Май любви - Жанна Бурен

— Вы правы дорогая; надо требовать, чтобы этих голиардов наказали, уж слишком часто сегодня такое случается! — воскликнула Изабо. — Напасть на двух девушек, таких, как ваши, с семьей которых они к тому же знакомы, — это же неслыханное дело!

Она качала головой, покрытой накрахмаленным муслином, выглядевшим как плюмаж[9] на шлеме воина.

— Видишь, дочка, как я была права, советуя тебе избегать новой дружбы, которую ты была готова завязать с этим бездельником, — поучительно добавила она. — Кто может сказать, что тебя ждет, если ты будешь с ним встречаться?

Несмотря на свое обычное самообладание, Гертруда покраснела до корней волос. В ее взгляде вспыхнул протест, слишком сильный, чтобы его можно было скрыть.

— Мне не грозит опасность встречи с ним, он исчез, — проговорила она недовольным тоном. — Никто не знает, где он теперь!

Она отбивалась этими словами, словно хотела спрятаться за них.

— Считавший его своим другом, Арно также страдает от неоправданного предательства, — вздохнула Матильда.

— Думаю, что он постарается отомстить за сестру, — предположила Изабо, у которой, похоже, снова проснулось любопытство.

— Я только что тщетно пыталась его в этом разубедить, — призналась Матильда. — Он отправился по следам Артюса; должна признаться, сомневаюсь, что он его найдет.

— На такую встречу очень мало шансов, — вдруг сказала Гертруда с такой горячностью, какой не проявляла с самого начала разговора.

— Схватят ли его когда-нибудь?! — с ненавистью спросила Флори. — Эти бесчестные типы могут долго пользоваться помощью сообщников, которых у честных людей не бывает.

— Его величество король обещал мне, что полиция сделает все, чтобы разыскать преступников, — вновь заговорила Матильда. — Я верю в его слово.

— А мне не верится, что жандармы способны отыскать логово этих перелетных птиц, которые наверняка знают много не известных никому убежищ, — заметила Изабо. — Что же намерен делать Филипп в отсутствие главы семьи и Бертрана? — спросила она. — Да и Арно, отправившийся на охоту за негодяями?

— Утром ему снова надо было пойти во дворец, — объяснила Флори, — и он не успел рассказать мне о своих намерениях, но я надеюсь, что мне удастся удержать его здесь. Что он может сделать с людьми, которые гораздо сильнее его и способны на любое зверство? Бедняжка был бы заранее обречен!

Эти слова Флори, казалось, удивили Гертруду, озадачили, может быть, даже шокировали ее и, во всяком случае, заинтересовали.

— В самом деле, ваш супруг должен был прийти в ужас от того, что случилось с Кларанс, ведь это вполне могло случиться и с вами, — твердила свое Изабо, не перестававшая с какой-то ненасытной жаждой смаковать возможные последствия несчастья.

— Несомненно, если бы Артюсу удалось увести вас, как и вашу сестру, в Вовэр, Филипп теперь был бы в положении, которое просто невозможно себе представить, — заметила Гертруда, неотрывно глядя на Флори с выражением задумчивого сострадания.

— Он разделил бы со мной мои страдания, — твердо проговорила Флори. — Я уверена, что не ошибусь, если скажу, что он подумал бы о том, чтобы помочь мне своей любовью и заботой. И сохранил бы в душе отвращение и ненависть к палачам.

— Вы, наверное, правы, дорогая; в конце концов, вы же его знаете гораздо лучше, чем я.

VII

Май кончался исступленным сиянием солнца. Необычная для этого времени жара царила в долине Сены и давила Париж.

Возвращаясь с улицы Кэнкампуа, где она весь день работала, Матильда с порога поняла, что вернулся Этьен: двое слуг вышли из конюшни с хорошо знакомым ей кофром. Ей бы встретить мужа самой, чтобы первой рассказать ему обо всем, что произошло после его отъезда. Она увидела его перед дверьми спальни девочек, разговаривавшим с Тиберж ля Бегин.

— Так вот какая судьба нас ожидала! — вскричал Этьен, увидев жену еще до того, как она переступила последнюю ступеньку лестницы, прежде чем успела обнять его, как всегда после разлуки. — Черт побери! Вы не ошиблись накануне моего отъезда, предвкушая недоброе. Это звучало угрожающе! Решительно, нас преследует неумолимый рок!

На его лицо, и без того прорезанное горькими морщинами, выражение злобы и протеста наложило агрессивную маску, которую Матильда видела часто и не любила. Она понимала, что Этьен, самой сокровенной гордости и самой горячей любви которого был нанесен такой удар, не примет этого испытания со смирением доброго христианина и сохранит в глубине души злобу и горечь, которые его теперь пожирали. Малейшее внимание, проявлявшееся к нему в связи с этим горем, было для него невыносимо, заставляло сомневаться во всем, сомневаться даже в Боге!

— Увы, мой друг, — проговорила Матильда, — на нас действительно обрушилось что-то ужасное, но разве нас не двое, чтобы выдержать это испытание? Мы будем поддерживать друг друга, не так ли? К тому же мы должны думать больше о Кларанс, чем о себе.

— Вернется ли к ней когда-нибудь рассудок? В ее теперешнем состоянии ничто не позволяет на это рассчитывать. Я только что был у нее. Она, кажется, меня даже не узнала. Да что там «узнала» — увидела ли она меня, по крайней мере? Я в этом не уверен.

— Я знаю, как ужасно это… помутнение сознания, мой друг. Оно терзает меня так же, как и вас, но в нас должно все время оставаться место для надежды — ведь она самая спасительная из всех добродетелей. Если мы хотим, чтобы Кларанс в один прекрасный день выбралась из этого колодца, куда ее бросило ужасное потрясение, то нам самим необходимо верить, твердо верить в то, что это возможно. Именно такой ценой мы вытащим ее оттуда. Наша твердость, наша уверенность должны стать залогом ее выздоровления.

Этьен безнадежно шевельнул рукой.

— Неужели ваша постоянная добрая воля, делающая вас готовой к встрече с жестокостями жизни, не отступает перед этим ужасом? — воскликнул он с негодованием. — Чего же вам еще надо? Подобная слепота в конце концов становится вызовом! Разве вы не понимаете, как и я сам, что даже если Кларанс когда-то и придет в сознание, она отныне обречена, потеряна?

— Почему? Когда мы ее вылечим, а мы добьемся этого, я очень хочу в это верить, когда она снова станет самой собою, кто может помешать ей мирно жить с нами?

Ожидая возвращения мужа, Матильда думала, что найдет в нем твердую опору перед лицом общего врага. Разочарование в этом было для нее тем более мучительным. В глазах ее показались слезы.

— Не нужно говорить так громко у дверей комнаты нашей барышни, — проговорила Тиберж, почуявшая бурю. — Ей нужны покой и тишина.