Дом сержанта Павлова - Лев Исомерович Савельев

— Ну, сержант, моя песенка спета, — горестно сказал он Павлову.

— Зря ты себя отпеваешь, Никита Яковлевич, — хмуро ответил сержант, следя за Калининым, мастерившим из досок костыли. — Еще догонишь нас. Нам ведь еще топать и топать… Знаешь, сколько до Берлина верст?

И правда, вернулся Черноголов в строй. Но до Берлина не дошел…

Сколько друзей приобрел Павлов за это трудное время! Никогда не забыть ему Петра Давыдова — с ним он служил на авиабазе еще перед войной. Шальная пуля прервала их боевую дружбу… А Колька Формусатов, с которым они скитались в поисках своей дивизии? Но эти двое, Черноголов и Глущенко, эти двое — совсем другое дело. С ними связано самое большое в жизни — два долгих-долгих сталинградских месяца в этом навеки памятном доме.

Костыли готовы.

— Як-нибудь дошкандыбаемо, Микита Якович, — обращаясь к Черноголову, произнес с горькой усмешкой Глущенко и поднялся с кровати.

В сопровождении Калинина оба направились к выходу, чтобы покинуть дом, который они шестьдесят два дня назад захватили в смелой стремительной разведке.

Вечером пришло пополнение — рота автоматчиков. В «Доме Павлова» сосредоточилось уже три роты. «Три роты» — звучит громко, а на самом деле все они вместе едва насчитывали сто человек. Все же никогда еще в доме не было так людно. Все подвалы и комнаты на первом этаже были заняты. Шла подготовка ко второй вылазке на «Молочный дом».

Глубокой ночью, как и в прошлый раз, штурмовые группы начали сосредоточиваться на площади. Погода за сутки мало изменилась. Снег, правда, больше не валил, но порывистый ветер со стороны Волги пронизывал насквозь.

Только один пулеметный расчет Ильи Воронова сопровождал штурмующих. Остальные станковые пулеметы должны были поддерживать наступающих с места. Оголять дом было нельзя: не ровен час — атака захлебнется, и тогда враг в пять минут добьется того, чего не смог сделать за два месяца.

Иващенко, Хаит и Свирин вытащили разобранный пулемет через окно подвала. В воронке они стали собирать свой максим. Кто-то неправильно вставил соединительный болт, и щит не становился на свое место. Иващенко приподнялся, чтобы присоединить щит, но в этот момент огненный след трассирующей пули словно ножом полоснул пулеметчика по глазам.

— Ой, ослеп! — вскрикнул он.

Воронов поспешил на помощь товарищу, но уже через минуту выяснилось, что все в порядке — легкая контузия.

Вслед за пулеметчиками со своим поредевшим отделением выбрался из подвала Павлов; петеэровцы перетащили в развалины нарсуда длинные противотанковые ружья; на исходные позиции вышли автоматчики; младший лейтенант Аникин вывел людей из «Дома Заболотного»; капитан Жуков занял свое место на командном пункте в канализационном колодце.

Все было готово для атаки.

Светало.

Взлетели условные ракеты, и Наумов из развалин нарсуда подал команду:

— Вперед!

Первыми ринулись пулеметчики. Увлекаемые примером Воронова, они поднялись с максимом на катках, а за ними последовали автоматчики. Первые тридцать — сорок метров были быстро преодолены, и вся группа во главе с Наумовым и Авагимовым собралась в полуразрушенном домике, на который немцы тотчас же перенесли шквальный огонь.

Притаившись за малонадежными стенами, бойцы залегли. А на другой части площади, несколько левее, поднялись остальные группы атакующих.

— Ох, и накроет нас тут, — встревожился Воронов, — лучше б отсюда убраться.

— Воронов дело говорит, — согласился Наумов, — надо, ребятки, еще вперед!

Но вражеский огонь, особенно один пулемет из «Молочного дома», никак не давал поднять головы. Воронов посмотрел на Мосияшвили. Взгляды их встретились, и они без слов поняли друг друга. Протиснувшись через пробоину в стене, Воронов пополз по-пластунски вперед: за ним последовал Мосияшвили. Всем было ясно намерение двух смельчаков: впереди, метрах в тридцати, валялась разбитая полуторка. Укрывшись за ее кузовом, можно было хорошо разглядеть расположение вражеской огневой точки.

Первым обнаружил немецкий пулемет Мосияшвили.

— Считай, Илья, окна слева, — крикнул он, — раз, два, три… четвертое! Там он, гляди!

— Вижу, вижу, не шуми…

В ответ раздался громкий стон: Мосияшвили схватился за плечо.

— Ползи скорей назад, видишь — место пристрелянное.

Мосияшвили послушно развернулся, прополз несколько метров и застыл. Еще три раны лишили его последних сил.

Подобравшись к раненому товарищу, Воронов взвалил его на спину и, придерживая одной рукой — в другой был зажат автомат, — втащил в укрытие. Санинструктора поблизости не оказалось, и Воронов принялся за перевязку сам.

…Второй команды «Вперед» командиру роты подавать не пришлось. Воронов сам окликнул своих ребят. Стремительный рывок — и вот уже весь расчет как один человек очутился в укрытии за разбитым грузовиком.

Воронов взялся за гашетки. Несколько длинных и точных очередей в то самое четвертое окно, которое отметил Мосияшвили, — и вражеский пулемет замолк.

— Вперед! За Родину! Ура-а-а!

Голос Воронова гремел над площадью и, казалось, перекрывал шум боя.

Пулеметчики поднялись из-за разбитой автомашины и снова рванулись вперед. Двинулся со своим отделением Павлов, побежали автоматчики.

Метрах в пятнадцати от дома Павлов со своими людьми — они ведь были налегке — обогнал Воронова.

Немцы пытались отбиваться гранатами, но безуспешно.

Еще минута — и Павлов, а за ним и остальные штурмующие ворвались в здание, которое в сводках именовалось «Молочным домом».

К Жукову немедленно был послан связной Коля Воедило. Он добрался благополучно. Капитан доложил по телефону Елину:

— Дом взят!

— Спасибо! Молодцы! — услышал Жуков в трубке голос полковника.

«Молочный дом» представлял собой разгороженную на клетушки каменную коробку без перекрытий и подвалов. Немцы, долгое время державшие его в своих руках, не сидели в нем постоянно. Их оборона проходила позади дома — в дзотах и траншеях.

Как бы то ни было, а пока надо было готовиться к отражению контратаки.

Воронов установил пулемет у окна, в других комнатах расположились бронебойщики и автоматчики, у пробоины в стене примостились с ручным пулеметом Павлов и Шаповалов.

Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. Две их атаки удалось отразить, но потом положение усложнилось. Немцы стали забрасывать мины через верх — дом ведь был без крыши! —