«Если», 2005 № 09 - Журнал «Если»

Напев повторялся каждые три минуты, не чаще: голоса умолкали на несколько сердечных ударов и возрождались опять. Строго сосредоточившись на монотонном воспроизведении слогов, Бандар одновременно записывал мелодию в память. Главное, не сравнивать новый образец с уже полученными, иначе легко запутаться.

Еще одно прослушивание… Достаточно. Гут повернулся и, напевая оградительный мотив, углубился в лес. На безопасном расстоянии от водопада исследователь восстановил перед глазами красу и гордость своей памяти – великую карту-глобус Общего, сверился с затейливой сетью цветных линий и точек пересечения и уверенно тронулся влево.

В условном месте Бандар вывел губами три коротких восходящих тона, а в конце – один долгий, нисходящий. Воздух словно подернулся рябью, и впереди раскрылась узкая вертикальная щель. Шагнув сквозь нее, Гут оказался на каменистом берегу между волнами винно-черного моря и старой оливковой рощей. Неподалеку располагалась просека, поросшая диким виноградом и ягодами.

Бандар бывал здесь несколько дней назад: Область явно относилась к разновидности Необитаемых Островов. Удаленные, безлюдные подобия Эдема пользовались поразительной популярностью в мире Общего, обнаруживая извечную тягу человека скрыться от себе подобных и от несметных обязательств перед ними.

Однако тихий уголок привлекал не только возможностью спокойно предаться раздумьям, ибо, кроме прочего, находился всего лишь в одном узле от восьмой и последней Области Лорелей – каменистого островка, окруженного грохочущими бурунами, того самого, где обычная для прельщенных героев гибель среди волн собирала роковой урожай целыми лодками.

Исследователь прошелся по берегу и углубился в рощу, не переставая бормотать под нос оградительный напев. Как знать: и в самые глухие места порой наведывались нежданные гости вроде случайного людоеда, чье присутствие раскрывало архетипичный страх человека перед Чужаками. Сколько Бандар ни бродил под зелеными кронами, он так и не обнаружил следов обитания – разве что парочку коз и свиней, которые жадно поедали опавшие плоды древних олив.

Вернувшись на пляж, Гут присел на плоский валун и погрузил ноги в прохладную воду. На время он оставил защитные ноты и снова взялся повторять определенный набор слогов, чтобы освежить в памяти подслушанную у водопада песню. Даже несмотря на предосторожности, два или три раза Бандар едва не утратил бдительность, чуть было не поддался призывной красоте мелодии, но боязнь навсегда прирасти к месту и вечно слушать одни и те же чарующие звуки, пока Область окончательно не поглотит его, помогала сохранять благоразумие.

Исследователь трезво оценил свое приобретение и остался доволен. В сущности, седьмой экземпляр коллекции явно вторил прежним шести: веский довод в пользу утверждения Бандара о том, что мелодия сама по себе архетипична, что любая ария или рапсодия родились из единого источника, некоей Песни песней человечества.

Если восьмой и последний образец опять совпадет по звучанию с остальными, можно будет смело готовить доклад для ежегодного Великого Коллоквиума, до которого, кстати, остались считанные дни. Гут упорно станет сражаться за признание Песни как первого нового архетипа, обнаруженного за многие и многие века.

Разумеется, Дидрик Гэбрис, этот заклятый академический противник Бандара, не преминет вставить палки ему в колеса. Начнет, пожалуй, цепляться за древнюю, точно мир, избитую фразу: дескать, все, что можно было открыть, ученые давным-давно установили, опознали, обсудили, аккуратно снабдили примечаниями и по большей части забыли напрочь. Но только не Песнь песней, уж в этом Гут не сомневался. После долгих и кропотливых исследований он верил, что сможет вписать в анналы института нечто новое и неслыханное (славный каламбурчик!).

И пусть себе Дидрик бессильно скрежещет зубами от злости. Бандар вообразил сладостную картину… Ему это понравилось, и он воскресил ее перед внутренним взором еще раз – правда, слегка дополнив и приукрасив.

Приятные размышления прервал тоненький звук, еле слышное «щелк» прибрежного камешка о другой камешек. Гут вскочил с места и обернулся. По пляжу, распустив иссиня-черные локоны по плечам и маленькой груди, кралась обнаженная гибкая дева со сверкающими, как изумруды, очами. Ее черты дышали одним лишь глубоким коварством, в руке же покоился длинный оливковый жезл, увенчанный резной головой сатира.

Бандар отшатнулся. Спина уперлась в плоскую скалу. Отступать было некуда. Исследователь разлепил пересохшие губы для особой защитной мелодии, но не успел напеть и первые четыре такта, как потемневшее от старости дерево коснулось его плеча.

Сначала ему почудилось, будто дева внезапно увеличилась в размерах, да так, что глаза ученого очутились на уровне вздымающихся бедер. Шею вдруг свело от жуткого напряжения. Гуту пришлось изогнуть ее, чтобы посмотреть даме в лицо. Оказалось, он упал на четвереньки. В тот же миг Бандар обнаружил, что запахи, которые прежде ощущались очень смутно – слабый аромат моря, высушенных водорослей на берегу, плесени под оливами, благоухание тела нимфы, – заметно обострились и стали намного крепче.

Исследователь опустил больную шею и посмотрел на свои руки. Ладоней больше не было. Пальцы срослись двумя неуклюжими группами, ногти вытянулись и потемнели. «Копыта, – подумал Бандар. – Причем свиные».

Над головой раздался довольный смешок, будто бы озорная девчонка сыграла с ним удачную шутку. Ягодицы пронзила острая боль. Это нимфа огрела ученого тяжелым жезлом. Несчастный бросился под сень оливковой рощи. Новый удар, пришедшийся на то же самое пострадавшее место, заставил его бежать еще быстрее.

– Поторапливайся, свинья, – промолвил мелодичный, но беспощадный голос. – Смешная, аппетитная свинка.

На ляжки обрушился третий удар. Гут завизжал и припустил к роще.

Ноосфера, как, выражаясь научным языком, называли в институте коллективное бессознательное, размещалась в глубинных слоях любой человеческой души. Этот подлинный лабиринт взаимосвязанных Пейзажей, Событий и Ситуаций, лежащих в самом сердце любого мифа, легенды, вымысла или шутки, населяли архетипические образы, непременная принадлежность людских грез – Мудрец и Дурень, Герой и Разрушитель, Девица, Мать и Старуха, Искусительница, Утешительница и целая уйма других.

Наиболее часто встречались Чародейки, воплощенные во множестве различных мотивов: злобной Лесной Колдуньи, которая делала из заплутавших охотников прислугу в сизой волчьей шкуре; Эльфийской Принцессы, способной услаждать влюбленного обожателя все утро, которое тянулось бы земные десятилетия; дразнящей Кокетки, чье волшебство превращало мужчин в животных; ну и островной Нимфы с ее «свинскими» заклинаниями.