Остров Немого - Гвидо Згардоли

– Почему ты не хочешь, чтобы она и Арне жили у нас? – спросила мама.

– Это не вопрос моего желания, – объяснил отец. – Вчера, на маяке, я разговаривал с Суннивой. Сколько в ней сил и желания что-то делать! И, конечно, она бесконечно любит маяк. Для нее это единственная настоящая работа. Эйнар научил ее всему – как сына. И теперь она со всем справляется не хуже мужчины. Она отличный смотритель! И как, по-вашему, везти ее в Эльверум?

– А твой отец? О нем ты подумал? Нужно, чтобы о нем кто-то заботился!

– Суннива умеет ухаживать за Арне.

– Как бедная девушка сможет за ним присматривать, если у них не будет крыши над головой?

Вопрос повис без ответа. Мне показалось, что сомнения отца связаны не с тем, сможет ли Суннива привыкнуть к новой жизни, а с тем, что ему не очень хотелось видеть Арне у нас. Несмотря на то, что отец так тепло и нежно попрощался со стариком, он как будто боялся чего-то: может, его самого, а может, воспоминаний о нем.

Мама догадалась о страхах отца, посмотрела на него с любовью, взяла его за руку и сказала:

– Эмиль, оставь прошлое в прошлом. Не нужно перекладывать чужую вину на эту молодую женщину.

Отец молча кивнул.

– Занесите наши вещи обратно в комнаты, – попросил отец портье, когда мы вернулись в гостиницу. – И отошлите повозку. Мы задержимся. Ненадолго.

Заметив наше удивление, отец объяснил:

– Завтра я постараюсь убедить Сунниву.

Наутро сестра и мама захотели пройтись по городским магазинам. Кружева и платки никогда меня не интересовали, поэтому я попросился поехать на остров с отцом. В голове кружилась навязчивая идея – надо сказать, очень рискованная. Если бы отец узнал, о чём я думаю, представляю, что бы он сказал! От одной этой мысли меня бросало в дрожь. Всю дорогу до острова я молчал и волновался, но старался ничем себя не выдавать. Я сосредоточился, погрузился в размышления и не привлекал к себе внимания.

Увидев нас, Суннива удивилась и обрадовалась. Она помахала нам с галереи наверху маяка и спросила, не забыли ли мы что-то и почему не взяли с собой маму и сестру.

Мы ждали ее у входа в маяк. Отец обдумывал, как бы объяснить ей всё помягче и попроще. Наконец она спустилась и села рядом с нами. Когда Суннива поняла, о чём речь, она вскочила и, качая головой, забормотала: ей уже за тридцать, и маяк – вся ее жизнь с тех пор, как она еще пешком под стол ходила, и дедушка просто умрет от разрыва сердца, если его прогонят с острова, а маяк доверят какому-нибудь чужаку, и вообще, память ее отца достойна большего уважения.

– Это, – произнесла она, указывая жилистой рукой в сторону, – наш дом. Дядя, вы же родились здесь! Неужели вы позволите отнять его у нас?

Отец был в замешательстве. Он не знал, что ответить, потому что видел: Суннива права. Хотя по бумагам дом принадлежал муниципалитету Арендала, его ценность измерялась не деньгами: в нем жили радости и страдания, любовь и непонимание, трудности и победы первых смотрителей – старика Арне, его жены и сыновей. Все эти прошедшие годы сделали дом нашим, домом семьи Бьёрнебу.

Я решился. Моя странная, неожиданная идея ждала воплощения. Мне кажется, она незаметно зародилась во мне еще в тот момент, когда я в первый раз ступил на остров. А может, и раньше: пути сознания непостижимы, нам позволено лишь наблюдать за его причудами. Идея, в сущности, была простой: работу в столярном цехе или в северных лесах я бы с радостью променял на службу на маяке. Суннива научит меня всему, и я стану новым смотрителем маяка Арендала.

– Это ненадолго, пока всё не уладится, – сказал я отцу на его категорический отказ.

Он отвел меня в сторону, подальше от ушей и любопытного взгляда Суннивы.

– Ты что, сошел с ума? – холодно спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Это не то же самое, что поработать на лесопильне несколько недель, понимаешь?

Я кивнул:

– Понимаю. Но, пожалуйста, пойми и ты. Если бы я устроился смотрителем маяка и остался здесь на острове, Сунниву и твоего отца никто бы не посмел выгнать отсюда!

– Ты должен вернуться в университет. Твоя задача – учиться!

– Я как раз собирался поговорить об этом, – признался я.

Отец удивленно посмотрел на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня есть сомнения по поводу университета.

– Какие еще сомнения?

– Я не уверен, что это для меня.

Я рассказал ему о мыслях, которые мучили меня весь прошлый год: что мне кажется, будто я напрасно трачу время и деньги, и что работа руками поможет мне привести мысли в порядок.

– В философии слишком много абстрактности, – сказал я отцу, догадываясь, что он меня не поймет. – Настоящая свобода возможна только в реальном мире, где есть мозоли, пот и усталость. Действие всегда лучше бездействия, согласись.

– Вот что происходит, когда отправляешь детей в университет, – насмешливо ответил он. – Общаешься с ними и не понимаешь, о чём они говорят.

– Знаешь, чему учил Демокрит? Это такой древний философ. Он говорил, что бесконечно великое невозможно понять, не зная бесконечно малого. Я никогда не познаю смысл существования человека, если не познаю самого себя. Но чтобы прийти к себе, нужно идти, а не наблюдать со стороны. Я хочу стать частью мира, природы, земли и солнца.

Отец как будто вздрогнул и покачал головой. Но его решительность ослабла.

– Давай. – Я воспользовался смятением отца. – Давай установим для меня срок – ровно год: с этой минуты и до следующего лета. Всего лишь один год.

Отец слушал меня и смотрел на море, усыпанное