Дети богов - Юлия Зонис

— Что же ты молчишь, Ингве? Что же ты не спросишь, как зовут твоего настоящего отца?

Ни слова не говоря, я освободился из хрупкого кольца ее рук и пошел вон. Имя моего настоящего отца она прокричала мне вслед, и звук отразился тысячекратно от сводов пещеры. И свод загудел, как в предчувствии землетрясения, когда дрожат материки и километры суши уходят под воду. Имя захлестнуло меня, как цунами, и поволокло прочь, прочь по широким и узким, освещенным и темным коридорам, через высокие залы, прочь через анфилады комнат, прочь, прочь! Встреченные мной отшатывались.

Хорошо, что Наглинг я прихватил с собой к озеру — будто знал, что домой мне больше не суждено вернуться.

Вы скажете, я так озверел потому, что в одночасье из наследника Свартальфхейма превратился в Хель знает что? Скажете и ошибетесь. Представьте, что всю жизнь вас продержали в темной комнате. Там, за шторами, за железными створами ставней, апрельское солнце играло в лужах, там ветер плясал в свежей весенней листве, там гнулись над миром разноцветные радуги. А вы сидели в четырех стенах и пялились в заросший паутиной угол. Представьте теперь, что на двери не было замка: просто с рождения вам твердили, что малейшее прикосновение этих жарких лучей к вашей коже закончится болезнью или смертью. А так, пожалуйста, выходи. И вы сидели в проклятой комнате и пялились в заросший паутиной угол, потому что боялись — вы смертельно боялись того, что не могло причинить вам не малейшего вреда. Конечно, я слегка сгущаю краски, но благородная Инфвальт угадала правильно. Она всегда понимала меня лучше, чем я сам себя понимал. Мне взбесило не то, что венца Нидавель-Нирр мне не видать теперь как собственных ушей. Нет, скрутившее меня бешенство имело совсем другую природу.

Над Москвой набрякшие дождем тучи прятали рассвет. В человеческом мире была уже ранняя весна: ведь время в Свартальфхейме и Митграте течет по-разному. Интересно, что сказал бы на это мистер Дрэйк со своими уравнениями? Я шагал по улице, разгребая ботинками подтаявший снег. Солнце пряталось — снова пряталось от меня за облаками, за смогом, за дымами теплостанций — как будто и оно не решалось показаться мне на глаза. Впрочем, отчасти я и радовался раннему часу. Не уверен, что спешащим на работу прохожим понравился бы мрачный, щетиной заросший мужик, шкандыбающий по Солнцево с мечом наперевес.

Распахнув подъездую дверь, я единым махом взлетел на четырнадцатый этаж. Вытащил из кармана ключи. Вот теперь мой дом, с сегодняшнего дня и впредь — уже единственный. Потому что в доме моего настоящего отца меня, конечно, тоже не ждали.

Замок почему-то поддался с трудом, будто заржавел от долгого ожидания — хотя Нили-то остался в Москве, и Ингвульф, вроде бы, сюда захаживал. Нили, кстати, придется отпустить, подумал я, и пожалел себя мимоходом: как-то я к вечно ворчащему телохранителю за долгие века привык. Ну да ладно, он хотя бы обрадуется — ему-то все наверху поперек горла, вот и отправиться в любимое подземелье. Хоть кому-то будет хорошо. Тут замок наконец-то щелкнул, я с грохотом отворил железную дверь — и меня оглушили музыка и голоса. Ввалившись в гостиную, я застыл столбом и отвесил челюсть.

Вся честная компания была в сборе. Ингвульф со своими ребятами расположились перед телевизором и смотрели футбольный матч. На диване обнаружились: Ингри в шароварах, Юсуфик в моем (!) банном халате, еще какой-то юноша восточной наружности, огромная миска поп-корна и — это уже, правда, на журнальном столике — кофейник с отбитым носиком и остатки пиццы. Музыкальный центр на полу, неизвестно откуда взявшийся, давился бодреньким регги. На звук громыхнувшей двери из кухни выглянул Нили, еще более заросший и мрачный, как туча. Юсуфик поднял на меня глаза цвета спелых каштанов и на чистейшем русском сказал:

— Ребята, песец. К нам приехал ревизор.

И все смешалось в доме Облонских.

Когда пыль слегка улеглась, музыкальный центр и телек заткнули, и плечи мои покрылись синяками от дружеских тумаков, я воздел руки горе и заорал:

— Цыц! Говорите по-очереди.

Обернувшись к Ингвульфу, старшему здесь и самому разумному, я ткнул в него пальцем:

— Ты, отвечай! Что это за бардак?

Ингвульф сначала было нахмурился, потом расплылся в широкой улыбке, потом снова посерьезнел:

— Тут такое творилось, князь! В Москве буча, переворот. Труповодов свергли, посадили кого-то нового. Труповодов тоже посадили, но не туда, куда бы им хотелось. По улицам два месяца танки катались: к Белому дому, от Белого дома, к Кремлю, от Кремля. Чехарда, задницу со смеху порвешь. Касьянов наш уже не полковник, а генерал и важный человек. Просил насчет Нижневартовска и прочего не беспокоиться, за всем, мол, будет присмотрено. Ну я тоже проследил, пока вроде дела идут, как шли. Лучше даже идут.

— Понятно. Теперь ты, — я кивнул Ингри. — Ты что вообще тут делаешь? Почему не в Ираке? Нафиг ты мне свой гарем притащил?

Ингри ухмыльнулся и ущипнул взвизгнувшего Юсуфика за задницу. Нили сплюнул на ковер (тоже, между прочим, непонятно откуда объявившийся).

— Так в Ираке чехарда еще больше. Американцы вышли совсем, у них своих проблем по горло. Суни с шиитами тут же сцепились, им сейчас не до нефти. Режут кого попало. Ну, я руки в ноги и сюда. Это еще не самое прикольное. Иранец объявил, что сделал наконец-то атомную бомбу, да не одну, а много, да не малой и средней дальности, а чего покруче. И горит, значит, желанием возжечь всемирный джихад. Собирается для начала уронить парочку на Израиль, но понятно, что если на Израиль ронять, то надо тогда уж сразу и на Америку, а для верности и на ЕС… Короче, дрожим и ждем финала. Мы уж к тебе собрались всем кагалом, думали, приютишь ты нас, бедных, в царских чертогах, или пошлешь обратно на землю помирать от страшной лучевой болезни…

Тут он, наконец, заметил, что со мной что-то не так, и замолчал. В опустившейся на комнату тишине я протянул:

— Та-ак. Воет, значит, ведьма в Железном Лесу, грядет Рагнарек. Волк Фенрир пожирает солнце, змей Ермунгард сушей закусывает…

Ингри удивленно моргнул:

— Ты чего, Ингве, серьезно перепугался? Мы ж не хотели, извини, Сколько уже было таких кризисов, все живы пока.

— Все? Изложили приятные новости?

Я прошел к креслу, согнал с него расположившегося там юного араба, вытянул ноги, руки на подлокотники возложил: ну прямо государь Дьюрин во время церемониала освящения нового горна — и говорю:

— Теперь послушайте, что я вам скажу.

И рассказал. Рассказал, что никакой я им с сегодняшнего дня не князь, не бог и не герой, поэтому — подчиняться вы мне не обязаны, вольному воля, невольному — тоже воля, идите, короче, ребятки, на все четыре стороны и не поминайте лихом.