Колдуны и капуста - Андрей Уланов

— Сеса Амика Л'Маль, — голос капитана был подчеркнуто сух и официален. — Я приказываю вам незамедлительно вывести противоштормовое заклинание из активной фазы.

Амулеты смолкли полминуты спустя — а еще позже все, кто был в рубке, услышали, как торжествующе взвыл шторм, с утроенной силой бросаясь в атаку на крейсер.

— Отлично проделано, Гнейс. Сумел удивить даже меня.

— Монсеньор ?

— Я про шторм. Прекрасная работа, очень, очень тонкая, все составляющие заклятия выверены почти идеально. Вообще магическое вмешательство сведено к минимуму и практически неразличимо на фоне сопутствующих урагану возмущений в Мировом Эфире. Шедевр, достойный, не побоюсь сказать, архимага школы Воздуха.

— Э-э... монсеньор, ваша милость не знает границ, э-э... но...

— Что еще?

— Это не моя работа. Я хотел сказать, — поспешно добавил вампир, — я не создавал этот шторм.

— Любопытно, — процедил его собеседник. — Крайне любопытно. Если этого не делали ни ты и ни я... то кто же?

— Прошу прощения, монсеньор, но вы сами только что сказали, что магическое вмешательство почти неразличимо. А что, если...

— Ну говори уже, раз начал!

— Что, если шторм возник сам по себе?

— Гнейс!

— Монсеньор?

— Не строй из себя большего болвана, чем ты есть на самом деле!

— Как будет угодно вам, монсеньор. Однако осмелюсь заметить, что случайности...

— Гнейс! Заткни свою пасть и дай мне спокойно подумать!

Шторм длился вечность. Правда, если верить единственному уцелевшему на корабле времяизмерительному прибору — карманным золотым часам вампира, — вечность эта сумела втиснуться в неполные десять часов.

Больше всего досталось Бренде — глубокий, перечеркнувший лоб порез, плюс сотрясение... удивительно, что она сумела продержаться, пока Рысьев сооружал вокруг ее головы индийскую шапку-тюрбан. Впрочем, от оставшегося в сознании графа толку было не больше. Качка — если это понятие вообще применимо к тому, что выделывал с яхтой не на шутку разошедшийся океан, — свалила бедного вампира не хуже, чем благословение архиепископа.

Я и сам-то не очень понимал, какие неведомые силы помогают мне удерживать желудок на месте, когда очередная волна сначала возносит яхту на полсотни футов ближе к небесам, а потом роняет ее вниз. Правда, чудовищ, подобных тем двум первым великанским валам, среди них больше не было — но я отлично понимал, что их меньшие собратья могут справиться с нашей скорлупкой ничуть не менее ловко, стоит только на миг зазеваться и дать и шанс.

Несколько раз им это почти удавалось — когда я оказывался недостаточно быстр и ловок... или просто не замечал накатывающейся волны. Не так уж это и просто — разглядеть что-нибудь в этой бешеной круговерти. Вдобавок хлынул дождь — или это визжащий от восторга ветер окончательно перемешал море с небом? Не удивлюсь, если так оно и было, — ветер был воистину чудовищный. В узкие обзорные щели рубки он врывался, словно в распахнутые настежь ворота, и подхваченные им ледяные капли били ничуть не слабее пуль на излете. А одежда давно уже промокла насквозь, и ветер рассекал ее сотней бритвенных лезвий. Да что там промокла! — по рубке вовсю гуляли волны, и каждый вал, прокатывающийся по нашей палубе, добавлял им пяток дюймов.

Я даже начал было подсчитывать, как скоро мне придется стоять за штурвалом по шею в воде. К счастью, прежде, чем это случилось, Рысьев сумел наскрести остаток своих сверхчеловеческих сил — или попросту выблевал все, что был способен, за каковую жертву получил от своей мучительницы временное послабление — и занялся сбором всего ценного, что в такт качке бултыхалось по рубке. Собранные трофеи он сумел попытки с четвертой или седьмой запереть в шкафу — после чего дождался момента, когда «Принцесса Иллика» начала восхождение на очередной, «седьмой», вал и распахнул дверь.

Помогло. Ненадолго.

— Эй, граф! — Кажется, это было после пятого? ну да после пятого, первые четыре раза я попросту не смог до него докричаться, «слива». — Как насчет подбавить в суп немного магии?

— Магии?

— Ну да. Законопатить эти проклятые окна магическим щитом!

— Нет. Не пойдет!

— Что, заклинания соответствующего не помните?

— Помню.

— Тогда за чем же дело стало?

— За артикуляцией!

— Что?!

— За артикуляцией! — проорал вампир. — Выговором, сиречь. Заклинания сферы Воздуха чрезвычайно чувствительны к тембру их произношения. И если посреди строфы меня потянет блевать... — Николай не договорил, предоставив моему воображению самостоятельно дорисовать картину в виде размазанных по всей рубке ошметков. — Ничего! Еще немного... скоро мы сможем отдохнуть!

— Угу, — выдохнул я, — Там, за рекой, в тени деревьев...[23]

Я уже давно взял назад все слова, которые произносил по адресу фирмы «Крамп и Гнуф». Замечательной фирмы «Крамп и Гнуф»! Великой фирмы! Ибо со времен старика Ноя не знал сей мир столь же гениальных кораблестроителей! Слава! Слава! Аллилуйя! Моритури салютант тебе, Цезарь... стоп, это уже из другой оперы. Хотя тоже, в общем-то, к месту.

Да, эти чертовы гномы были гениями. И они создали корабль под стать себе. Неказистая с виду и хоть и названная яхтой, в глубине своей стальной души «Принцесса Иллика» навсегда осталась военным кораблем. Боевым кораблем. Настоящим бойцом — из тех, что избитые в кровь, в бифштекс, встает вновь и вновь. Такие корабли не спускают флаг перед лицом превосходящих сил противника, не тонут, наглотавшись воды из-за дурацкой случайной пробоины, не возносятся к небесам в ослепительной вспышке крюйт-камеры и не ржавеют на забытой всеми якорной стоянке. Они не умеют «правильно проигрывать» — но зато хорошо знают, как должно умирать!

Шторм, подмяв нос яхты, катился по палубе, а докатившись, с размаху лупил водяным молотом по рубке, нелепому сарайчику со скошенной передней стеной и щелями-бойницами вместо нормальных иллюминаторов. И, злобно шипя, откатывался прочь, негодуя на обманчивую тонкость металла, а спрятавшаяся под серой краской противопульная броня провожала его презрительным гудением.

Шторм бил сбоку — но, отряхнувшись, яхта раз за разом выходила из гибельных кренов. И, натужно хрипя оставшейся машиной, шла сквозь беснующийся океан. Против нее было все: небо, море и даже собственный неумеха-рулевой — ей было плевать! Одна против всего мира... подходяще, нет, отлично, черт побери, я рождена как раз для такого боя!