Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата

Плохо соображая от испуга, жена все же исполнила мою просьбу. Когда она вернулась, майор по-прежнему не двигался, но тяжелое и медленное дыхание показывало: он еще жив.

– Что ты собираешься делать?

– Связать его веревками и прибить гвоздями к полу, пока ему не станет лучше, – ответил я. – А потом мы вызовем полицейского. С нас достаточно мерзких выходок этого ублюдка.

Из-под кресла я теперь вырвал часть крепившей обивку тесьмы. О да, я специально заготовил ее там в достаточном количестве. Мною и это было запланировано. Затем я перевернул все еще находившегося без сознания борова на спину и расставил его руки в стороны.

– Подай мне полосу тесьмы, – попросил я. – А теперь молоток и гвозди.

Я крепко прибил тесьму к деревянным доскам пола, перетянув тушу майора в нескольких местах, но в особенности обратив внимание на положение рук и ног. Последней была зафиксирована голова. Когда я закончил, стало очевидно, что он не смог бы пошевелиться, даже если бы к нему полностью вернулась сила и способность ясно мыслить.

– Теперь от него не приходится больше ждать никаких подлостей, – сказал я.

Окончательно убедившись в прочности веревочных уз, испытав каждый кусок тесьмы по одному, я отвел жену в спальню и убедил лечь в кровать.

– Я вернусь к нему и дождусь, когда это животное очухается, а потом потолкую с ним по душам. На него нет смысла даже сердиться, потому что мы имеем дело с сумасшедшим, с больным и лишившимся рассудка человеком. Мне его искренне жаль. Но я не допущу, чтобы он снова попытался напасть на тебя в твоем же доме. Он получит урок примерного поведения и запомнит навсегда, ручаюсь.

Когда волнение жены улеглось, я сказал, что пойду и наведу порядок после ужина, помою посуду, не спуская при этом глаз с нашего гостя.

– С разлитой патокой тоже нужно что-то делать, – добавил я.

Оказавшись в гостиной, я действовал проворно и ловко. Взяв тряпку, стер разлившийся сироп. К счастью, большая его часть все же осталась в сосуде. Разумеется, я предпринял меры предосторожности, надев резиновые перчатки, чтобы не оставить предательских отпечатков своих пальцев на предметах, которых я касался. Затем я уже нарочно провел очень тонкую, не толще паутинки, дорожку из сиропа. Она пролегла от кирпичей позади камина до распростертого тела, прямо в гущу черной бороды майора, которую я немного распушил. Станет очевидным, что перед падением он ел пудинг. Моя жена была тому свидетелем. Рот мерзавца оказался широко открыт, как всегда, если он засыпал и начинал храпеть. С помощью ложки я вставил ему между зубов крепкую деревянную пробку от бутылки с уксусом для маринадов. Можно было даже увидеть, как его зубы впились в дерево. Поняв, что пробку не удастся вытолкнуть языком, я влил ему в глотку столовую ложку виски. Затем, пропитав пробку сиропом, я заставил ее провалиться ему сначала в рот, и далее в горло. Только в этот момент он внезапно вздрогнул, издал шумный вздох и очнулся, открыл глаза, глядя на меня в изумлении.

Наконец-то настали мгновения моего триумфа.

– А теперь послушай меня, ты – свинья, грязный, лживый шантажист, – прошептал я, – и послушай внимательно, потому что это будут последними словами, которые ты услышишь по эту сторону от ада. Я отправлюсь в полицию, но только не сразу, а через некоторое время после твоей смерти. Нет-нет, даже не пытайся двигаться – не сможешь. Ты накрепко прибит гвоздями к полу. Я ведь не случайно настелил этот пол. Гвозди невозможно забить в каменные плиты. Мною все тщательно спланировано, и никто не сможет ни в чем меня обвинить. Констеблю я не скажу, что ты уже мертв. Пусть представитель закона сам обнаружит тебя мертвым, появившись здесь. А я расскажу ему чистейшую правду. Ты стал неистово агрессивным, и тебя хватил удар. Не мог же я оставить обезумевшего пьяницу на свободе, а то он, чего доброго, поджег бы мой дом. К тому времени, когда мы с женой приведем сюда полицию, у тебя во рту и в бороде будут копошиться десятки жуков. Два жука уже покоятся в твоем желудке, мразь. Они были начинкой тех пирожков, которые ты проглотил, даже не прожевав. Я сам подложил их туда. Смотри.

Я взял два оставшихся пирожка и вскрыл их у него перед глазами, показав мертвых насекомых.

– А живые твари скоро тоже полезут в тебя вслед за мертвыми, – сказал я, бросив отвратительные маленькие тельца ему в рот. – Не желаешь еще виски, чтобы запить вкусную еду? Наверняка желаешь. Ты все время пил виски и свою смерть вместе с ним. Я начинил его никотином. Врач поставит один из двух возможных диагнозов. Либо ты умер от отравления никотином, о чем он не раз предупреждал, либо тебя убили эти ядовитые жуки, забравшись в рот и привнеся в организм свой яд. Можешь себе представить, какой шок я изображу, увидев, что потерял майора навсегда после стольких усилий избавить от свойственных ему пороков? Какое горе! А сейчас я помою посуду, предоставив жукам без помех заниматься своим делом. Вот уже парочка ползет к тебе вдоль дорожки из сиропа, проложенной для них мной. Не думаю, что судебный медик обнаружит при вскрытии здоровый организм. Он использует тебя в качестве наглядного предостережения для всех, кто слишком увлекается табаком. Спи спокойно. Интересно, что убьет тебя раньше: никотин или жуки? Буду с нетерпением дожидаться отчета патологоанатома. Думаю, для анализа они по кусочкам отправят тебя в специальных баночках экспертам в Лондон. Тебя, возможно, даже поместят в медицинский музей. И ты наконец-то станешь хотя бы немного важным, принесешь пользу людям.

С этими словами я оставил его. Мой гнев почти полностью улетучился, уступив место одному лишь холодному отвращению.

Грязную посуду я забрал с собой на кухню, как и лампу с обеденного стола, логично посчитав, что жучкам будет вольготнее в темноте. Закрыв и заперев дверь, я крикнул жене, что майор заснул, и посоветовал ей сделать то же самое. В паузах между мытьем посуды я прислушивался к происходившему в гостиной. Однажды до меня донесся какой-то горловой звук, похожий на сдавленное чавканье. Но кроме этого – ничего. Однако мне чудилось легкое шуршание бумаги. Я прикрепил листок над щелью в кирпичной стене, откуда по большей части выползали жуки. При этом я, разумеется, ни в коем случае не хотел преградить им путь и сейчас слышал движение множества крошечных лапок.

Через какое-то время я выключил в кухне свет и вошел в гостиную, стараясь не производить ни малейшего шума. Но эта мера оказалась излишней, потому что жуки не испугались даже луча моего карманного фонарика. Они находились там, где я и рассчитывал их увидеть, причем просто кишели. Жадно поводя, как щупальцами, своими усиками, их главарь возглавлял шествие, и постепенно они скапливались в липкой от сиропа бороде, сражаясь между собой за лакомство, предложенное мной. Мне было отчетливо видно, как волоски бороды шевелились, когда насекомые зарывались в нее в поисках все новых капель сиропа. Затем один из жуков окончательно осмелел, взобрался по отвисшей нижней губе, переполз через желтый частокол зубов и спустился по языку, чтобы насладиться пропитанной сладким пробкой. За ним последовали другие, и я понял по хлюпанью в горле своей жертвы, что эти твари уже забрались глубоко в глотку. Мог ли майор каким-то образом воспрепятствовать их проникновению дальше? Я был уверен, что не мог, а потом расслышал, как у него перехватило дыхание и он издал ужасающий хрип. Я долго держал фонарик, направив луч ему в лицо, страшась, но и торжествуя, пока не увидел в глазах признаков полностью охватившего его безумия. Он получал заслуженное возмездие за все мерзости, совершенные им в жизни, и хотя моя ненависть к нему оставалась, во мне было достаточно жалости, чтобы понять – больше ему этой пытки не выдержать. Рукой, все еще затянутой в перчатку, я взял пузырек с никотином и вылил его содержимое в открытый рот. Ему стоило сделать всего лишь один большой глоток, и наступила смерть. Ужас застыл в остекленевших глазах, и я нисколько не сомневался в его гибели. Никогда ему больше не шантажировать меня угрозами огласки моего секрета.