Зарубки на сердце - Виктор Васильев

– У вас братик родился. Двоюродный. Сыночек тети Симы и крестного.

– Так долго? Мы уж давно-давно ждем тебя, – укоряла ее сестра.

– Что ты, доченька! Наоборот, очень быстро! С утра Сима еще с нами была, а к вечеру уже родила. Ребеночек маленький-маленький. Положу на руку, так от кончиков пальцев до локтя – вся его длина. И не кричит, а только попискивает, как котенок.

Появился крестный. Он был под мухой, то есть навеселе. (Мама потом говорила, что кто-то из санитаров угостил его денатуратом.) Он радовался, сиял как медный самовар.

– Запомните этот день – 10 мая 1944 года! – горячо наказывал нам. – Я стал отцом!

Он подхватил Тоню, начал подкидывать ее, а та визжала на весь барак. Все радовались, и я в том числе. И в самом деле, разве не великое чудо? В одном из самых страшных концлагерей среди многих тысяч загубленных жизней появилась на свет новая жизнь! Как еще лагерные прислужники смилостивились и пустили тетю Симу в свой лазарет?!

На другой день, быстро позавтракав, мама заторопилась к тете Симе. Тоня напросилась пойти с ней – посмотреть маленького братика, помочь маме купать его. Меня не взяли, да я и не просился. Поспал подольше, вымыл посуду. Хотел сходить на пустырь, чтобы еще раз взглянуть на казненных. Последний раз попрощаться с Борей. Я крепко сдружился с ним за эти месяцы и тяжело переживал его гибель. Как будто частичку себя самого потерял.

Но еще издали увидел, как по бараку тащатся шаркающими шажками Оля и бабушка. День был теплый, а они одеты во все шерстяное да ватное. Еще у Оли за плечами котомка с одеялами, подушками и сумка в левой руке. Я пошел их встречать, взял ее сумку.

– С выздоровлением вас! – поздравил я.

– Спасибо, дорогой! – ответила бабушка.

– А где же все остальные? – спросила Оля, когда подошли к нашим нарам.

– У нас хорошая новость: у бабушки внук родился, – пояснил я.

– Да ну?! – всплеснула руками бабушка. – Когда же это случилось?

– Вчера под вечер. Тетя Сима в лазарете. Мама все хлопотала возле нее, как-то ей помогала. А сегодня она уже с Тоней пошла туда. Крестный ушел – я не знаю, куда. Может быть, опять к знакомым санитарам за денатуратом.

– Ну что ж, – сказала Оля. – Сейчас мы скинем лишнюю одежку, передохнем часок. После обеда я пойду в лазарет, а ты оставайся присматривать за бабушкой. Она еще очень слаба, должна лежать. Меняй ей компрессы на голове, давай попить, и так далее.

На обед в барак пришла только Тоня. Сказала, что Гена (так тетя Сима назвала сына) очень слабенький, может умереть. Поэтому мама осталась в лазарете.

– А что же врачи говорят? – задала бабушка наивный вопрос.

– Что ты, бабушка?! Никаких врачей там нет – одни мужики-санитары кругом. И лекарств нет никаких.

– Получается, что одно название – лазарет. Почти как в тифозном бараке, – ворчала бабушка. – Только нет щелей и ветра сквозного. Правда, тепло и светло, и воду можно нагреть.

Мама и к ужину не пришла. Только Оля вернулась. Я слышал, как она рассказывала бабушке:

– Приходил Михаил. Посидел, поговорил с Симой. Она, кажется, заболевает тифом. Появился озноб, температура повысилась. Видимо, кончился скрытый, инкубационный период заболевания. Завтра будем просить санитаров перевести ее в другую комнату, отделить от малыша. Мне придется ухаживать за Симой.

– Тогда тебе нельзя будет подходить к ребенку. Чтобы не заразить.

– Да, с Геной останется только Настя. Он настолько слаб, что уже два раза был при смерти. Становился синим, задыхался, глазки таращил. Настя клала иконку к его изголовью, читала молитвы. Потом становилось полегче. Но через пару часов снова все повторилось. Михаил, глядя на сына, не скрывал своих слез.

– Чем же вы кормили ребенка?

– Настя разжевывала мякиш хлеба, заворачивала в марлю и давала ему сосать. Молока у Симы совсем-совсем не было.

– Да и нельзя ему тифозное молоко, – добавила бабушка. – Неужто ни один санитар не смог раздобыть хоть чуточку коровьего молока?!

– Не знаю, не знаю. Может быть, и удастся Михаилу добыть. Ведь он такой пробивной мужик! Только платить нечем: ни колец, ни браслетов, ни лисьих воротников они с Симой не нажили.

Мама пришла уже в сумерках. Усталая, расстроенная. Сказала, что тетю Симу уже перевели в другую комнату. У Гены, слава Богу, третьего приступа не случилось. Хоть бы ночь продержался! Ей там ночью сидеть не разрешили.

Тетя Сима заболела: появился бред, потеряла сознание. Начался отсчет дней до кризиса ее болезни, после которого обычно начинается выздоровление. У Гены был еще один приступ удушья с угрозой остановки сердца, потом положение немного выровнялось. Бабушка совсем поправилась. Я наконец сходил на пустырь, чтобы проститься с Борей. Но виселица была пуста, на ней висел только колокол.

На седьмой день болезни у тети Симы был кризис – она пошла на поправку.

В двадцатых числах мая на территорию лагеря заехали три роскошные легковые машины. Люди, собравшиеся у бочек с водой перед входом в барак, глазели на машины.

– Какая-то инспекция нагрянула, – говорила женщина в синей косынке, прикрывавшей стриженую голову.

– Я видела, как они пошли во второй барак, – добавила женщина в желтом платке.

Вскоре группа офицеров вышла из второго барака и направилась к нам. Шагавший впереди офицер приказал всем отойти на двадцать метров от входа в барак. Только староста осталась стоять у входа. Среди офицеров были двое в коричневой форме. Я никогда раньше не видел коричневых немцев. Наверно, какие-то большие эсэсовские тузы прикатили, подумал я.

Немцы вошли в барак, но через пару минут возвратились. Видимо, постояли у входа, понюхали нашего запаха – и скорее обратно, на чистый воздух. Поговорили между собой, пошли в следующий барак.

– Ну, теперь жди перемен к худшему, – говорила «синяя косынка». – Погонят переболевших на работы, остальным прикажут кровь сдавать. А может, и камеры газовые приготовят.

Перемены и вправду не заставили себя ждать. Уже перед ужином староста всем объявила:

– Лагерь расформировывается. Всем заключенным собрать свои вещи, готовиться в дорогу. Уже завтра с утра прибудут машины.

Староста не говорила, куда нас повезут. Но все догадывались, что в Германию. Опять не дали нам дождаться Красной армии!

Тетю Симу с Геной и моей мамой к ужину вернули в барак, в нашу семью.

ГЛАВА 15.

БАТРАКИ

ЛАГЕРЬ В ГОРОДЕ ВАЛКА

С утра пришли восемь бортовых машин и забрали всех людей из первого барака. Через час машины вернулись, погрузили у целевших людей из второго барака. А сразу после обеда приехали за нами – узниками третьего барака. Неизвестно, куда увезли людей из первых бараков, а нас привезли на пересылочный пункт в латвийском городе Валка. Всего одна буква в названии этого городка отличает его от эстонского города Валга. Но как сильно отличались условия содержания узников!

Пересылочный пункт был небольшой, человек на триста. Он тоже был огражден колючкой, но в один ряд и без тока. Нет вышек с пулеметами, злых овчарок. Разместили нас в светлых деревянных бараках с двухэтажными нарами и свежей соломой. Баланда была похожа на суп с фасолью или с перловкой. Хлеб был хороший, и давали его по большому куску. Мы стали поправляться понемногу. Взрослые говорили, что нас специально подкармливают, чтобы не присылать в Германию серые скелеты. Ведь им нужны батраки и рабочие – «остарбайтеры».

Крестный отпросился сходить в православную церковь в сопровождении вооруженного латыша. Там он рассказал, что у него есть новорожденный сын, надо бы его окрестить. В церкви его хорошо приняли. Священник написал записку начальнику лагеря, чтобы отпустили всю семью на крестины. Мой крестный пришел сияющий:

– Все! Приглашаю всех завтра на крестины в церковь.

– А кто же будет крестный и крестная Гене? – спросила бабушка.

– Быть крестной мы попросим Олю. А крестным нашему Гене я прошу стать Виктора. Как ты, мой крестничек, согласишься? – обратился он ко мне.

Я растерялся – не знал, что ответить.

– Конечно согласится, – сказала мама. – Больше некому.

На другой день мы всей семьей в восемь человек под конвоем латыша с автоматом двинулись к церкви. Надо было пройти две улицы. Городок Валка утопал в цветущей сирени. Домики приятного вида. На улицах ни единой соринки. Церковь была небольшая, деревянная, красивая изнутри и снаружи. Еще продолжалась служба. Мы поставили свечки, мама передала записки за здравие и за упокой. Помолились. Дождались конца службы. Батюшка к нам подошел, приветливо поздоровался. Спросил, какое выбрали имя, кто родители, кто кумовья. Удивился, что крестным будет десятилетний мальчик, то есть я. Началась процедура крещения. В больших руках крупного священника младенец выглядел живым пищащим комочком. Когда батюшка окунул Гену в купель, у него от испуга прорезался голос – он громко заплакал и больше уже не пищал. Потом священник подарил тете Симе иконку, объяснил ей, как молиться, как просить у Господа помощи для младенца и для себя.