Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Я понимаю, – наконец произнесла Михримах погромче и чуть тверже. – Меня учили… разному, однако в науку эту вовсе не входило управлять разными частями казны, направленной на добрые дела.

На миг сердце кольнула былая обида: матушка, Хюррем-хасеки, неплохо ориентировалась во всем этом странном и пугающем мире цифр. Султаншу обучали хотя бы понимать, как денежные ручейки, сливаясь в одну реку, двигают могучие жернова империи. Султаншу, но не султанскую дочь. О нет, Михримах казалась родителям просто развлечением для их избранника, призом для того, кто сумеет завоевать султанскую благосклонность! Ее учили призывно улыбаться и принимать соблазнительные позы, а настоящая власть доставалась другим – тем, кому предстояло завоевать сердце одного из ее братьев. Будущим султаншам.

И вот Рустем-паша сам, добровольно, предлагает поделиться частичкой этой сладкой, манящей власти. Да полно, бывает ли такое? Не происки ли это шайтана?

– Я не смогу тебе помочь, – тихо призналась наконец Михримах. – Я не умею.

Лицо Рустема-паши было непроницаемым, брови по-прежнему оставались сдвинутыми на переносице, когда он важно кивнул:

– Да, ты не умеешь. Но я научу тебя. Обучать жену входит в обязанности мужа. Ты увидишь, что это не так сложно, как поначалу кажется.

И Михримах сдалась. Да, она по-прежнему не видела себя супругой этого человека, ворвавшегося в ее жизнь негаданно, непрошено, только волей отца и матери. По-прежнему испытывала если не отвращение, то неприязнь. Но здесь и сейчас ей внезапно захотелось стать частью великого замысла, еще одним орудием Аллаха.

Захотелось научиться управлять людьми и деньгами.

Рустем-паша обещал научить.

– Если ты обучишь меня, то я, как послушная жена, свято выполню твою волю, – выдохнула Михримах, и Рустем-паша снова улыбнулся. Второй раз за встречу.

– Я знаю, – сказал он.

Вскоре после этого прозвучал гонг и визирь (или он все-таки еще не визирь? Станет таковым только после свадьбы, по праву брака на дочери султана?) засобирался, сказав на прощание, что вторую часть даров доставят Михримах завтра. Среди них, он обещал, будут и нужные книги.

Когда он ушел, девушка обессиленно опустилась на ковер. Служанки засуетились, обмахивая госпожу веерами и пальмовыми ветвями, предлагая прохладные напитки, только что доставленные из погреба, но Михримах отослала прислугу утомленным жестом.

– Как ты думаешь, – спросила она Доку-агу, по обыкновению вынырнувшего из ниоткуда, – можно ли одновременно быть скаредным и щедрым?

– Быть – нет, – твердо ответил евнух. – Казаться – запросто. Кроме того, разные вещи вызывают разные чувства, и человек, великий в великом, может стать умаленным в малом.

– Как это?

– У меня на родине, – задумчиво начал Доку-ага, – был один… бей. Да, до паши он, пожалуй, не дотягивал. Этот бей был весьма храбр на поле боя. Противники боялись его… а он боялся своей матери, шлепавшей его бумажным веером. А еще – больших пауков одного вида.

Михримах, не удержавшись, хихикнула. Байка подействовала, задумчивое настроение как рукой сняло.

Но Рустем-паша все равно не перестал бередить ее душу. Не вспоминать о нем Михримах не могла.

2. Если рыба захочет, вода уступит

В покои матери Орысю звали редко. Хюррем-хасеки искренне не понимала, о чем разговаривать с младшей дочерью. С Михримах все понятно: старшей нужно передавать материнский опыт, объяснять, как жить дальше, когда один из ее братьев станет султаном, как с помощью брата возвеличить мужа и проследить, чтобы тот не лишился головы, а если все же лишится, так хоть второй раз замуж выйти с пользой, а не окончить годы жизни в ссылке, в глухомани… Еще потихоньку готовила к неизбежному – к тому, что старший брат велит убить младших. От жизни не скроешься ни под чадрой, ни за стенами гарема, так пусть же старшенькая встретит судьбу во всеоружии! А младшая… этот ребенок…

Зачем ей здесь быть? Зачем ей вообще быть?

Впрочем, второе не обсуждалось. Милостью Аллаха ребенок появился на свет, стало быть, о ребенке следует позаботиться. А привязываться вовсе не обязательно и даже вредно. И для самой Хюррем, и для этой девочки.

Орыся о мыслях матери, разумеется, не ведала, зато знала твердо: к хасеки-cултан можно приходить, лишь сопровождая Михримах, изображая служанку Михримах, и никак иначе. В остальное время мать, если Орыся ей понадобится, сама придет. Или велит Доку-аге отыскать непутевую девчонку.

Иногда Орысе казалось, что все идет как-то не так. Что стоит постараться, и грозная Хюррем-хасеки посмотрит на нее ласково, как глядела иногда на Михримах. Но девочка тут же одергивала себя: что уж тут поделаешь, никто не виноват, просто судьба выпала родиться второй, как часто говорила кормилица. Младших любят меньше, поскольку именно старшие радуют родительское сердце. Старшие сыновья – наследники и продолжение рода, а за старших дочерей положен самый большой калым. Судьба же младших – в ладонях у Аллаха, и он не торопится ее явить. Так зачем же родителям волноваться о том, что может и вообще не сбыться?

Любят меньше, зато меньше и спрашивают. «Судьба есть судьба, спорят с ней только глупцы да безумцы, – говорила кормилица. – Выбирай, девочка, ты кем хочешь стать?» Орыся кивала, соглашалась: да, глупо, да, следует быть покорнее, голову склонить пониже… А сердце рвалось из груди, жаждало иной доли. Может, это кровь говорила в ней, горячая кровь, когда-то сделавшая молодую полонянку любимицей султана, а сейчас толкавшая на безумства дочь этой полонянки? Остепенившейся, заматеревшей, но в душе прежней: страстной и порывистой, как горячий степной ветер… Кровь упрямо твердила: да, ты живешь хорошо, да, ешь сладко и спишь на мягком, но разве этого достаточно? Разве счастье прячется под чадрой, скрывается стыдливо, стоит кому-то поглядеть на него? Разве не вольное оно, разве не летает, словно птица?

О мыслях своих Орыся помалкивала. Усвоила с детства, что в гареме лишний раз рот лучше не разевать, а сидеть себе в стороночке да держать открытыми уши. Но мать все же тревожилась, глядя порой на эту девочку: ох, не натворила бы бед, ох, не погубила бы!

А теперь еще свадьба Михримах: дело уже решенное, верное и сулящее Хюррем-хасеки немалую выгоду. Так не стоит оттягивать и решение судьбы младшей дочери. В провинцию, какому-нибудь пограничному беку отдать в награду за верную службу. Беречь будет, холить и лелеять: это здесь, в Истанбуле, наложницы из султанского гарема, отданные в жены, – честь, но не редкость, а там она небось одна такая случится на все окрестные земли. Прислать с ней какое-никакое приданое, чтобы бек уж совсем растаял и осознал важность подарка; заодно в письме намекнуть на скорую мучительную смерть, ежели с Разией что-нибудь случится… Да девчонка там как сыр в масле кататься будет!