История русской балерины - Волочкова Анастасия

А на следующий день после спектакля в театре вывесили отвратительную статью (какая оперативность!) о том, что Волочкова танцевала с накрашенными губами, блестящим маникюром и кольцами на пальцах.

Уважаемые мои читатели, если вдруг вы прочитаете что-то подобное о любой балерине, не верьте! Ни один педагог не разрешит выйти на сцену «в кольцах», особенно в спектакле, уж никак не допускающем подобных украшений. Та же история – с макияжем и ногтями.

Особенно досталось моим ногтям, которые из-за волнения на конкурсе были обломаны и обгрызены. Но автору статьи они показались слишком блестящими и слишком длинными. В той же статье мне был дан совет повесить мою золотую медаль на грудь Жизели. Вот такое поздравление я получила через театральную прессу.

Я рада была хотя бы тому, что в этой злобной статье ее автор – Татьяна Кузнецова, которая сегодня пишет в «Коммерсанте», не могла сказать ни одного дурного слова о моем исполнении партии Жизели.

Для меня тогда упоминание о маникюре показалось особенно обидным, поскольку от конкурсной нервотрепки я буквально сгрызла свои ногти чуть не до мяса. Представьте себе, и у примы-балерины Волочковой случаются настолько волнительные моменты в жизни, когда она делает несвойственные ей вещи, граничащие с дурными привычками. Все мы, прежде всего, люди. И горечь от несправедливых обвинений вместо ожидаемой радости от поздравлений стала в тот момент для меня некой отправной точкой для изменения жизненной позиции. Я решила для себя, что больше никогда не буду искать поддержки и одобрения окружающих, что силы и страсть для дальнейшей работы надо искать только внутри себя. Ну и, конечно, рассчитывать следует только на самых близких и преданных людей и, конечно же, на себя.

Но если отставить негативные воспоминания, то балет «Жизель» для меня, прежде всего, связан с работой, которой руководила прекрасный педагог, мой первый любимый учитель Наталья Михайловна Дудинская. Она обучала меня в Вагановской Академии, и впоследствии мне выпала честь работать с ней в Японии, когда Наталья Михайловна переносила постановку балета «Жизель» на сцену Национального театра в Токио.

Заглавную партию мы танцевали с Андреем Уваровым. Честно говоря, я тогда испытала некий, как принято говорить, культурный шок, поскольку мы с Андреем были единственными русскими танцовщиками в постановке и выглядели, в общем, как пришельцы с другой планеты, особенно на фоне невысокого роста виллис с раскосыми глазами. Ощущения запредельные! К тому же русская школа и манера исполнения отличаются от японской. Просто небо и земля. Впрочем, здесь даже трудно говорить о некоем различии школ. На мой взгляд, вопрос стоит иначе: драматизм и его отсутствие. Мне кажется, японские балерины и танцовщики несколько напоминают на сцене роботов. Они удивительно техничны и все время репетиций тратят на оттачивание движений. В их исполнении не может быть двух вариантов. Это впечатляет, но не трогает. Когда я смотрела на их выхолощенную графику движений, меня не отпускало ощущение какой-то безжизненности. Впрочем, я вообще не представляю, как они могут так одинаково танцевать из спектакля в спектакль.

Для меня сцена – это живая танцевальная стихия. Всегда бывают какие-то нюансы: особенности покрытия пола, исполнения музыки (когда оркестр сыграл чуть медленней или чуть быстрей привычного ритма), возможные ошибки балерины или партнера… Из таких ситуаций нужно уметь выходить, нужно быть готовым к форс-мажору, ведь его невозможно предусмотреть – слишком много составляющих, от которых зависит успех постановки. А если в танцовщика в буквальном смысле закладывается одна-единственная программа действий, то в нестандартной ситуации он тут же теряется, механизм ломается, и рушится вся цепочка.

В общем, я – за русский балет и русскую школу! За его душу, его проницательность, трогательность, за искусство, которое передается от души к душе, от сердца к сердцу. А путем механической работы такого «высокого полета» достичь невозможно. Кстати, именно это очень хорошо понимали Агриппина Ваганова и ее самая благодарная ученица Наталия Дудинская.

Наконец, пришло время рассказать о Наталии Михайловне Дудинской подробнее. Каким она была человеком? Строгим, самолюбивым, даже властным и одновременно очень добрым и остроумным.

Я уже рассказывала о том звездном моменте моей жизни, когда получила предложение танцевать в Мариинском театре еще во время учебы в Вагановском училище. Со своей радостью я сразу побежала к Наталии Михайловне. Ведь именно она привила мне это «неудобное» качество для артиста: я всегда настолько влюблялась в своих педагогов, что относилась к ним почти как к родителям и впоследствии очень переживала, когда уходила от одного к другому. Хотя, конечно, это естественный процесс роста, и я осознавала, что иначе и быть не может, но у меня всегда оставалось мучительное чувство вины. Мне казалось, что я бросаю и чуть ли не предаю своего родного человека.

С Наталией Михайловной я тоже пережила подобный момент. Когда сообщила ей о сделанном мне предложении, она вдруг категорически запретила мне соглашаться, сказала, что я должна выпуститься из Вагановского училища как все, в обычном порядке. И, в общем, это можно понять, ведь, приняв предложение, я фактически лишала ее возможности с блеском выпустить меня как свою ученицу. Здесь также надо понимать, что Наталия Михайловна была единственным педагогом Вагановского училища, выбиравшим себе учениц. Но упустить такой шанс! Шанс попасть в труппу Мариинского театра и с первого дня занять в ней столь высокую позицию – упустить его навсегда! Я решила все-таки принять предложение дирекции Мариинского театра, вопреки пожеланию моего педагога. И Наталия Михайловна очень обиделась. Да еще и злые языки постарались усугубить ситуацию.

Позже мы, к счастью, помирились, я сумела как-то донести до нее, что в таком неординарном предложении, в первую очередь, была ее заслуга. Эта «мировая» была предельно важна для меня. Я бы потом всю жизнь мучилась от сознания, что мой первый, любимый педагог держит на меня обиду, испытывала бы всем знакомое разрушительное чувство, когда «душа не на месте».

К тому же мы ведь очень близко дружили, Наталия Михайловна часто приглашала меня в гости, приходила на мои концерты и спектакли.

Наталия Михайловна приветствовала создание мною моей сольной концертной программы. Она и сама была реформатором. Наталия Михайловна хранила классические традиции, но ей не чужд был и дух современности. Из моего репертуара она больше всего любила неклассический, шуточный номер. Он так и назывался – «Шутка». Я его танцевала под легкую эстрадную мелодию в забавном расклешенном золотистом комбинезончике и в таком же золотистом паричке. Наталия Михайловна умела и любила радоваться, но никогда не позволяла себе расслабляться во время работы и на уроке.

И уже позже я осознала, насколько гениальным педагогом была Наталия Михайловна. Она правильно понимала и преподавала методику Агриппины Вагановой, когда главное – не научить «как», а помочь выбрать свой путь для достижения нужного результата, исходя из личных особенностей и возможностей. Наталия Михайловна всегда говорила: «Девочки, я не понимаю, почему вы не вертитесь? Вставайте и вертитесь. И все…» Сначала я думала: «Ну как это? Надо ведь научить, рассказать, показать, как вообще вертеться». И только потом я поняла: Наталия Михайловна заставила каждого ученика найти свой прием, раскрывала в нас то, что уже заложено природой. В каждом – свое. К тому же она меняла само отношение к работе над пластикой. Говорила нам, что танец – это больше, чем работа, – это любовь. И если любишь, то работаешь с утра до ночи. И еще, добавляла она, танец – это способность передавать эмоцию, рожденную музыкой.

Мне очень крупно повезло, что именно Наталия Михайловна первой показала мне сцену Мариинского театра. Она научила меня смело, с размахом жить на сцене и никогда не бояться зрителя. Рисковать и еще раз рисковать. Во всем!