Дровосек для Булочки - Ольга Дашкова

– Булка… Булочка… Булочка…

– Что он говорит?

– Булочка вроде.

– Есть хочет?

– Не знаю.

– Конечно, хочет, смотри, какой здоровый, этого творожком на завтрак не убаюкаешь. Видела ручищи? Да и ниже пояса у него все, я бы сказала, шикарно.

– Дай посмотреть.

– Эй, маленькая еще, давай систему поменяй и лоб ему протри, бредит миленький.

Две медсестры шепотом переговаривалась у кровати Терехова. Та, что была постарше и не дала полюбоваться достоинствами ниже пояса Семена, поправила тонкое одеяло, внимательно осматривая мужчину.

Он, можно сказать, в рубашке родился, да такие богатыри и не должны погибать, кощунство это – в расцвете сил на тот свет уйти.

– Говорят, спасатели его автогеном вытаскивали, если бы не на джипе был, то все, выскребали бы из салона.

– Ох, не дай бог, не дай бог.

Семен слышал голоса словно сквозь толщу воды, не мог понять ни слова, но он отчетливо видел Серафиму. Она была такая красивая, румяная с мороза, на лице легкая улыбка, а в глазах укор. Он опять что-то натворил? О чем-то забыл? Что-то сделал не то?

Сделал шаг навстречу, потом еще и еще, но Сима не стала ближе. Все вокруг было белым, как снег зимой в поле. А по этому полю бежал ребенок – мальчишка лет пяти. Он кричал «папа, папа», а Терехов понять не мог, что происходит, кто этот малыш, и разве он папа?

– Булка… Булочка…

– Вера Ивановна, слышала? Опять. И что за булка? Может, ему, как очнется, из буфета принести, там были – вчерашние, с маком?

– Ирка, ты ей-богу дурная, там его жена в коридоре, она тебе таких булок навещает – и вчерашних, и сегодняшних.

– Так, ее не пускают пока сюда.

– Это пока не пускают, сейчас главврач приедет, и пустят. Она всю ночь, горемыка, там на кушетке сидела.

Голоса пропали, Семен снова проваливался, но уже не в черноту, а падал на белый снег спиной. Он был не один, мальчишка звонко смеялся рядом, они вдвоем делали снежных ангелов, размахивая руками и ногами.

На душе у Терехова было такое безграничное счастье, что казалось, он может своим сердцем растопить весь снег вокруг их деревни. Это его сын, он знал, он чувствовал. Булочка родит ему мальчонку – озорного, любопытного, не может не родить, вот вернется с этого поля, найдет ее и начнет делать наследника.

– Булочка… Булочка…

Семен улыбался, начал медленно открывать глаза: светлая стена, дверь – картинка плыла, но он все еще находился в некой эйфории.

– Что с ним, доктор?

– Лекарства, немного расслабляют.

– И долго это?

– Нет.

Серафима с тревогой посмотрела на своего «мужа», не назовись она женой, тут бы, естественно, не находилась, хорошо еще, документы ночью та противная тетка не попросила, но все же впустила девушку в отделение.

– Скоро придет в сознание, но сами понимаете, после такой аварии и ничего не сломать – это чудо какое-то. Многочисленные ушибы, сотрясение мозга, сломаны два ребра, ушибы внутренних органов. А в остальном ваш муж -везунчик.

Да уж, повезло так повезло.

Виноградова посмотрела на доктора, главврач оказался ее возраста, ночью он точно спал, в отличие от Серафимы, был бодр и полон сил.

– Максим Анатольевич, там тяжелого привезли, он в смотровой, вас срочно ждут, – в палату заглянула молоденькая взволнованная медсестра.

– Вы тут недолго, хорошо?

– Да, да, хорошо.

Доктор убежал, Серафима поправила на плече белый халат, который был на три размера меньше и, естественно, не застегивался, посмотрела в лицо Семену.

Господи, она, оказывается, так скучала по нему, вот прямо сейчас накрыло это чувство, и из глаз хлынули слезы. А еще Сима любит этого мужчину, такого бородатого, лохматого, сейчас беспомощного. Она молилась, как умела, как ее учила тетка Зоя – еще маленькую, в деревне – просила бога, чтоб не забирал, чтоб отставил ей и малышу. А она уж присмотрит, чтоб не натворил чего.

Глупо, но так искренне.

– Булочка… Булка…

– Что? – Сима напряглась, склонилась ниже.

А у Семена картинка стала четче, он видел ее, ту, к которой ехал и кого звал. Серафима была в белом, на белом фоне. Он что, в раю?

– Семен, Семен, ты слышишь меня? Сема?

– Бу… бу…

Терехов улыбался, хотел поднять руку, дотронуться до девушки, но боль в груди резко вернула в его сознание и в реальный мир.

– Вот же черт… твою же мать…

– Больно? Доктора позвать? – Серафима стерла со щек слезы, продолжая взволнованно смотреть на мужчину.

– Дьявол, да что ж так больно-то?

У Терехова болело все – от пальцев на ногах до кончиков ушей, дышать было трудно, голова, если он хотел ее поднять, кружилась.

– Ты как тут… как тут оказалась?

– Ты попал в аварию на трассе, я позвонила тебе, ответила женщина, наверное, доктор со скорой, сказала, куда тебя отвезли.

– И ты приехала?

– Конечно, как я могла не приехать?

Она не могла, а вот Терехов, оказывается, мог не приезжать и не звонить целый месяц, как подросток себя вести, что-то думать, выдумывать, придумывать какие-то отговорки и отмазки, мол, он все хочет лично сказать, глядя в глаза женщине, что он скучал и что она ему нравится.

Придурок.

А когда его руки коснулась теплая ладонь Серафимы, как током прошибло. Сердце забилось так часто-часто, что приборы запищали, Сима испуганно отдернула руку, но ей не дали, Семен схватил за пальцы.

– Булка, прости меня, прости.

– За что?

– Что не ехал так долго, что не давал о себе знать. Я скучал, очень скучал.

– Правда?

Серафима думала, что она попала в турецкий сериал. Герой лежит на больничной койке, признается героине в любви, а дальше им уже кричат «горько», и они режут свадебный торт. Если она расскажет Юрашкиной, та не поверит.

– Булка, ты что, похудела?

– Что?

Виноградову спустили с небес на землю. Было все так романтично, так трогательно.

– Ну, ничего, как только поправлюсь, откормлю тебя.