Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем отдуваясь, багровея от усилий, из качающейся шлюпки на судно взобрались оба купца.
Последним на палубе появился человек, закутанный в чёрное. Чёрная чалма искусно обворачивала его голову, шею и даже щёки, оставляя открытым лишь овал лица с седой бородкой и бровями. Как-то сразу стало понятно, что этот старик является здесь главной фигурой, что все: и оставшиеся в шлюпке гребцы, и вооружённые воины, и владельцы корабля – купцы, – это всего лишь его свита.
Взгляды всех детей устремились на человека в чёрном. При виде этого старика, Марии непроизвольно стало страшно.
Синеглазый, улыбающийся Гуго Феррус повёл старика-араба по кораблю. Позади шли охранники с мечами и немногословный Гийом Поркус. Никто ничего не объяснял. При приближении взрослых дети в полном молчании расступались. Пройдя немного, старик в чёрном остановился, на глаза ему попалась девочка из Арле, та самая русоволосая тринадцатилетняя девчонка, которая недавно первая подошла за благословением к падре Паскале. Заметив, что на неё смотрят, девочка потупилась. Но старик, не церемонясь, двумя пальцами приподнял её подбородок и внимательно разглядел её лицо с разных сторон.
Девочка не шевелилась, не оттолкнула старика, только побледнела под загаром.
Ничего нельзя было понять. Стоящий неподалеку мальчик-дворянин, бесстрашный ранее, шагнул вперёд, чтобы, наконец, выяснить у купцов, что происходит, но молчаливый Гийом Поркус предупреждающе поднял ладонь, и мальчик остался в толпе. Что-то явно пошло не так. Неверные и не думали становиться перед святым воинством на колени, наоборот, вели себя нагло, уверенно, как хозяева, подавляя этой уверенностью каждого на корабле.
Затем старик остановился ещё возле одной девочки, лет семи, не больше. Рассматривал её очень долго, так же приподняв пальцами за подбородок. Было видно, как девочка, повинуясь ему, тянется вверх, привставая на цыпочки, машинально прижав руки к груди. Старик был доволен. Закончив осмотр, он что-то негромко сказал своим спутникам.
Тучный Гуго Феррус тут же взял ошеломлённую девочку за руку.
– Ты пойдешь с нами. Не бойся. Чего ты дрожишь, – ласково сказал он, сияя ярко-синими глазами. – Мы с тобой поплывём на соседние корабли, посмотрим, что там, а затем отправимся на берег. А все твои товарищи побудут здесь.
Лицо у девочки было серого цвета. Не дав ей осознать происходящее, улыбающийся Гуго Феррус повел ее за руку за остальными взрослыми. Старик пошёл дальше, постепенно приближаясь к Марии и Патрику.
Есть такое предчувствие. Внешне весь мир остаётся на своём месте, а ты как будто оказываешься у обрыва. И солнце светит точно так же, как и минуту назад, и небо такое же, но ты знаешь, что сейчас произойдёт что-то страшное. Старик только подходил, а Мария уже сжалась и зажмурила глаза.
Возле нее старик не остановился, мазнул чёрным, как ночь, взглядом и сделал шаг дальше. А вот возле Патрика встал. Вытянул вперед морщинистую руку и пальцами приподнял верхнюю губу мальчишки, бесцеремонно разглядывая его зубы. Патрик, не мигая, сглатывая слюну, с открытым ртом смотрел на лицо старика.
Мария молчала. Все молчали. Еще вчера, готовые перевернуть весь мир своей уверенностью, оглушенные непониманием происходящего дети стояли, как ягнята, боясь пошевелиться, чтобы не заострить на себе внимание страшного старика в чёрном.
А затем произошло что-то еще более дикое.
У Патрика на шее висел деревянный крестик. Заметив его, старик дёрнул за веревочку, показывая, чтобы мальчишка его снял. Патрик машинально прикрыл крестик рукой.
– Харам! Харам! – несколько раз, отрывисто и непонятно прикрикнул старик и ударил Патрика ладонью по щеке. Потом потянул за веревочку ещё сильнее. Старик мог сорвать крестик одним рывком, но он желал, чтобы Патрик это сделал сам. Снова раздался звук пощечины. Семилетний мальчишка, скорее всего, даже не понимал, что от него хотят, он по-прежнему прижимал крестик к груди, шепча: «Не надо, не надо», не отрывая глаз от склоненного над ним старика.
Чувствуя, как на неё волной накатывается дурнота и слабость, совершенно не зная, что ей надо делать, оглушенная происходящим, Мария оставалась стоять на месте. Видя, что мальчишка ничего не понимает, старик сделал знак одному из охранников.
Свистнула, рассекая воздух, кожаная плеть. Лицо обожгла дикая боль. Патрик взвизгнул и из его глаз сами по себе брызнули слезы. На лбу, брови и щеке мгновенно проступила ярко-бордовая полоса. И как только мальчишка взвизгнул, закрывая лицо ладонями, на палубе произошло движение.
– Что вы делаете?!! Что это? – распихивая столпившихся детей, к старику бросился пожилой монах из Вандома, первым пришедший в себя после всеобщего оцепенения.
Дальнейшее длилось всего несколько секунд.
Второй неверный, спокойный и уверенный, сделал шаг навстречу монаху, преграждая ему путь.
– Ах ты, – выдохнул монах, бросаясь уже к нему. Одним движением охранник вытащил из ножен кинжал и почти без замаха ударил им монаха в живот. Со стороны вроде даже как-то не сильно. Монах остался стоять на ногах. Неверный всё так же спокойно вытер лезвие о его плечо, спрятал кинжал в ножны и, не обращая на монаха больше никакого внимания, вновь вернулся на своё место, встав чуть позади старика в чёрном. Рот у монаха остался полуоткрыт. Наверное, он даже не понял, что произошло. На лбу проступили мелкие капельки пота. На рясе остался порез с быстро темнеющим пятном. В следующий момент он непроизвольно прижал руки к ране, они стали красными от крови, а затем, согнувшись пополам, подгибая колени, повалился на палубу.
Гуго Феррус продолжал улыбаться, сияя синими, как небо, глазами, сжимая в ладони руку малолетней девочки.
Наверное, только сейчас, да и то не до конца, многие из детей поняли, куда завёл их созданный Стефаном сказочный мир иллюзий. Только сейчас, словно отрезвев, дети начали осознавать, как они бесконечно далеко от дома, что над ними чужое небо, а впереди – совершенно чужая земля, чужой мир, которому нет дела до их игр, который живет по страшным и непонятным им законам взрослых.
Происходящее не укладывалось в сознании. Мария видела, как в нескольких шагах от неё убивали человека, но это воспринялось как какая-то отстранённая картинка на заднем плане, её внимание было приковано к седому арабу в чёрной чалме и брату. Ещё осталось в памяти лицо находящегося рядом Басена: мальчишка стоял, открыв рот, его лоб был собран в складки, брови приподняты, глаза широко раскрыты, словно он напряжённо и мучительно
