Убийца нужен… - Пьер Дэкс

Первое время Филипп подчеркнуто презирал в Кристиане то, в чем судьба отказала ему самому, например то, что она имела степень доктора прав. Теперь он уважал ее за это.

Лишь совсем недавно он понял, в чем заключалось полученное Кристианой воспитание и что она хотела сказать своими словами: «…не больше, чем мог бы ожидать на моем месте сын Кадуса». С десяти лет она подолгу жила за границей, потом много занималась спортом. С восемнадцати — собственная машина и Университет. Ока появлялась в обществе актеров и чемпионов совершенно так же, как наследник Кадусов на ее месте вывозил бы в свет манекенш и кинодевиц. Папаша Кадус говорил, что дела надо делать с ясной головой. Война прекратила путешествия, а вторжение немцев в свободную зону лишило Кристиану машины Она закончила высшее образование в Эксе в 1943 году и немедленно увлеклась кинематографией. Правда, выступала она лишь как помощник режиссера или администратора. После Освобождения, когда Кадусы вернулись в Париж, Кристиана занялась живописью. У нее было собственное ателье, и для развлечения она скупала и перепродавала картины малоизвестных художников. Совершенно так же юный Кадус держал бы скаковую конюшню.

Но нет, Филипп женился не на тресте, не на энциклопедии и не на примерной хозяйке дома. Он женился на женщине и теперь с радостным изумлением узнавал это. Кроме того, становилось ясно, что тесть имеет на него серьезные виды. Достаточно было понаблюдать, как хлопотал мсье Кадус, организовывая семейный обед на следующий день после их возвращения. Ради него он даже пожертвовал своей обязательной ежедневной прогулкой по Булонскому лесу. Даже мадам Кадус поняла новую значимость, которую обрел Филипп. С заботливым видом наседки она перечислила ему приглашенных к обеду. Очевидно, эти тайные маневры имели определенную цель — ввести Филиппа Ревельона в свет и тем самым обеспечить его будущее. Кристиана волновалась не меньше мужа. Она спрашивала о пустяках и колебалась, решая самые простые вопросы. Платье к обеду они выбирали вместе. Оно было из зеленого атласа с голубоватым отблеском, оттенка японской сосны. Под весенним солнцем кожа Кристианы загорела как раз настолько, чтобы цвет ткани красиво сочетался с цветом ее глаз. Днем Филипп схитрил, как школьник, чтобы забежать к ювелиру за изумрудом, который замечательно дополнил туалет.

Все это было несколько необычно. Оба они, и Филипп, и Кристиана, были приучены рассматривать любовь лишь как контакт двух людей, которые физически устраивают друг друга. Оба они захвачены врасплох; любовь — это занятие, лишенное каких-либо значительных последствий, — внезапно стала определять их светские и социальные обязанности. Их удивление не ускользнуло от мсье Кадуса. Он был несколько шокирован безмерным материализмом эпохи, в которую супружества возникают и распадаются в зависимости от жилищного кризиса. Однако он не был лицемером и сказал себе, что, по-видимому, интересы фирмы «Кадус» способны обеспечить его дочери длительное супружеское счастье. Тем более следовало заняться всерьез всесторонним воспитанием зятя.

Этот обед должен был стать для Филиппа Ревельона выходом в свет, как первый выезд для девицы на выданье.

XVII

— Как вы сказали? Ах да! Ревельон… Так… Хорошо, я буду… — Шардэн положил трубку и повернулся к Жанине. Перед ним сидела маленькая парижанка, точно соскочившая с жанровой картинки. Придумать такую невозможно. Яркая, живая мордочка молодой женщины выражала неудовольствие.

О чем, собственно, они говорили? Шардэн это прекрасно помнил. Жанина только что спросила: «Почему же все-таки ты не вступаешь в партию?» — и Шардэн со своей адвокатской логикой пустился перечислять причины. «Во-первых, потому, что есть вещи, в которых так мне свободнее. Во-вторых, потому, что жизнь привела меня к вам, поставила рядом с вами, но не слила нас воедино. В-третьих, потому, что я должен помогать переделывать мир…» Как раз в этот момент их разговор прервал телефонный звонок.

Если бы этот разговор происходил по сценарию, написанному Шардэном, он не смог бы придумать более выразительного ответа. В это утро Первого Мая мсье Кадус приглашал своего главного юрисконсульта на званый обед, который состоится в тот же вечер. Обед дается в честь зятя и дочери мсье Кадуса. Мсье Кадус приносит извинения, что не передал приглашения раньше, и просит мсье Шардэна быть непременно…

Шардэн любил минуты, когда жизнь ставит неожиданные препятствия, когда приходится бороться с людьми или самим собой хотя бы для того, чтобы лучше разобраться в себе. Он улыбнулся Жанине.

— Вот видишь, сегодня вечером я должен быть в гостях у капиталиста, у трестовского воротилы…

И они заговорили о другом. Шардэну было сорок лет, и он не имел ни малейшего желания портить себе редкие свободные часы. Странно, что в это первомайское утро его заставили опять подумать о Кристиане. Столько лет прошло, но она по-прежнему оставалась его великой любовью. «Женщина из далекого прошлого», — говорил он себе, желая утешиться. Забыть ее ему не удавалось.

Если он отдал Кадусу вечер, давно обещанный Жанине, то на это у него были причины. Необходимо было разобраться в себе. Не вполне ясно, почему эта молоденькая женщина-фотограф сидит сейчас здесь, рядом с ним. Они встретились в Вене, на Конгрессе сторонников мира, и понадобилось немало случайностей, чтобы снова встретиться в Париже. В конце концов первомайским утром можно мечтать о чем угодно…

Серенький, тусклый денек прошел незаметно. Женевская конференция кончилась неплохо. Фостер Даллес уехал обратно в Соединенные Штаты. Похоже, что американская интервенция во Вьетнаме не состоится. Возможно, что война вообще отодвигается на неопределенный срок.

Шардэн повел Жанину завтракать в маленький ресторанчик на берегу Марны. Оттуда они поехали в Сент-Антуанское предместье поглядеть на народную демонстрацию, которую правительство не успело запретить. Они увидели «принятые меры» воочию — патрули жандармов и гард-мобилей были повсюду. Спрятавшись в машине, Жанина незаметно щелкала фотоаппаратом.

На лугу Рельи, где происходила демонстрация, они смешались с успокоившейся, освободившейся толпой. Демонстрация прошла благополучно, и настроение у Шардэна поднялось. Наверно, все-таки придет день, когда жизнь станет светлой и ясной, как надежды, о которых кричали эти десятки тысяч женщин и мужчин.

Позднее, прощаясь с Жаниной, он шепнул:

— Насчет твоего сегодняшнего вопроса… Такому человеку, как я, нелегко решиться, нелегко сказать да или нет… Ты понимаешь, ведь выбор тут окончательный…

По улыбке молодой женщины он догадался, что она ожидала от него и другого выбора. И, очевидно, тоже окончательного.

Пришло время, когда наш мир должен повернуться вокруг оси. В этом Шардэн был убежден и ждал от этого поворота решения всех личных проблем. В другое время и в других обстоятельствах он ни за что не согласился бы встретиться с Ревельоном. Дело было не в том, что Ревельон был мужем Кристианы; в глазах Шардэна он был символом тех, кто составил свое богатство на войне. За годы работы с Кадусом Шардэну приходилось встречать самых разных людей. Однако сегодняшний обед никак нельзя было назвать служебным.

Шардэн хотел понять намерения Кадуса. Значит ли все это, что Ревельон перебежал в другой лагерь? Или, наоборот, мсье Кадус несколько испуган оборотом дел на Женевской конференции? Шардэн решил не торопиться.

Ma авеню Фридланд он явился последним из всех приглашенных. В гостиной его представили сенатору от независимых, который был как две капли воды похож на Его Превосходительство Жозефа Ланьеля, председателя Совета Министров, однако братом Его Превосходительству не доводился. Супруга сенатора казалась столь же близкой родственницей супруги Президента Республики. Коренастый, с попорченным лицом отставного боксера депутат Ривьер в прошлом представлял в палате Народный Фронт, но почел за благо покинуть его. Он гордо стоял возле молоденькой жены, которая в своем бледно-голубом платье казалась только что выпущенной воспитанницей пансиона «Небесных Ласточек». Если память не изменяла Шардэну, она приходилась кузиной мадам Кадус. Кристиана издали сделала Шардэну приветственный знак, и тут же он заметил Ревельона, стоявшего за спиной мадам Кадус. Шардэн никак не ожидал увидеть его таким киногероем, породистым, крепким, даже с каким-то благородством в манерах… Мсье Кадус не замедлил представить их друг другу.

Филипп тоже воображал себе Шардэна совсем другим. Он много слышал об адвокате, и тот рисовался ему чем-то вроде мсье Кадуса в молодости. А перед ним стоял очень высокий, худощавый человек с надменной осанкой. На висках у него серебрилась седина, и уже сейчас было видно, что с седыми волосами он будет еще красивее. Кадус, казалось, был занят лишь ими двумя. Во всяком случае, он несколько поспешно освободился от дамы в строгом английском костюме, с коротко подстриженными прямыми черными волосами, которая казалась типичным синим чулком. Когда она отошла, Кадус сказал: