Вся жизнь – в искусстве - А. Н. Донин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эта страна непобедима. Такие дороги не одолеть никакому врагу.
Память высвечивает концертные выступления – рассказы о любимых им композиторах ХIХ века, сюжетно увлекательные и точно сориентированные на конкретную публику. Но яркость разрозненных событий всетаки не раскрывает личности, целостности человека.
Пожалуй, на моих глазах он полнее всего проявил себя в малозаметной для города режиссерской работе на сцене Дома культуры работников торговли. Там существовал, преуспевая, народный (любительский, самодеятельный) оперный коллективстудия. И вот его руководитель – певец В.Н. Широков – пригласил Марка Марковича поставить оперу Рахманинова «Алеко», а меня – помочь по музыкальной части (я делал это, то дирижируя, то аккомпанируя на рояле).
Дух захватывало, когда Марк Маркович репетировал. Учитывая особенности труппы, он очень много показывал, играя всегда с полной самоотдачей, мгновенно становясь то старым цыганом, то Алеко, то Земфирой или ее молодым любовником. Мало кто знает, сколь талантлив он был в актерском амплуа. Спектакль получился в стиле неореалистического итальянского кино – с подчеркнутым вниманием к бытовым подробностям, укрупненной подачей мельчайших психологических реакций, эмоционально обостренным взаимодействием персонажей, накаленностью их поступков. Музыка начинала звучать, как в веристской опере. Чувствовалось, что подобный театр наиболее близок режиссеру.
«В нашем оперном театре выпустили новую постановку «Пиковой дамы», – рассказывал он. – Там, когда Графиня приходит на шум в комнату Лизы, Герман убегает со сцены – видимо, в соседнее помещение, на балкон, в коридор. Неверно. Он должен спрятаться тут же, за оконную занавеску. Напряжение и возбуждение героев многократно возрастает именно потому, что они совсем рядом, и их отделяет от катастрофы лишь легкая, шевелящаяся ткань.
Уже тогда мне стало ясно: а ведь он не лектор.
А кто же?
Думаю, что мы всегда видели только часть целого. Прекрасный оперный режиссер, став ненужным нашему театру, раскрылся как замечательный филармонический лектор. С развитием в нашем городе телевидения Марк Маркович сумел ярко провести авторский цикл передач об искусстве. Собиратель богатейшей библиотеки, знаток Библии, остроумный и общительный человек, – все это с полной обоснованностью говорится о нем. Можно добавить, что часто он казался улыбающимся мудрецом. Однажды как раз с такой улыбкой, Бог весть почему, он прочитал незнакомое для меня четверостишие, и я до сих пор не знаю, кто его автор:
Кто газеты не читает,
Может здорово отстать:
Он еще искореняет,
Что уже велят внедрять!
Может быть, это его собственные стихи: ведь он был, например, автором пьес, которые ставились.
Но можно лишь догадываться, кем хотел быть он сам, где и как работать, если бы имел возможность выбирать, Выбора у него, в сущности, не было. Почему? Этот вопрос слишком серьезен, чтобы мне отвечать на него. А с Марком Марковичем мы об этом не говорили. Он избегал разговоров о себе.
Пожалуй, и воспоминания о нем должны заканчиваться, не переходя в домыслы.
Марк Маркович
З.И. Кирнозе
Кто скажет с определенностью, что такое талант? Это не успешность в делах или в карьере, хотя, конечно, есть талантливые дельцы и одаренные карьеристы. Талант не равен уму. Не определяет талант и мера нажитого богатства. И вообще, кажется, он – нематериальная субстанция. И всетаки, присутствие таланта ощущается, как ощущается тепло еще до прикосновения к его источнику, до того, как начнем прикидывать, откуда оно идет и какая нам может быть от него польза. Говорят, что талант от Бога.
Талантливым человеком был Марк Маркович. Само имя его – дважды библейское – напоминает о древнейшей книге человечества, ибо известно, что слово «Библия» означает «книга». Он и внешне, во всяком случае, к старости, напоминал евангелиста Марка, каким его изображают на иконах и фресках – тяжеловатый, с гривой густых волос и мудрым взглядом чуть исподлобья. Его не стоило бы называть грузным. В нем ощущалась тяжесть лет, придавившая плечи и сообщившая лицу спокойствие приятия мира.
В молодости он таким не был. Но нелегко вообразить себе и евангелиста Марка легконогим юношей, держащим не книгу, а копье. В век фотографии перелистать годы и десятилетия жизни помогают дагерротипы. На них Марк Маркович другой – стройный, гибкий, южный. И не высушенный солнцем Палестины, а обогретый дуновением курортных ветерков, сулящих наслаждения кавказских ресторанов, успех у женщин, театральную славу. Все это у Марка Марковича было – подмостки оперной сцены, опереточные арии, шквалы аплодисментов и даже красавицажена, теннисистка, первая ракетка России. И ее имя – Вера – тоже значимо. И своим подлинным, глубинным смыслом, и его временной, модной в начале ХХ века оболочкой – именем самой блистательной киноактрисы Веры Холодной. Можно сказать, что жизнь баловала Марка Марковича, одарив его радостями, которые предлагает не всякому человеку, если вынести за скобки время, через которое он прошел. «Сороковые, роковые, свинцовые, пороховые», – сказал поэт о годах войны. Но не менее роковыми и свинцовыми были и двадцатые, и тридцатые, и даже пятидесятые, пытавшие тела и души, искушавшие и предававшие на поругание потомкам. Марк Маркович выстоял.
Его плотом, на котором он переплыл реку времени, была книга. И не та единственная, которую писал другой Марк, но книга в самом широком, общем смысле. До сих пор в его кабинете полки ломятся от тяжелых фолиантов и маленьких дешевых изданий. Все их он любовно собирал, хранил и защищал. Его главной статьей расходов были книги. В книжные магазины относил он и писательские гонорары, и зарплаты – то солидные, то совсем маленькие, и гроши пенсии. При этом он вовсе не был анахоретом. С кисловодской юности осталась тяга к ресторанам с крахмальными скатертями, услужливыми официантами и изысканными блюдами. Он и в Нижнем, случалось, выводил туда дочерей, демонстрируя без словесной назидательности широту жизни, обнимающей и богатства духа, и яства земли.
Думается, именно в сочетании высокого наследия культуры и совсем простого, даже приземленного, как раз проявлялась главная грань таланта Марка Марковича. И невысокое спускалось у него до низин пошлости, но житейски обычное поднималось до горного сияния. В этом – успех его лекций, которыми он предварял в филармонии концерты Баха и Генделя, его оперных постановок в театре и даже домашних вечеров, которые он щедро устраивал для своих и чужих детей.
