Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов

– Харрис! – гортанно, непонятно, требовательно повторил старик, протягивая к Патрику раскрытую ладонь.

После удара плетью брат не сопротивлялся. Торопясь, словно крестик жёг его огнём, смотря расширенными глазами только на старика, всем своим существом показывая, что он всё понял и что не надо его больше бить, мальчишка сорвал со своей шеи просмоленную верёвочку с вырезанным из дерева крестиком и быстро протянул его арабу. Было видно, как он дрожит всем телом.

Крестик полетел за борт. Какое-то время старик продолжал рассматривать Патрика. Затем удовлетворенно кивнул головой.

– Ты тоже пойдёшь с нами, мальчик, – пояснил Гуго Феррус. Молчаливый Гийом Поркус тут же взял Патрика за локоть. На этом посещение корабля закончилось. Закутанный в чёрное араб и остальные взрослые вместе с двумя детьми направились обратно к трапу. На свободном пяточке палубы, в луже крови, подогнув колени, оставался лежать монах в задравшейся рясе, с прижатыми к животу руками. Всё было как во сне. Мария продолжала стоять на месте.

Позже девочка не могла найти ответа, почему она осталась стоять как завороженная, когда чужие люди уводили её брата. Если бы ей дали всего минутку, чтобы прийти в себя, она бы бросилась к мужчинам, пытаясь вырвать брата из их рук, или умоляла бы страшного старика взять и её, чтобы разделить вместе с братом то будущее, которое он для него уготовил. Кричала бы, плакала, в ногах бы валялась.

Но сознание опаздывало, не успевая за реальностью. Брата вели к трапу, а она стояла и смотрела ему в спину, чувствуя, как внутри, заполняя всё вокруг, вырастает какая-то звенящая пустота.

Возле трапа Патрик обернулся. И лишь в этот момент оцепенение исчезло, вспышкой пришло понимание, что это происходит наяву. Расталкивая детей, побежала к нему, упала, разбив коленку, наверное, что-то кричала, а когда добежала до трапа, брата уже усаживали в шлюпку.

И никто не мог ей помочь, все дети были такие же, как она, – растерянные, бледные, раздавленные непониманием происходящего.

В их мечтах встреча с Землей обетованной выстроилась так тщательно, что уже воспринималась как реальность. Но настоящая реальность вдребезги разбила все иллюзии, и надо было время, чтобы осознать, что с ними произошло на самом деле.

На палубе матросы уже тащили волоком к борту тело пожилого монаха. Может, он был ещё жив, его глаза оставались полуоткрыты. За ним полосой тянулся кровавый след, который потом разнесётся босыми ногами по всей палубе. Кого-то из детей тошнило. Пекло солнце. Плескалась волна. Шлюпка на веслах отходила от корабля.

Мария смотрела на отплывающую шлюпку и не знала, зачем ей теперь жить.

– Освобождение гробницы немного откладывается, – ухмыляясь, желая, чтобы его слышало как можно больше детей, громко произнёс рыжебородый, стоя неподалеку, наблюдая за шлюпкой в блестящей от солнца ряби. – Как бы вам сказать. Мы не совсем в Палестине. Это Африка. Алжир. Вас сегодня продали в рабство главному перекупщику Аль-Джазаиры. Двадцать девочек и мальчиков он выберет себе для утех. Остальные пойдут с молотка на невольничьих рынках по всему побережью. Пять тысяч детей со светлой кожей – это целое состояние. А все, кто находится на этом корабле, поплывут в Египет. Сам султан Египта захотел купить себе семьсот детей. Остальных, которых не выберут его евнухи, продадим в Каире. Взрослых мы тоже продадим. Сарацинам будет интересно позабавиться со священниками-христианами. Так что мы теперь богаты. Сейчас мы вас разделим: девочек отдельно, мальчиков отдельно.

Добро пожаловать в арабскую сказку, освободители Земли обетованной.

Слеза Христова

Из летописей слов не выкинешь, прошлого не изменить, оно закрыто и запечатано: что произошло, то и останется в веках.

Девочек поместили в трюме. Мальчишек оставили на палубе. Трюмы на нефах небольшие, но девочек на корабле было немного, человек сорок, поэтому все уместились в подпалубном помещении, закрытом сверху деревянным решётчатым люком. Во время шторма крышку трюма накрывали парусиной.

Свет шёл через решётку лучами, освещая кусочек пространства. Дальше тьма, какие-то мешки, бочки, канаты, запах мокрого дерева и гнили. В темноте возились потревоженные крысы.

Если где-то и можно было часами слушать тишину, так это здесь, в трюме. Молчали все. Действительность оказалась такой, что лучше было спрятаться от нее внутри себя, мысленно закрыв глаза и заткнув руками уши.

Интуитивно все девочки старались придвинуться поближе друг к дружке, неподалёку от решетки люка, поднимая вверх бледные лица. Мария сидела в темноте отдельно от остальных. Как только их завели в трюм, она прошла в самый дальний угол, не желая, чтобы её кто-нибудь видел.

Постепенно глаза привыкли к мраку, во тьме уже можно было разглядеть деревянную обшивку борта, какие-то уходящие наверх балки, штабеля мешков. Бесконечно долго девочка сидела в одиночестве и темноте, неподвижно глядя в одну точку. Вернее, сидела её тень, опустошённая оболочка, которую вывернули и забрали себе всё, что было внутри. Мыслей не было, чувств тоже, ничего не было, кроме пустоты.

В голове навязчиво крутилось всплывшее откуда-то полузабытое воспоминание: вот она совсем маленькая, и мама сделала ей своими руками тряпичную куклу, она пошла с этой куклой на улицу, где-то потеряла её, и мама кричит на неё, зарёванную: «Ты только и умеешь, что терять». «Растеряла ты, растеряла всё, что имела», – проплывали в пустоте навязчивые слова.

Через какое-то время в трюм спустился рыжебородый. Очевидно, ему доставляло удовольствие поговорить с перепуганными девочками.

– Скоро снимаемся с якоря, – звучал в подпалубном помещении его ироничный голос. – Да, вам не позавидуешь. Подло обошлась с вами судьба. И самое главное, что искать вас никто не будет. Никто так и не узнает, что вы на другом конце света. Через месяц мы вернёмся в Марсель и расскажем всем, что доставили вас прямо в Палестину, что в Яффу из-за встречного ветра зайти не могли, поэтому высадили вас шлюпками на побережье где-нибудь южнее. Это мы очень трогательно расскажем. Как вы становились на колени и целовали Святую землю, как строились в отряды, поднимали хоругви и с пением псалмов уходили по пустыне в сторону Иерусалима. Набожные дамы будут рыдать, представляя себе эту картину. В церквях молебны отслужат. А потом мы, вместе с остальными горожанами, будем ждать известий о ваших подвигах. Годами ждать. А затем всё забудется. И только некоторые из ваших матерей, те, кто так и остался в Марселе, будут приходить к берегу моря и вглядываться вдаль, не видно ли на горизонте корабля с их сыночком или доченькой. Да, не пожалела вас жизнь!

В темноте можно было