Двух дорог пересеченье (СИ) - "Nastyad87"

Несколько часов спустя Владимир Иванович медленно открыл глаза. И увидел, что лежит в собственной спальне. Значит, после стычки с разбойниками его доставили домой. Потрогав раненый бок, Корф нащупал повязку. Скривившись от боли, он решил немного привстать и крикнуть Алёну или Варвару. Однако услышал шевеление в ногах и с удивлением обнаружил Наталью Репнину, очнувшуюся, как только он стал подавать признаки жизни.

— Вы пришли в себя? Хвала небесам! — Наташа отбросила одеяло и вскочила с кушетки, на ходу расправляя юбку платья. — Пожалуйста, лежите, я сейчас!

Княжна направилась к изголовью. Пока она приближалась, Владимир заметил, как блестят её глаза, как тревожно, пытливо и, вместе с тем, настороженно смотрит она на него. Словно с каждым новым шагом чего-то ждёт: какого-то поступка или же слова. Подойдя совсем близко, Натали, поколебавшись, медленно протянула ладонь и потрогала его лоб.

— Жара нет. И бледность сошла. Как вы себя чувствуете? — произнесла она тихо.

— Бывало и получше. Но вроде неплохо.

— Вы голодны? Хотите позавтракать? Вам нужно поесть, чтобы у вас были силы.

— От завтрака я бы не отказался, — Владимир продолжал вглядываться в её лицо. Он словно увидел в Натали нечто примечательное. Какую-то деталь, на которую раньше не обращал внимания. — Составите мне компанию?

— Аппетит имеется — и это тоже хорошо, — она облегчённо выдохнула. — Жажда вас не мучает? Хотите пить?

— Меня мучает не жажда, Наталья Александровна, а один вопрос: вы что же, провели здесь всю ночь? — спросил он, смотря ей прямо в глаза.

— Да, — ответила Репнина, наблюдая в свою очередь за его реакцией. — Надеюсь, вы простите мою смелость?

— Право, это того не стоило. Уверен, вам было крайне неудобно спать на кушетке. К чему такие жертвы? — заключил он. И добавил негромко: — Достаточно уже того, что вы вообще задержались в этих стенах.

Наташа, каждый новый миг по-прежнему ожидавшая его резких речей, того, что он вот-вот попросит её избавить от своего назойливого присутствия, первой пошла в наступление:

— Я осталась в вашей комнате потому, что вы бредили, и мне было боязно покидать вас на ночь. А вдруг вам приснился бы кошмар? И вы в бреду упали бы с постели. Вы, Владимир Иванович, знаете ли, даже во сне ведёте себя довольно непредсказуемо!

— Я бредил? — переспросил он недоверчиво.

— Так и было!

— И что же я говорил?

Она резко поумерила свой пыл, замялась, прежде чем поведать ему.

— В основном, вы звали отца. И ещё других людей. Пытались беседовать с ними, шепча то одно, то другое.

— Понятно.

Владимир умолк с озадаченным видом. Натали так и стояла подле него, терзаемая желанием задать один вопрос.

— Почему вы не ладили с покойным Иваном Ивановичем? — молвила она осторожно. — Ведь он ваш отец.

— Хотите, чтобы я рассказал об этом? Прямо сейчас? — пошевелившись, он вновь поморщился. В боку болело, словно кто-то втыкал в него острые иглы. — Предлагаю отложить душещипательные беседы до лучших времён.

— Какая же я сонная клуша! — опомнилась княжна. — Варя сделала отвар от болей, о которых предупреждал доктор Штерн. Ждите, я схожу за лекарством, а заодно распоряжусь насчёт завтрака. И не пытайтесь встать с постели — вам нельзя!

Репнина вышла, оставив его одного. Владимир откинулся на подушки, стараясь не думать о своей ране. Его занимали мысли иного толка: такая искренняя забота Натали, оставшейся не просто в его доме, а в его комнате, с целью стеречь сон беспокойного больного. Она, должно быть, почти не спала. А что ей пришлось невольно слышать? О чём он мог говорить в бреду, взывая к отцу? И кто были эти другие люди, которых Корф тоже вспоминал? Со смятением в душе пришлось признать, что против воли Владимира заботливой барышне могли открыться его внутренние переживания, страхи и боль. Всё то, что он привык тщательно прятать от кого бы то ни было.

Зашелестели юбки — Наташа несла лечебное питьё в руках, стараясь не расплескать.

— Вот, выпейте. Завтрак скоро принесут.

Она подошла к нему и помогла, придержав голову, осушить стакан до дна.

— Спасибо, — поблагодарил он, чувствуя себя непривычно, поскольку никто раньше о нём так не заботился. Разве что матушка в далёком-далёком детстве. — Я ведь не спросил у вас, хотя должен был с самого начала: сами-то вы как?

— В порядке, — отмахнулась Натали, присаживаясь к нему на кровать.

— Щека сильно болит? Этот негодяй влепил вам от души.

— Не страшно. Ваша рана гораздо больше меня тревожит. А щека через несколько дней непременно пройдёт. Пока можно не тратиться на румяна.

Улыбаясь Владимиру, она невольно коснулась пальцами своего лица.

— Вы спасли мне жизнь. Не думайте, что я этого не понимаю. Я был на войне и успел понавидаться смертельно раненных товарищей. От потери крови или от занесённой инфекции я вполне мог отдать Богу душу.

— Видимо, здесь, на земле, вы пока гораздо нужнее, чем на небе. И письмо со своей последней волей, которое вы написали Михаилу, надеюсь, никогда не потребуется.

— Вы были просто на высоте во время вчерашней схватки, — заключил он, улыбаясь в ответ. Боль потихоньку отступала. — Как мастерски выстрелили из револьвера, попав в руку главарю шайки! Воистину, может быть государю стоит задуматься над тем, чтобы принимать в армию женщин?

— Это возможно лишь в том случае, если рядом с ними будут столь же великолепные учителя, как вы! Право слово, если бы не давешний урок стрельбы, то ничего бы не было. Мне понравилось учиться у вас.

— Никогда не считал себя толковым учителем, — скромно ответил Корф.

— И совершенно зря.

Оба умолкли, испытывая неловкость, всякий раз, пересекаясь взглядами.

— Владимир, я должна вам ещё кое-что сказать, — подала голос Натали, набравшись храбрости. — Только вот что: если вы рассердитесь, то пообещайте, что ругать станете меня, а не Варвару и остальных обитателей вашего дома.

— Варвара накормила вас отвратительно приготовленным ужином? — предположил Корф. — Или таки разошлась и стукнула моего Алёшку? Ведь столько раз грозилась проучить его, негодника. А у нашей Вари тяжёлая рука.

— Нет. Готовит Варя очень вкусно. И лупить — никого не лупила. Она поселила меня в комнатах, где когда-то жила ваша мама.

— И как они вам? Там, между прочим, прекрасная спальня, ночевать в которой было бы гораздо удобнее, чем здесь, на узкой кушетке.

— Они очень красивые. Так вы не рассержены? — растерялась Наташа.

Владимир отрицательно помотал головой:

— Лучше скажите, как мой сын? Он знает о моём ранении?

— Мы сообщили ему, что вы немного приболели, но не стали сильно вдаваться в подробности, дабы не испугать. И ещё я пообещала Ване, что он сможет повидаться с вами, как только вы очнётесь. Всё правильно?

Корф опять ответил Наташе молчаливым кивком. Неужели он не прогоняет её? И даже не стал ругать ни за какие самовольства с чьей бы то ни было стороны. Удивительно! Столь спокойное поведение, предупредительность, добрый юмор и смирение потянули к нему Натали. Всё больше и больше хотелось ей что-то делать для него, быть подле, помогать, насколько это посильно.

— Знаете, вашу рану надобно проверить, поэтому извольте-ка мне её показать, пока Варя готовит нам завтрак, — попросила княжна.

— А разве доктор не приедет?

— Приедет. Только он может явиться и утром, и днём, и вечером. А вот если у вас открылось кровотечение — помощь нужна незамедлительно.

— И, видимо, спорить с вами — бесполезно, — заключил он.

«Так-то лучше, — сказала про себя Наташа, моя руки перед тем, как осмотреть рану, и искоса поглядывая на Корфа. — Спорьте сколько хотите, Владимир Иванович, однако я всё равно буду продолжать заботиться о вас, коли не гоните меня прочь восвояси!»

— Расстегните рубашку, — велела она, подходя к нему вновь. — Или, если вам тяжело, я могу сделать это сама.

— Я не настолько слаб и беспомощен, — Владимир послушно откинул одеяло и принялся расстегивать пуговицы. — К слову, меня не покидает ощущение déjà vu — не находите?