Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Вячеслав Науменко

Он послушал моего совета, замаскировался, влился в общую массу, потом ушел в горы, а с гор попал в Белый (Русский — П. С.) корпус полковника А. И. Рогожина.

Когда мы остались вдвоем с хорунжим Л., то решили завтра рано утром идти в Пеггец, где у меня была жена и дочь 17 лет, а у него жена и замужняя дочь, муж которой, есаул П., тоже выехал на конференцию.

29 мая, рано утром, мы с хорунжим пошли на Лиенц. Чтобы нас не поймали вместе, мы пошли разными-дорогами: он по большой дороге, а я правым берегом Дравы. Он дошел благополучно, а я набрел на патруль из восьми английских солдат. Ну, думаю, теперь пропал. Остановили меня и спрашивают:

— Ты кто? Капитан?

Я ответил, что кучер полкового врача, а в руке у меня была старая узда, которая меня и спасла. Сделали мне полный обыск, ничего не нашли, спрашивают, куда иду.

Я ответил, что лошадь ушла в сторону Лиенца и я ее ищу.

— Ну, иди!

Дешево отделался! Дохожу до расположения станиц и вижу у дороги трех родных братьев К. Стоят и решают, как быть. Они меня и мою семью хорошо знали.

— О чем, донцы, задумались? — спрашиваю я, не доходя шагов пятнадцать.

— А, Михаил Григорьевич! Да это Вы? Как Вы спаслись?

— Бог спас.

Я рассказал братьям, как спасся, что за мною идет охота, что в лагерь мне показываться опасно, так как там меня могут выдать, а потому я хотел бы перебыть некоторое время тут. Старший из братьев предложил мне остановиться у них, а сам пошел в лагерь предупредить мою жену, где я. С его братьями я пошел к будке, в которой они жили. На мой вопрос, почему они живут не в станице, а на отшибе, они ответили, что там был штаб генерала Шкуро, в котором они служили. Сказали они, что ходит слух, что Шкуро и его адъютант арестованы.

Пока мы разговаривали, подошла моя жена и дочка со старшим К. Они были очень обеспокоены, потому что хорунжий Л. пришел в лагерь и сказал, что ушли мы вместе, а меня нет. Они думали, что я попался и арестован. Жена рассказала, что есть приказ о вывозе в Советский Союз, что никто ехать не хочет и что духовенство решило выйти на площадь с хоругвями и служить молебен. Проводив жену и дочку до лагеря, я вернулся к братьям К.

На третий день после вывоза офицеров население во главе с духовенством вышло на площадь лагеря Пеггец. Ровно в восемь часов раздались выстрелы, неистовые крики женщин. Я быстро собрался, одел черную шляпу и очки и бросился в лагерь. Навстречу мне бежали из лагеря, я миновал их и наткнулся на цепь английских солдат. Узнав, что я иду к семье в лагерь, они пропустили меня. Не доходя моста, я вновь наткнулся на пост из восьми человек английских солдат с офицером. По их виду было видно, что они удручены всем происходящим на площади лагеря.

На вопрос офицера, куда я иду, я ответил, что к семье в лагерь. Он послал со мною солдата в тот барак, что я указал. Идем, а солдат мне говорит, что казаки должны держаться три дня, а после этого нас никто не тронет. Если же не устоим, то надо уходить в горы.

Прибыли в барак. В нем никого нет. Все перевернуто. Из соседнего барака отозвалась старушка и сказала, что все ушли на площадь, на богомолье.

Я объяснил солдату, что хочу найти свою семью. Он меня отпустил, и я пошел на площадь. Там стояла на коленях и молилась Богу тысячная толпа. Подойдя к знакомой женщине, я спросил ее о своей семье. Она мне ответила, что видела, как жену мою и дочку солдаты тащили к машине, но точно не знает, увезли их или нет. Пробираясь через толпу дальше, я встретил одну свою станичницу, которая душераздирающе плакала. Она мне ответила, что мои чудом спаслись, что они были вместе, их схватили, но мои крепко держались друг за друга. Их дотащили до машины и бросили там. Потом подбежали к семье этой моей станичницы, оглушили ее мужа ударом по голове и забрали его и дочку в машину, и теперь она осталась одна. Она мне сказала, что моя семья находится позади духовенства, где я ее и нашел. Жена моя и дочка с ужасом говорили, что теперь их заберут в советы, но как раз в это время подошла к толпе легковая машина и оттуда в рупор сказали, что казаки храбрые люди, но чтобы завтра к девяти часам все были готовы к погрузке.

Услышав это, я сказал семье, что лучше погибнем здесь, а к Советам не пойдем.

Машина ушла. Молящиеся стали расходиться по баракам. Я поднял жену и дочь с колен и сказал, что пойдем в лагерь готовиться в горы.

В бараке я составил именной список для получения продуктов, получил их, раздал и стал готовиться к походу. Предварительно договорившись с хорунжим Л. (во время Лиенцского побоища на площади лагеря Пеггец дочь хорунжего Л., сжатая толпой, разрешилась преждевременно от бремени двумя мальчиками. Один из них тогда же умер, другой, Анатолий, благополучно здравствует) выйти вместе, мы в три часа ночи ушли из лагеря. Соблюдали полную тишину, так как у подножия гор стояли английские посты. В горах мы просидели 20 суток. Оттуда я наблюдал, как машинами вывозили людей из станиц и грузили в поезда. После 20-дневного пребывания в горах я с женой и дочкой спустился с гор и пробрался в расположение Белого корпуса. Таким образом, по милости Божией, я и моя семья избежали страшной выдачи большевикам.

Теперь я хочу сказать о том, как были вывезены донские полки и батареи. О трагической выдаче 2-го полка рассказал мне мой станичник вахмистр И.

Когда я спустился с гор, то некоторое время жил в болгарском лагере в Лиенце. В городе находился большой лазарет, в котором было много раненых немцев и русских. Я собирал малину и носил туда для обмена на папиросы.

Однажды я подошел к госпиталю. Смотрю, стоит человек с забинтованными головой и руками и держит папиросы. Я спросил его, не желает ли он малины. Он головой сделал знак согласия. Я сделал кулек из газеты, отсыпал малины и протягиваю ему, а он, беря ее, спрашивает:

— А Вы меня не узнаете?

Как же я мог его узнать, когда у него вся голова, кроме глаз и рта, была в бинтах.

Он напомнил мне, как я, будучи станичным атаманом, формировал полк, и назвал мою фамилию.

Я не мог удержаться от восклицания:

— Николай Иванович! Да неужели это Вы? Что с Вами?

— Да. Вот остался в живых вечным калекою. Лучше бы убили, чем теперь мучиться.

Пригласил он меня к себе в палату и рассказал о судьбе донских полков и батареи.

Третьего или четвертого июня был подан к лагерю 2-го полка большой поездной состав. Командующий полком вахмистр (тот самый, который 28 мая не хотел отпустить нас, девятерых офицеров, за которыми прибыл грузовик, чтобы отвезти на «конференцию») приказал полку ни в коем случае не соглашаться на погрузку. Насильно не возьмут.

Из поездного состава вышел большой конвой солдат, вооруженных до зубов, и 2-му полку велено было грузиться. Командующий полком заявил, что полк грузиться не будет и к советам не поедет.

Конвоем немедленно был открыт по казакам пулеметный огонь, причем было убито и ранено больше ста человек. Между убитыми был и командовавший полком вахмистр.

Рассказывавший мне все это мой станичник Н. И. И. был ранен пятью пулями: двумя была раздроблена нижняя челюсть, а обе руки перебиты — одна двумя пулями, а другая одной.

После нескольких очередей из пулеметов огонь был прекращен. Сопротивление было сломлено, и уцелевшие казаки стали грузиться в вагоны. Одновременно был подан поездной состав и для 1-го Донского полка. Там, как будто, сопротивления оказано не было. Батарею на машинах подвезли к 1-му полку и погрузили вместе с ним. Всех раненых англичане собрали и отвезли в госпиталь в Лиенц.

Благодарю Господа Бога за то, что он спас меня и мою семью!

… Мой друг хорунжий Л., с семьей эвакуировался в Аргентину. По пути его постигло большое горе — ему пришлось похоронить в океане свою жену…

Казак Донского Войска М. Титов Февраль 1956 года. США.

Духовенство Казачьего Стана

<…> В июне 1942 года, одержав победу под Харьковом, немцы очистили территорию Донской и Кубанской областей и тем самым дали возможность уцелевшим кое-где казакам и их семьям возвратиться в свои родные края. Повыползали из «мышиных норок» и уцелевшие священники, скрывавшиеся до того, кто как умел.

Начались по станицам и богослужения. Но немецкое отступление понудило и казаков и их духовных пастырей идти на Запад, в неведомую даль, с надеждой, что хуже, чем в Советской Союзе, нигде быть не может. Отступление из названных областей началось в январе 1943 года.

Шли в одиночку и семьями, вначале малоорганизованным порядком, а потом, по мере удаления от родных краев, стали группироваться и, достигнув Белоруссии, около города Новогрудки, был организован Казачий Стан под командованием Походного атамана полковника С. В. Павлова. Казаки и их семьи были сгруппированы по станицам. Бывшие налицо священники влились в свои станицы. Начались службы.