Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

Очевидцев Сцевола опросил лично. У каждого человека он замечал неподдельный ужас. Так, женщина с грудным ребенком рассказывала, как кто-то пустил слух о пожаре во внутренних помещениях. Люди начали потихоньку вставать и уходить, но большинство рассчитывало досмотреть игрища, так как сделало ставки. «Нет у Богов союзника бо`льшего, чем деньги!». Один из игроков, амхориец по имени Цоршад, заметил, что с противоположной от кафизмы стороны зрители начали шевелиться. Он не придал этому значения, а закончил свой рассказ, сетуя, что до финиша ему осталось всего пол-фрона[1].

— Всего-то, вы понимаете? — добавил житель Терруды, вырывая на себе волосы.

Следующим к Сцеволе подошёл Ллерон Марцеллас. Кто увидел бы Ллерона в данный момент, не поверил бы, что это комит развлечений: побледневший, осунувшийся, с когда-то завитой, а ныне опалённой бородкой.

— Марцеллас? — удивился Сцевола. — Зачем вы вернулись?

— Возможно я знаю, кто виновен. Или кто обладает важной для вас информацией.

Он присел на обломок. Руки его вздрагивали, и он безуспешно прятал их в рукава грязного дивитисия[2].

— Перед тем, как… — начал он, — одна из служанок пыталась предупредить нас. Будто мы все в опасности. Тогда ей никто не поверил. Я не знаю, может, это вообще не имеет смысла.

— Нет, продолжайте. — «Смысл имеет всё». — Служанка, говорите?

— Она прислуживает у цезариссы. Зости Луан.

Сидя на остатках трона, Сцевола задумчиво отбарабанил пальцами по его бронзовому подлокотнику.

— И она пыталась вас предупредить?

— Она сказала, что подслушала чей-то разговор… сейчас уже не вспомню, что она точно говорила. — Марцеллас кивнул подбородком на единственную уцелевшую колонну. — Вот там стоял посол из Вольмера. Из нас он единственный, помнится, её поддержал. И зря мы его не послушали! — Тут он выпрямился. — Всё это связано, не находите? Служанка… эти варвары… они что-то замышляли. Мой друг вообще уверен, что это их рук дело.

Ещё немного, и Сцевола прыснул бы со смеху. «Девочка и дикарь умнее образованных мужей? Боги!» Это было бы грустно, если б не было так смешно.

Но помня, что на выборах консула Марцеллас может голосовать за него, Сцевола усилием воли инсценировал «друга»: он вздыхал с печальным прямодушием и качал головой, идеально разыгрывая на лице сочувствие. Так лекарь терпеливо выслушивает больного, рассказывающего, как он просунул голову в дупло, чтобы найти золотую монету, и застрял там.

— Коллега, вы сказали, ваш друг?..

— Анфипат Марк Алессай. О, он умный человек. Нет никого, кто был бы опытнее в таких делах.

Ллерон кашлянул и добавил спустя недолгую паузу:

— Никого, кроме вас, точнее.

— Счетовод? — спросил он любопытным тоном. — А где он сейчас?

— Марк… — Ллерон махнул рукой в неопределённом направлении. — Отправился к себе. Человеку тоже досталось. Никому не пожелаешь такого.

— Что ж, Мы примем к сведению всё, что вы сказали. Покиньте ипподром. Не следует почтенному патрицию находиться в этом осквернённом месте.

— Как же вы здесь?

— Это Наша работа, — фальшиво-грустно ответил Сцевола.

— Боги в помощь, — не улыбнувшись напоследок, он засеменил по освобождённым от завалов ступеням. Неопрошенных очевидцев магистр пока звать не собирался. То, что он услышал от Ллерона, не указывало на виновника, но дало возможность отсеять всех, кто явно непричастен к пожару: служанку по имени Луан и, как это ни странно, вольмержских варваров.

Для начала — человек, который устраивает столь массовое убийство, не стал бы предупреждать кого-либо из незнакомых людей. Чтобы отвести от себя подозрение, он бы указал на кого-нибудь другого. На того же Ллерона, к примеру. Но служанка никого не обвиняла, кроме людей, которых она подслушала в помещениях, да и о тех, если Ллерон прав, упомянула мельком.

Вероятно, поджигатели были родом из Эфилании, если служанка поняла, о чём они говорят. Будь они варварами, обсуждать планы на эфиллике, чтобы какой-нибудь случайный прохожий услышал — это признак дилетанта даже для них. «Все поймут говор варвара. Думаешь, Марцеллас, они желали свалить вину на наших соотечественников? Ничего бы не вышло!»

Сцевола вспомнил, что в конце этой седмицы ему предстоит выступать по делу Марка Цецилия. Искать виновника пожара совсем некстати сейчас, когда гораздо важнее выполнение обещания и поиск пропавшей Клавдии.

Время, потраченное на Ллерона и очевидцев с однообразными репликами, он мог бы пустить на составление речи для обвинения. Планируя позвать остальных очевидцев, чтобы быстрее закончить, он заглянул за обрушенную колонну.

В окружении ликторов ждало десять человек. Десять!

«Такими темпами Мы никогда не выберемся».

Он потребовал принести ему столик, перо, чернила и чистый пергамент. Когда рабы выполнили, Сцевола, обмакнув кончик пера в чернила, написал следующее:

Сообщаем, что допрос Марка Цецилия по делу Вашей сестры переносится на судебный этап. Мы очень жалеем, что не можем заняться этим делом раньше. Боги взвалили на Наши плечи проблемы, требующие Нашего изучения, и как бы ни хотело Наше сердце, Мы не в силах отказаться от них.

Немного подумав, он добавил:

В качестве извинения Мы предлагаем Вам встретиться на мосту около дворца сегодняшним вечером. Вы расскажете больше о Марке Цецилии, о Вашей сестре и предположениях насчет её исчезновения. Мы же, в свою очередь, покажем Вам окрестности дворца.

Суважением к Вашему Дому, Семье и Традициям,

Гай Ульпий Сцевола.

Следом, магистр сложил пергамент, нарисовал на нём свою подпись, и отдал в руки курьеру со словами:

— Лично в руки Юстинии, дочери Эола Алессая.

День клонился к вечеру.

_________________________________________

[1] Фрон = 4,5 м.

[2] Дивитисий — в Эфилании длинная шелковая туника с рукавами, которую надевают к торжественным случаям.

Безымянный берег

СЦЕВОЛА

Юстиния выплыла из тумана, будто наяда, в серебристом хитоне с диплодионом[1], который каскадом ниспадал на её талию. Его задним концом она накрыла волосы цвета ежевики, и Сцевола, стоящий у парапета, поначалу думал, что к нему движется одна из богинь очага. Чем ближе она становилась, тем чётче прояснялись контуры её тела, её одежды, волос; зрение Сцеволы выхватывало из белой дымки её образ, вылавливало, как удильщик — редкого и желанного вуалехвоста.

Девушка остановилась на расстоянии двух вытянутых рук. Позади неё Сцевола засёк силуэты крупных мужчин, едва выступавшие из густого тумана. Её телохранители наблюдали, и магистр, хотя и понимавший причину, не любил, когда в его безопасности возникала брешь. Он предпочитал довлеть над ситуацией, даже над простыми формальностями… обычно предпочитал. Что-то толкнуло его явиться без охраны, безоружным — в вечерний туман, где так легко потеряться.

— Вы боитесь? — спросил Сцевола. — Не волнуйтесь.

— Моя сестра тоже не волновалась, — в растерянности проговорила Юстиния, оглядываясь, словно лань в поисках хищника, — пока не сгинула в вашем городе.

— Мы найдём её, как и обещали.

Она подошла ближе.

— Вы писали, что хотели бы поговорить. О чём?

— О деле. — Следуя приличиям, он протянул ей руку. — Мы не займём много времени. Вы же не против прогуляться до Арборетума?

— Хуже не будет. — Робкая улыбка осенила её лицо. Она пожала плечами и в ответ позволила Сцеволе взять её ручку.

Ему казалось, он дотронулся до айсберга. Или до ручья, стекающего с Ветреных гор. Или до кристалликов тумана, что собирались вокруг. Её чувственные пальчики были влажными от мороси, ещё немного, и они выскользнули бы, как льдинка из тающего ледника. В то же время, Сцевола не чувствовал никакого смертного холода, никакой жужги в мягкой, словно шёлк, коже.

Сцевола и Юстиния двинулись вдоль левого края Царского моста. Серебристо-серый пух, обогнув парапет, заволакивал пространство внизу, и чудилось, будто мост дрейфует в сказочном океане из вскипевшего молока. Воображение с энтузиазмом художника рисовало колодцы душ, падая в которые, ты очутишься в ином мире, или врата в божественный мир, спрятанные за батистом. Из-за этого туман манит к себе романтиков и самоубийц — и те, и другие не желают видеть, что их убьёт.