. Он и привел перспективного, порядочного, как ему тогда казалось, парня к себе в дом. Мог бы привести кого-нибудь другого. Сына своего друга, к примеру. Или сына, или племянника, или кузена кого-то из партнеров по теннису. Это были парни их круга. Да.

Но, задавшись целью выдать Иришу удачно замуж, Сячин тут же начинал наводить справки об этих парнях. И оказалось, что один мажор, у второго уже есть серьезные отношения, третий баловался, по слухам, наркотиками. Четвертый хоть и был практически без изъянов, Иришке ни в какую не нравился.

«Папа, он же урод! — фыркала она, со смехом отворачиваясь от его фотографии. — У него же рыбьи глаза!..»

Он привел Богдана. Парень красавец. Высокий, спортивный, черноволосый, лицо такое…

В общем, Иришка за обедом от него глаз отвести не могла. И пошло-поехало. Все удачно вроде пошло и поехало, как считал Сячин. Отношения развивались. Парень в делах фирмы преуспевал, даже очень. Он, как отец, был крайне доволен. И тут такое…

Домработница вошла с подносом, на котором стоял чистый стакан и графин с водой. Сячин сделал ей знак глазами поставить поднос на журнальный столик и исчезнуть. Женщина беспрекословно подчинилась. Она была крайне умна и исполнительна. Он хорошо ей платил.

Сячин отошел от кресла, в котором безумствовала его дочь, налил воды в стакан и подал ей:

— Выпей, детка.

Странно, но она послушалась. Выпила почти всю воду. Отдышалась. Провела ладонью по лицу, будто пыталась стряхнуть наваждение. Не вышло. Снова подняла на отца наполненные горем глаза.

— Папа! — прошептала она сдавленно. — Папа, что делать?

— Я не знаю, малыш. — Сячин сел в другое кресло, стоявшее рядом. — Следователи утверждают, что все очень серьезно. Обвинения основаны на показаниях свидетелей.

— Каких свидетелей, папа? Они что, видели, как Богдан убивал эту шлюху?

— Я точно не знаю… Но…

— Так узнай, черт побери! — взвизгнула Ириша и застучала кулачками по мягким подлокотникам. — Узнай! Узнай! Сделай что-нибудь! Не сиди просто так!

— Хорошо, хорошо, только успокойся. — Сячин дотянулся до ее руки, погладил. — Я что-нибудь придумаю. Непременно. Только ты должна успокоиться. Мы должны вместе действовать, понимаешь?

— Да, да, хорошо, я успокоюсь.

Ирина вскочила с кресла, снова налила себе воды, выпила все. Вытерла краем домашней кофты лицо, совершенно не заботясь, что при отце обнажила голый живот и край груди. Пригладила волосы и заходила по гостиной.

— Мы должны нанять перво-наперво адвоката, — произнесла она твердо и громко.

Отца это порадовало. Он не любил истеричных решений. Всегда руководствовался логикой и расчетом. Мысли дочери об адвокате были правильными. С этого следовало начинать.

— Потом ты должен поговорить со следователем, который ведет это дело, и узнать подробности. И что-то предпринять.

Ирина встала перед ним, заглянула в глаза:

— Ты понимаешь, о чем я, папа?

— Не совсем.

У него вдруг вспотела шея. Взгляд дочери ему не понравился.

— Ты должен будешь дать ему денег! Что тут непонятного? Пусть найдут какого-нибудь бомжа, алкаша или беглого преступника! Пусть найдут кого угодно, кто взял бы это преступление на себя!

— Дочь, ты что мне предлагаешь?!

Честно? Он опешил. Он думать не мог, что его дочь способна на такие мысли.

— Я предлагаю тебе…

Она запнулась, и Сячин закончил за нее:

— Ты предлагаешь мне совершить преступление?! Еще одно, в довесок к тому, что совершил Богдан?

— Богдан ничего не совершал! — оборвала она его резким чужим голосом. — Он никого не убивал! И ты это знаешь!

— Нет. Я не знаю наверняка, — возразил Сячин.

И тоже вылез из кресла, хотя сидеть в нем было невероятно удобно, а он, черт побери, устал. Он хотел бы подремать в нем минут десять. Потом принять душ, поужинать и как следует выспаться. У него тоже сегодня был нелегкий день. Ириша не видела, а он видел, как Богдана выводили из кабинета в наручниках. И чувствовал себя при этом крайне отвратительно. Как будто это его повели, а не Сизова.

— Нет, папа, ты знаешь! Богдан не убивал шлюху, которая работала на тебя какое-то время.

И взгляд, которым она его наградила, ему не понравился. И он сказал то, чего не должен был говорить:

— Может, он ее и не убивал, но он спал с ней!

Ирина дернулась всем телом, будто отец ударил ее крепко, сильно. Плечи ее поникли, голова упала на грудь, и она громко всхлипнула.

— Дочь, прости!

Сячин протянул к ней руки, но она отодвинулась, выставив ладонь щитом, не позволяя ему тем самым приблизиться.

— Прости… — потерянно повторил он и зажмурился.

Он подумать не мог, что окажется в эпицентре такого жуткого скандала. Мало того что лицо фирмы не могло теперь не пострадать, так вдобавок еще и личные проблемы с дочерью.

Черт знает что!

— Я знала, — вдруг тихо промолвила Ирина.

— Что? Что ты знала? — не понял он.

— Я знала, что он изменил мне с этой… — Она запнулась, но все же нашла в себе силы вымолвить: — Стрельцовой.

— Знала? Откуда?

Он ужаснулся. Неужели сплетники донесли?! Тут же подумал про Игоря Малышко. Тот давно облизывался на Ирину, мог, стервец, и подсуетиться. Не для того, чтобы сделать ей больно, а чтобы дорогу себе расчистить. Идиот! Разве он, отец, бы допустил его до дочери?!

— Ириша, откуда ты узнала?

Он решил: если это Малышко, он его уволит и глазом не моргнет. И постарается сделать так, чтобы никто и никогда в этом городе о нем больше не слышал.

— Богдан сам рассказал мне, папа.

— Богдан? Сам рассказал?

— Да. Он был в отчаянии. Мучился. И во всем мне признался. Я… Я прогнала его.

— То есть ты с ним рассталась? — удивился он. — Но когда? Почему я ничего не знал?