Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

…Он все еще ничего не слышал, когда вернулся на развороченный прямым попаданием КП.

У края капонира, украшенного дымящимися ошметьями маскировочной сети, он увидел Соломцева и Логвина. Рядом что-то орал в передатчик Горюнов, подле которого, озираясь, стоял незнакомый офицер в мягком летном шлеме.

— Стрижелов! — позвал капитан, опускаясь на перевернутый ящик. — Сгоняй влево по ходу сообщения, там сразу за воронкой мой автомат! Засыпало! — орал он, не слыша собственного голоса. — Горюнов, какие потери?!

Сержант обернулся, пошевелив губами.

— Что?! Говори громче, не слышу!

Отчаявшись докричаться, Горюнов растопырил пятерню и, дважды разжав пальцы в выразительном жесте, чиркнул ребром ладони по суставам.

«Десять раненых…» — понял его жест Рощин, и на душе стало легче. Как говорят в официальных сводках: «Невосполнимых потерь нет». Для капитана, готового к худшему, это могло показаться настоящим чудом…

Наблюдавший эту сцену офицер в летной форме вытащил блокнот и нацарапал карандашом несколько строк. Потом подошел к Рощину и протянул ему бумагу.

«Прилетел за прикомандированным к вашему взводу снайпером по приказу майора Колышева, — прочитал Сергей. — Срочно. Имею при себе оформленный приказ».

«Вот, значит, откуда вертушки…»

— Заберешь раненых, тогда полетишь! — ответил Рощин, хлопнув того по плечу.

По частично обвалившейся траншее бежал Стрижелов, прижимая к груди «АКСУ» капитана, а с развороченных танками позиций к севшим вертолетам уже несли раненых бойцов.

Сергей развернулся, бросая взгляд на окрестности.

Он еще не знал, что произошло на правом фланге в самый критический момент боя, — дым заслонял от него панораму развороченного двумя прямыми попаданиями блокпоста, но одного взгляда на подбитые БТРы, которые застыли в воде, не дойдя нескольких метров до берега и оголившихся, беззащитных в тот момент позиций, было достаточно, чтобы Рощин безошибочно определил — взвод спас именно «ДШК», который в самый критический миг вдруг ожил, выкосив кинжальным огнем подобравшихся прямо к траншеям боевиков и остановив бронемашины…

В этот момент налетевший порыв ветра отогнал дым, и он увидел ту самую женщину-снайпера, которая шла по развороченным воронками позициям, согнувшись под весом станины «ДШК», а за ней, поддерживая друг друга, шатаясь, брели Малышев и Горенко.

Внезапно она остановилась, опустила пулемет и пристально посмотрела в сторону севших вертушек.

Рощин хотел окликнуть ее, но не успел.

Заметив кого-то в проеме люка, Лада, забыв про пулемет, неестественно выпрямившись, пошла к вертолету.

Сергею не нужно было комментировать каменное выражение ее испачканного кровью и порохом лица. Она знала нечто, прямо относящееся к этому бою. Того, чего не знал и, возможно, никогда не узнает он.

То, что случилось затем, Рощин запомнил на всю жизнь. Лада исчезла в сумеречных глубинах десантного отсека, а секунду спустя на обожженную взрывами траву оттуда, вверх тормашками вылетел человек, только что получивший сокрушительный удар в челюсть.

Капитан понятия не имел, кто бы это мог быть, лишь заметил, как сверкнули в пасмурном свете полудня майорские звезды на его погонах.

Боевые испытания закончились.

Глава 8

Драгоценные ночные часы утекали, словно вода, сочащаяся в жадный песок. Приближался рассвет, а она сидела в напряженной позе у погашенного монитора, в матовых глубинах которого пряталась смутная тень отражения.

Измученный разум пребывал в жестоком конфликте с физически здоровым телом — нужно бы забыться, уснуть, но сон не шел… В такие минуты он казался чем-то недостижимым, из разряда великих мирских благ, которых она лишена за какой-то неведомый ей самой грех.

Действительность давила своей неизбежностью приближался новый день, и ей предстояло жить, несмотря на явный саботаж измученной психики…

В соседней комнате тускло светил экран и мягко вздыхал насос аппарата насильственной вентиляции легких. Этот тихий звук делал квартиру чужой, незнакомой и враждебной… Она вздохнула, не в силах больше сидеть у погасшего монитора, но и не зная, куда деть себя, как скоротать тоску не только этих предрассветных часов, но и всей своей жизни, которая вдруг превратилась в созданный ее собственным сознанием ад…

«Человек живет и умирает в одиночку…» — эту фразу любил повторять Антон Петрович. Тогда зачем он подобрал ее? Зачем дал вкусить человеческого тепла, а затем продал ее душу дьяволу по имени Колышев?

Она закрыла глаза, и красивые длинные ресницы затрепетали, не желая смыкаться. Словно она боялась погрузиться в пучину беспамятства.

Нет… Теперь память Лады, к сожалению, оставалась слишком тверда — склероз, видимо, больше уже никогда не грозил ей… Она будет помнить все и всегда до мельчайших подробностей, и, понимая это, Лада чувствовала — нужно сломить себя изнутри, снова научиться забывать, прятать накопившуюся сверх всякой меры информацию от самой себя, иначе не выдержит и ее мозг…

Сонный на вид охранник, что сидел развалясь за низким столом-тумбой в просторном коридоре так хорошо знакомой ей квартиры, поднял глаза, уловив за полупрозрачным матовым стеклом дверей смутное движение.

«Шастает, сука, не спится ей…» — раздраженно подумал он.

Лада действительно встала из-за стола и прошла в соседнюю, смежную комнату, где на широкой кровати, в изголовье которой попискивал контрольными сигналами целый комплекс медицинской аппаратуры поддержания жизни, лежал старик. Его лицо уже много дней хранило землистый оттенок смерти, но бойкие синусоиды графиков, скачущих по зеленым экранам мониторов говорили обратное — он жил.

«Разве это можно назвать жизнью?..» — с тоской спросила саму себя Лада, опускаясь на колени возле кровати.

Антон Петрович не мог ответить ей на этот вопрос.

Она села на пол, поджав стройные, красивые ноги, затянутые в дорогую лайкру импортных колготок, положила руки на край постели и оперлась о них головой, чуть наклонив ее, чтобы видеть заострившиеся черты Колвина.

Она знала — за ней следят, но, по сути, ей было все равно. Лада не умела прятать своих чувств, да и жадные взгляды исподтишка — будь то око вездесущих видеокамер или прищуренные человеческие глаза из-за полароидной вставки, затерявшейся меж замысловатых обойных текстур, — не угнетали ее. Пусть смотрят. Она для них — чудовищное порождение секретной технологии почившего в бозе ВПК. Она — их карьера. И лишь для Антона она всегда оставалась той нескладной, забитой жизнью бродяжкой, которую он полюбил перед самой смертью, страстно, как может любить человек, прекрасно отдающий себе отчет в том, что все происходит в последний раз…

Только он всегда видел в ней человека…

Лада не ошиблась, когда с уверенностью подумала о том, что за ней следят.

Вадим Игоревич Колышев чувствовал себя после памятных боевых испытаний далеко не лучшим образом. И хотя все складывалось в соответствии с его планами, — пусть чуть более жестко и драматично, чем он предполагал, но все же В РУСЛЕ, — он испытывал страх. Обыкновенный, человеческий страх.

А бояться Вадиму стоило. Он обманул командование, убедив их в уничтожении опытного образца. Он опять обманул Ладу, к которой вдруг вернулось тщательно подавляемое в ней самосознание. Вернув находящегося в коме Колвина в эту квартиру, отдав его ей, он тем самым сумел отвлечь внимание Лады от собственной персоны и одновременно получил очередной рычаг, при помощи которого он мог манипулировать этой женщиной.

Теперь ему осталось завершить финальную часть своей аферы — обмануть настоящего заказчика, ради которого он, собственно, и возился с Ладой, обмануть, получить деньги, бежать и затаиться где-нибудь за границей, пока его не перестанут искать…

Взяв в руки трубку сотовой связи, он дрожащими пальцами набрал номер.

Несмотря на то что на дворе была глубокая ночь, ему ответили сразу.

— Это Вадим, — коротко сообщил Колышев, стараясь дышать ровнее. — У меня все готово… Да, никаких поисков не будет. Она погибла при испытаниях. Все причастные тоже мертвы. Что? Какие дополнительные условия?! Мы ведь договаривались! Деньги в обмен на товар!

— Спокойно, не ерепенься, — ответила ему трубка. — Я не собираюсь покупать кота в мешке, понял? Будут еще одни испытания. Ты должен доказать, что она хороший снайпер. И сообщить, где у нее кнопка.

— Какая кнопка? — раздраженно переспросил Колышев.

— Обыкновенная. Которая выключает твоего робота. В общем, так… На обычном месте тебя будет ждать человек. Он даст данные по объекту, который нужно убрать. Справится твоя девочка без шума и пыли, мы ее купим. Как договаривались. Нет — значит, считай, что любовь не вышла и ты дешево отделался. Убивать мы тебя не будем, — сдержанно хихикнула трубка, — таких, как ты, мочат свои же, рано или поздно.