Как женить маркиза - Сара Блейн

В голове Констанс царила полная неразбериха, усугубляемая тем обстоятельством; что ее, свою жену, маркиз, очевидно, не собирался включать в число людей, которых он дарил своей привязанностью. Любовь в их браке не предполагалась. Он сам заявил, что это так.

Какая же она была дура, что приняла физическое влечение Вира за более глубокое чувство! Наверное, какой-то дефект психики, свойственный всем женщинам, заставляет их всякий раз верить, что мужчинами движут те же инстинкты, что и женщинами. Она не захотела признать очевидное, а именно, что чувства, которые он вызывал в ней и которые, казалось, испытывал сам, были всего лишь физиологической реакцией на ласки. Однако Вир был совершенно честен с ней, он даже сам говорил, что предпочитает возлюбленных с опытом. И неудивительно! Все эти замужние женщины и жрицы Афродиты, с которыми у него были связи прежде, уже давно усвоили важный урок: для Вира физическая близость не имела никакого или почти никакого отношения к любви. Они и не ожидали от него больше того, что он собирался дать. Наблюдая за ним сейчас, она размышляла, действительно ли эти женщины не испытывали никаких чувств во время физического акта любви, как он, очевидно, считал.

Почему-то Констанс сомневалась в этом. Может быть, с некоторыми мужчинами такое и возможно, но не с Вирой. Вир был мужчиной, которого любая женщина полюбила бы с легкостью. Уж Констанс точно оказалась уязвимой для его чар. Вспоминая дурацкие фантазии, которым она предавалась, когда жила в Лэндфорд-Парке, нельзя было не признать, что он сумел похитить ее сердце с самого начала, злодей. А она? Она позволила себе отдаться чувству, которое неизбежно приводит к тому, что женщина клянется в верности мужчине во время свадебной церемонии. Боже правый, как же глупо она себя вела! И ведь он не говорил ничего такого, что могло бы ввести ее в заблуждение и убедить, будто он рассматривает их союз не как брак по расчету. И все равно она позволяла себе тешиться мечтами. Вряд ли она скоро простит себе такую глупость. Несомненно, она получила по заслугам за то, что отбросила обычную практичность, но это ее ни капельки не утешило.

Даже когда ей стало ясно, что никаких чувств он к ней не испытывает да и женился-то из своеобразного понятия о чести, это ничего не изменило. Она понимала, что все равно любит его, безумно и беззаветно. Она была совершенно уверена, что не сможет заставить себя разлюбить его.

С другой стороны, сказала она себе строго, когда, пожелав епископу и его жене доброй ночи, они с Виром пошли к ожидающей их карете, она может избавить его от затруднений, которые испытывает муж, вынужденный терпеть докучливые заботы нелюбимой жены. Ему совершенно не обязательно знать, какие чувства она испытывает к нему. Скрыть свои чувства будет нетрудно. Ведь он в конце концов собирался отвезти ее в какую-то тихую гавань, там оставить одну и приступить к осуществлению своих мстительных планов. Так она по крайней мере поняла из обрывка разговора, который случайно услышала.

Право, нехорошо это было с его стороны. Просто бессовестно. Она-то рассчитывала, что ей позволят принять посильное участие в разоблачении Блейдсдейла. Имела на это право. Ведь Блейдсдейл, в конце концов, сделал то, что ни один мужчина не посмел сделать! Он ударил ее! Будь он проклят за это. И будь он проклят за то, что решил, будто сможет тиранить ее, не говоря уже о состоянии и человеческом достоинстве, либо выдав ее силком замуж за человека, который был ей противен, либо подвергнув всем ужасам заключения в лечебнице для душевнобольных, – и все потому, что она была женщиной! Да, больше ее не удивляло, что мать ушла от такого мужа. Было поразительно, почему она терпела Блейдсдейла так долго. А теперь Вир, человек, за которого она только что вышла замуж, собирался обращаться с ней похожим образом – как с обузой, которую следует устранить на время, пока он будет заниматься более важными делами, к которым допускают только мужчин.

Черт бы его побрал! Честно говоря, она считала, что он лучше. А впрочем, что ей помешает заняться этим делом самой? Ведь она никак не зависит от Вира, он только защитил ее своим именем, и все. И пожалуй, эта защита не так-то ей была нужна, подумала она вдруг, припомнив, что было написано в прощальном письме ее матери.

Боже правый! В последние несколько дней произошло столько волнующих событий, что она совершенно забыла про мистера Малкома Эндерхарта! И вдруг она поняла, что хотела бы задать этому господину целый ряд вопросов. Например, кто был ее настоящим отцом? И почему из всех своих воздыхателей мать ее выбрала именно Блейдсдейла в качестве официального отца для своего не рожденного еще ребенка? Почему она терпела целых десять лет, прежде чем уйти из ненавистного дома? И наконец, Констанс было бы очень интересно узнать, почему такой человек, как Блейдсдейл, позволил своей жене жить отдельно от него в Уэлсе, никак не пытаясь вмешаться в ее жизнь?

И тут Констанс осенило с внезапной потрясающей ясностью: у первой леди Блейдсдейл должно было быть нечто такое, что служило ей защитой и вынуждало графа держаться от жены на безопасном расстоянии. Более того, покойная графиня, хорошо знавшая, на что способен Блейдсдейл из одной злобы, явно намеревалась передать это нечто своей дочери, чтобы гарантировать безопасность Констанс. Ей надо обязательно пробраться в Лондон и найти стряпчего матери, с которым следовало связаться, если она окажется в «отчаянном положении». Мать особо подчеркнула этот момент. Уж; верно,; нынешние обстоятельства были достаточно отчаянными,, чтобы, обратиться за помощью, к мистеру Эндерхарту.

Едва опомнившись после этого неожиданного озарения, Констанс так и подскочила на сиденье.

– Вир, – сказала она, вглядываясь в пейзаж за окном кареты, – мы ехали сюда не этой дорогой. Собственно говоря, мы, если я не ошибаюсь, едем в прямо противоположном направлении.

– Ты не ошибаешься, – подтвердил Вир, который с интересом ждал, когда же его молодая жена, уже довольно продолжительное время погруженная в собственные мысли, заметит наконец этот немаловажный факт. Они выехали из Эксетера уже добрых двадцать минут назад и теперь ехали по проселочной дороге, бежавшей вдоль реки.

– Но почему? – требовательно спросила она, пытаясь разглядеть выражение его лица в сумраке кареты. – Куда ты везешь меня? Очевидно, что не в охотничий домик. Но надеюсь, ты не собираешься укрыть меня где-нибудь здесь, уж не знаю даже, где именно это «здесь»?

– Нет, я не собираюсь прятать тебя ни среди холмов, тянущихся вдоль реки Экс, ни в охотничьем домике, – ответил Вир, который сам был не уверен, что решение, принятое им, было в данных обстоятельствах самое правильное. – Ни то ни другое нам не подойдет. Мне пришло в голову, что тебе было бы приятно провести медовый месяц в привычной для тебя обстановке.