Дети богов - Юлия Зонис

На третий день после моего возвращения мать собрала рукоделье и вышла из комнаты, оставив меня наедине со стариком. Тот опустил веки, веля подойти поближе. Я подчинился. Старик поднял узловатый, годами кузнечной работы выдубленный палец, и указал на стоящий рядом с ложем табурет. Я присел. Облизав сухие губы, Дьюрин тихо сказал:

— Готовься, Ингве. К тебе переходит Нидавель-Нирр.

— Да что ты, дед…

Он поднял пергаментную ладонь, приказывая мне молчать.

— Ты унаследуешь наш древний венец в страшные дни, мальчик. Зараза поразила наш дом…

Я насторожился. Какая еще зараза? Свартальфар не подвержены болезням смертных, а то всем бы нам уже загнуться от рака легких и силикоза.

— Смерть и распад, — продолжал дед.

Я решил, что старик бредит, и поднес ему кубок с водой — однако Дьюрин отвел мою руку.

— Мне трудно говорить, а сказать надобно многое. Когда мир был еще молод… Когда жизнь не утекала между пальцами, а плескалась, как вино в кубке, наполненном до краев, и кровь моя была горяча… Я совершил неслыханное. Непревзойденное. Ни один из наших кузнецов…

Тут он замолчал надолго — настолько, что мне надоело ждать, и я решил взбодрить беседу.

— Да, дед, твое мастерство славилось издавна.

— Ты спешишь, — печально сказал дед. — Все вы, молодые, спешите. Спешил и я…

Вдруг он бросил на меня тревожный взгляд, и пальцы его сжали покрывало.

— Ты хочешь моей смерти. Тебе не терпится примерить мой венец, я вижу!

— Да живи еще тысячу лет, на кой мне сдался твой венец?! Век бы его не видать.

Терпение мое быстро подходило к концу. Я с усилием напомнил себе, что передо мной умирающий старик, мой дед, и его последние слова надо выслушать во что бы то ни стало.

— Вы все хотите моей смерти, все, — продолжал между тем бушевать Дьюрин, горячечно посверкивая глазками. — Мать твоя подливает мне в питье ядовитое зелье.

Я прикрыл глаза, медленно сосчитал до двенадцати и снова открыл. Как я жалел, что рядом не было некроманта! Вот у него бы точно хватило терпения выслушать все дедовы бредни и отделить крупицу истины от бессмысленного бормотания. Вдруг старик подскочил на кровати и дико уставился на меня:

— Меч! Нашел ли ты меч!

— Дед, лежи, Имира ради.

— Ты должен найти меч.

Наглинг я, кстати, так и таскал с собой. После слов Иамена я по-другому взглянул на древнее оружие и решил, что нечего разбрасываться пусть и чужим, а добром. Сейчас меч лежал у порога комнаты. Входить к деду с оружием — это было как-то уж слишком, но в Нидавеллире меня так любили, что любое средство защиты могло оказаться не лишним. Убедившись, что свернуть дедовскую мыль к более практичным вещам мне не удастся, я встал, вытащил клинок из ножен и протянул старику. Я ожидал, что Дьюрин в своей горячке вцепится в Наглинг, как во вновь обретенного блудного сына. Старик мимоходом ощупал клинок и с неожиданной силой отшвырнул в сторону. Меч обиженно зазвенел по камням.

— Меч… — прохрипел он.

— Да какой меч, дед? О чем ты говоришь?

Неожиданно глаза старика прояснились. Игнорируя все мои попытки уложить его обратно в постель, он сел прямо и ровно и глухо сказал:

— Более шестнадцати веков назад по счету смертных я подчинил себе древнего демона и вложил его сущность в откованный мной клинок. Я назвал меч Тирфингом — Разрывателем, ибо нет ничего, что не поддалось бы власти клинка, в Митгарте, в Свартальфхейме, в Хель или в иных мирах. Мой Тирфинг разрубает с равной легкостью железо, камень, человеческую душу и душу бессмертного…

— Постой, дед. Какой демон? Демонов не существует, это и малые дети знают.

Старик перевел на меня замутненные временем зрачки, и на секунду мне почудилось, что это совсем не дед мой глядит: с лица Дьюрина смотрели насмешливые глаза некроманта.

«Нифлингов не существует…» Неужели я вечно буду наступать на одно и то же кайло, причем любимой мозолью?

— …душу бессмертного, — продолжал Дьюрин, как ни в чем не бывало, — и ту пуповину, что связывает все сущее в семи мирах, ствол ясеня Игдрассиль. Срок его на исходе… Мир постарел, холодеет солнце, время жизни сменяется временем смерти и обновления. Грядет Рагнарек. Воет ведьма в Железном Лесу, наступает зима Фимбул, спешат боги на последнюю битву. Волк Фенрир пожирает солнце, рвет землю в клочья мировой змей Ермунгард. Корабль Нагльфар отплывает из Хель, на борту его празднует освобождение Локи Убийца Богов. С ним Утгарт-Локи и брат его Хрюмр и все етуны. Битва кипит, рушатся стены Асгарда…

Я утомленно вздохнул. Выслушивать «Старшую Эдду», да еще и в скверном шамкающем пересказе, мне было совершенно не в тему.

— Дед, ты говорил о демоне.

— Я говорил о мече. Найди меч. Передай его Бальдру сыну Вотана, чтобы могучим ударом перерубил он ствол мирового древа…

— Дед, Бальдр погиб еще до твоего рождения. Ты предлагаешь мне воспользоваться услугами некроманта? Тогда тебе подфартило: у меня как раз найдется знакомый. Берет недорого, специалист широкого профиля, по выходным работает с двадцатипроцентной скидкой…

Короче, меня понесло. С таким темпераментом, как утверждает Ингри, в древности меня бы непременно прикрутили к скале кишками собственного сына. Какое счастье, что наследником я не успел обзавестись. И, если верить деду, уже не успею.

Пока я изгалялся, как мог, старик продолжал пересказывать творение Снорри Стурлусона — которое, я был твердо уверен, имеет к реальности не большее отношение, чем теория Большого Взрыва. Наконец в глотке Дьюрина, видимо, пересохло, и он упал на постель.

— Тебе воды дать, дед?

Старик слабо махнул рукой.

Я пожал плечами и вышел из царской опочивальни. За порогом уже стояла мать со свежим кубком лекарства. Ничего мне не сказав, она скользнула в спальню деда и прикрыла за собой тяжелую дверь.

А на следующее утро я покинул Нидавеллир навсегда. То, что над миром царит утро, я узнал, лишь вернувшись на поверхность — день и ночь в вечной тьме Сваральфхейма сменяются незаметно. Да, я покинул дом своего деда, чтобы не вернуться туда никогда, но прежде…

Тем вечером я сидел в отведенных мне комнатах — точнее, в комнате, которую привык считать кабинетом — и от нечего делать полировал меч Наглинг. Клинок самодовольно поблескивал. Вдоль лезвия тянулась руническая надпись, обозначающая не более и не менее как «Убийца драконов». Обычное хвастовство моего кузена. Не успел меч выйти из-под молота Хродгара Черного, а он уже нарек новорожденного Драконоубийцей. То ли дело серебряная катана некроманта: дракона она действительно извела, и, возможно, что и не одного, однако о своих успехах скромно помалкивает. И я подумал, что Иамен прав: нечего раздавать клинкам громкие имена. Взять Наглинг, к примеру: если он уже и так Убийца Драконов, зачем ему еще что-то доказывать? Не лучше ли обернуться против собственного хозяина, как частенько проделывают свартальвовские мечи (особенно, кстати, славен этим все тот же треклятый Тирфинг)? Или попросту выскользнуть в решающий момент из руки, провалиться в озеро или болото, чтобы драконье пламя не попортило ненароком красивой чеканки?