Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
20 марта я представил Государю проект основных законов так, как они были изменены советом.
Наступили Светлые Праздники, и Его Величество для рассмотрения этого дела собрал совещание под своим председательством после праздников, в конце марта или начали апреля. В совещании присутствовали: министерство, значительное число членов Государственного Совета, в том числе граф Пален (бывший при Александр II министром юстиции), Горемыкин, граф Игнатьев – все по приглашению Его Величества, затем Великие Князья Владимир Александрович, Николай Николаевич и Михаил Александрович со своим не то воспитателем, не то советником, генералом Потоцким.
При обсуждении были некоторые характеристичные прения. Главнокомандующий войсками гвардии Великий Князь Николай Николаевич по поводу статьи о новобранцах выражал мнение, что было бы желательно, чтобы количество призываемых ежегодно новобранцев определялось в порядке Верховного управления помимо законодательных собраний. Ему возражал Великий Князь Владимир Александрович, что количество призываемых новобранцев весьма затрагивает весь быт населения и что поэтому раз решили организовать Думу и Государственный Совет, то нельзя помимо их издавать указы, очевидно, имеющие характер не повеления, а закона, что одно из двух, или не верить, или верить в будущую Думу, если не верить в патриотичность русских людей, то нечего и созывать Думу, а если верить, то нельзя такой важный закон, как определяющий число новобранцев, проводить без Думы. В заключение Великий Князь Владимир Александрович сказал: «Я с своей стороны верю в Россию, в русских людей, верю, что Дума будет патриотична, потому что она будет состоять из русских людей, а потому отношусь к будущему без опасения». В результате предложение Великого Князя Николая Николаевича не было принято Государем.
Затем прения вызвали разногласие между членами совета министров о несменяемости судебных деятелей. За сменяемость говорили министр юстиции Акимов и я.
Мои соображения заключались в том, что принцип несменяемости судей у нас был принят при самодержавном и неограниченном Императоре и касался не Государя, а министра юстиции и вообще высшей юстиции и администрации, что после 17 октября является новое положение вещей, при котором атрибут неограниченности Монарха отпадает, а потому является вопрос, который должен быть решен ныне основными законами, будет ли Государь иметь право в случае, если он признает нужным, сменить судью или нет. Мне кажется, что если это право будет принадлежать Государю, но не подчиненным Ему лицам и учреждениям, то оно скорее будет служить обеспечению независимости и беспристрастности судей.
Граф Пален горячо возражал против сменяемости, упустив, вероятно, из виду, что он сам, будучи министром юстиции, вследствие принципа несменяемости уничтожил назначение судебных следователей, как лиц затем несменяемых, и всюду ввел исправляющих должность судебных следователей, дабы они были сменяемы. И теперь у нас почти все судебные следователи – исполняющее должность. Затем Горемыкин также настаивал на несменяемости.
Государь согласился с меньшинством.
Во что же ныне обратилась эта несменяемость при режиме Столыпина – Щегловитова?..
Как предлагало большинство членов совета, сменяемость допускалась в виде исключения по усмотрению Государя, а теперь несмотря на несменяемость господин Щегловитов сменяет кого вздумает, и судебное ведомство впало в маразм угодничества министру юстиции, от которого зависит благосостояние судебного персонала.
По поводу статьи 35 о неприкосновенности частной собственности произошел между мною и Горемыкиным обмен мнений, который, как я тогда не думал, будет затем иметь важное значение.
Рассуждая об этой статье, которая осталась в редакции, установленной советом, Горемыкин, между прочим, высказал, что предстоящую Думу, а срок открытия ее уже приближался, вообще не следует допускать говорить о принудительном, хотя бы возмездном отчуждении, а в случае, если она не подчинится этому требованию, то правительство должно будет Думу разогнать.
Это решительное мнение, по-видимому, понравилось многим присутствовавшим и, кажется, Государю. Я с своей стороны заметил, что не могу согласиться с таким заключением и советом. Можно не разделять мнения о принудительности отчуждения, но из этого не следует, чтобы Думе воспрещать обсуждать эту меру и проектировать по этому предмету законы. Это именно такой вопрос, который должен составить предмет преимущественных суждений Думы и, если эти обсуждения будут корректны по форме, то я решительно не вижу причины, за то, что она захочет сосредоточиться на крестьянском вопросе, Думу разогнать. Если она решит что-либо несоответствующее, то для этого и проектирована вторая палата – Государственный совет, чтобы недомыслия или увлечения Думы не пропускать. Этот обмен мыслей так и кончился. А затем, как это будет видно далее, это разногласие во мнениях послужило одним из мотивов моего прошения об отставке.
Оно послужило Горемыкину лестницею, чтобы при помощи Трепова занять после меня пост председателя, а затем, по крестьянскому вопросу, и разогнать первую Думу. Мысли, им тогда выраженные, как бы служили представлением его программы, а когда он был назначен, то и должен был эту программу выполнить.
В конце концов после обсуждения основных законов в проект, представленном советом, Государю благоугодно было сказать, что Он принимает этот проект с теми незначительными, преимущественно редакционными, изменениями, которые были во время совещания решены. Проект в окончательной редакции был подписан, и дело я считал конченым. Это уже было в начале апреля.
В это время я уже окончил дело с займом и немедленно вслед за тем, а именно 14 апреля, написал Государю письмо, прося Его освободить меня от поста председателя совета. 15 апреля последовало согласие Его Величества, и 22 апреля оно было официально опубликовано. Я явился к Государю и Государыне. Их Величества были весьма любезны и милостивы со мною. Уже было решено, что мое место займет Горемыкин, который составлял новое министерство, а между тем основные законы все не опубликовывались. До меня уже дошли слухи, что они и не будут опубликованы.
Тогда уже, переехавши из запасной половины Зимнего Дворца к себе в дом, я позвал по телефону генерала Трепова и сказал ему следующее: «Всем известно, что я уже более не председатель совета министров, а просто член Государственного Совета, и я не несу ответственности за последующие действия, но я вас все-таки прошу явиться сейчас же к Государю и сказать ему, что я, как верноподданный Его слуга, всеподданнейше советую ему немедленно опубликовать основные законы, ибо через несколько дней (27 апреля) открывается Государственная Дума и, если в эти дни до открытия Думы законы не будут опубликованы и Дума начнет действовать, не находясь в рамках этих законов, то последуют большие бедствия».
Генерал Трепов через некоторое время вызвал меня по телефону и сказал мне, что он передал Государю в
