Следы ведут в Караташ - Эдуард Павлович Зорин

Облака пересекали вершины, похожие на айсберги, вмерзшие в бескрайнюю снеговую пустыню. А выше небо было темно-синим, и кое-где еще поблескивали одинокие звезды, хотя солнце уже поднялось и отбрасывало от гор длинные угловатые тени.

Рахим спрыгнул с коня, его примеру последовали остальные. Держа лошадей под уздцы, шли вверх медленным, размеренным шагом. Дышать стало труднее, в ушах заметно позванивало.

Похолодало — не то оттого, что ветер наверху был пронзительнее, не то оттого, что рядом был снег...

Невысокий арчовый лесок обвивал обнаженные скалы. По тропе, проходящей чуть повыше и кончавшейся крутым уступом, с легким шумом промчалось стадо диких баранов. Серебров посмотрел в бинокль — у баранов были крутые рога и тонкие стройные ноги. Почувствовав присутствие людей, они помчались еще быстрее — к самому уступу... Миг — и вожак, легко взлетев на воздух, всем телом рухнул на свои рога, перевернулся и поскакал дальше. Архары прыгали с обрыва один за другим. Скоро мелькнуло последнее упругое тело, и все стадо скрылось из глаз.

Рахим восхищенно поцокал языком.

— Не часто теперь встретишь в наших горах кочкара. Вам очень повезло.

Через час арчовник остался далеко позади — только камни со всех сторон, одни только камни. Но и они были причудливой формы и самой разнообразной расцветки: то напоминали хижину, то вытесанную искусным резцом прямо в скале огромную голову, увенчанную высоким красным тюрбаном, то просто на серой стене желтые и красные прожилки, переплетаясь, образовывали замысловатый арабский узор. Трудно было поверить, что здесь не прикасалась к камням вдохновенная рука человека, и все это сотворила сама природа.

Поднимаясь к вершине, тропа все глубже вползала в узкую расщелину, и скоро не стало видно ни долины слева, ни величественной панорамы гор; стих и ветер — он бушевал где-то вверху, над их головами. Солнце, поднявшееся уже достаточно высоко над горизонтом, сильно пригревало спины.

Постепенно расщелина сузилась, скалы наверху сомкнулись, образуя подобие арки, — вершина горы Дьявола маячила прямо над ними: чтобы взглянуть на нее, нужно было сильно запрокинуть голову. Ноги ступали во что-то мягкое, и Серебров, нагнувшись, увидел, что это птичий помет, скопившийся здесь, возможно, за целые тысячелетия. Птицы, огромные и черные, сидели над ними и, казалось, внимательно следили за каждым их движением. Вид грифов с длинными облезлыми шеями и круто согнутыми клювами был отвратителен. Иногда они взлетали, тяжело взмахивая крыльями, и садились на противоположную сторону, вытянув когтистые лапы.

Потом стали попадаться кости разных мелких животных, черепа сусликов и полевых мышей, а порой и головы барашков. Кони храпели, вскидывая копыта, рвались назад...

Из пещеры доносился неясный гул, как из гигантской морской раковины. Когда они приблизились, целая стая грифов вылетела им навстречу, едва не задев громко хлопающими крыльями. Рахим закрыл лицо полой халата.

В пещере было сыро и холодно. Где-то капала вода. Когда они вошли, гул, слышанный ими снаружи, усилился, и теперь впечатление было такое, будто навстречу им мчится по тоннелю поезд...

Сбоку маячил свет, и иллюзия мчащегося поезда от этого еще более усиливалась.

— Совсем как в Натанаро, — сказал полушепотом Хаузен.

Им казалось, что они идут по тесному коридору уже целую вечность.

...Солнечный свет ударил внезапно. Лошадь Сереброва последний раз споткнулась в темноте и застучала копытами по серому граниту. Впереди покачивалась спина профессора Югова, еще дальше впереди маячила голова Сноу. Хаузен ехал позади Сереброва. Рахим придержал коня, пропуская их вперед.

Серебров оглянулся. Гора Дьявола была уже позади, целясь своими вертикально поставленными утесами в низко бегущие над ней рваные облака.

— Отсюда начнется спуск, — предупредил Рахим, показывая рукой на рисунок в желтом известняке. — Этот воин нацелился на пещеру Канак. Ее можно рассмотреть на той стороне Безымянного ущелья...

Хаузен вскинул бинокль, но ничего не увидел — солнце било прямо в глаза.

Югов с присущей ему юношеской ловкостью спрыгнул с коня и вскарабкался на высокий валун, чтобы получше обследовать высеченный в скале рисунок. Сомнений быть не могло: само изображение, сама манера письма — все говорило в пользу глубокой древности рисунка...

— Первый век. Знакомая школа, — определил Хаузен.

Рахим с тревогой посматривал на пустынные склоны гор, подступившие к узкой тропинке, на которой они задержались. Еще на подходе к хребту он обратил внимание на один бугорок, мимо которого с полным безразличием проехали его спутники. Это был костер, тщательно присыпанный свежей рыхлой землей. Кто был только что на северном склоне? Кто жег костер? Почему с такой поспешностью затушил его при их приближении?.. Трава вокруг костра была примята копытами коня. Для того чтобы определить это, Рахиму достаточно было одного взгляда на поляну.

Он промолчал тогда, не сказал ничего своим спутникам, чтобы попусту не волновать их, но мысль о потушенном костре засела крепко и не давала ему покоя.

Конечно, это мог быть и случайный человек, почему-либо не заехавший на заготпункт, но ведь дорога, по которой они сейчас ехали, вела прямиком к границе — там, за высоким древним ледником, начиналась другая, чужая страна...

Профессор сел в седло, и маленькая экспедиция двинулась вперед. Теперь ехали так: Рахим, Сноу, Серебров, за ним Югов и позади всех Хаузен. Пока дорога была хорошей, Рахим подхлестывал коня: минут через двадцать снова начнется серпантин, а до него предстояло проехать висячий мост через Тигровую впадину; на всем пути это, пожалуй, самое опасное место. Мост был короток, но так и ходил под ногами, а если дул даже слабый ветерок, раскачивался над пропастью, словно огромные деревянные качели.

Когда-то здесь был настоящий мост — еще и сейчас торчали тут и там полусгнившие черные бревна и доски, но со временем его заменили висячим: все равно брички здесь не ходили, пешеходу удобнее, да и забот стало меньше — стальные цепи не так-то скоро ржавеют.

Но как ни надежен был мост, переезжать его всегда старались засветло. В темноте чего только не покажется, да и конь может оступиться...

Во времена, когда орудовала в этих местах шайка Аламбека, сбросилась в Тигровую впадину активистка Мухаббат. Подстерегли ее басмачи у подвесного моста, ринулись со всех сторон, но Мухаббат залегла за валуны и отстреливалась до последнего патрона в браунинге, а потом встала, взмахнула красной косынкой, да так и покатилась боком — с камня на камень, пока не замерла на самом дне. Изуродованное тело ее похоронили у моста, а