Браслет из города ацтеков - Екатерина Лесина

Идиот.

Ну почему все вокруг такие непроходимые идиоты?

Лискина рука, легшая на плечо, успокоила.

– Мне жаль его, – сказала Лиска.

– Кого?

– Того мальчика. Ему, наверное, было очень одиноко.

Пусть и так, но одиночество – еще не повод для убийства. Вась-Вася озвучил мысль, но Лиска лишь плечами пожала. Она была на редкость упрямым существом.

Как и сам Вась-Вася. Не стоило на нее давить тогда. Найди он в себе силы поддержать, глядишь, все бы сложилось иначе.

Новый дом начался с двери подъезда, ярко-желтой и нарядной. Отец толкнул и мрачно сказал:

– Иди. Веди себя хорошо. Не обижай брата.

Ягуар кивнул: он не станет. Он вообще не знал, что у него есть брат, а когда узнал, то начал гадать, каков этот брат.

Мелкий. Круглый. Ноги косолапые, а волосы вьются. И еще они легкие, на пух похожие. А глаза у брата круглые, кукольные.

– Ванечка, – сказала женщина в клетчатом переднике, – это Егор. Егор – это Ванечка. Идите мыть руки, кушать будем.

Она улыбнулась отцу и Ягуару, и Ванечке, и всем троим – одинаково приветливо. И руку протянула, чтобы Ягуара погладить, а он испугался и отшатнулся.

– Я же тебе говорил, что он – дикий, – буркнул отец, отворачиваясь.

Ягуару стало обидно, что теперь эта женщина, от которой вкусно пахло едой, поверит отцу. Она больше не станет улыбаться и превратится в хмурую тетку, вроде классной руководительницы.

Уже потом, когда за столом сидели, Ягуар исподтишка рассматривал Светочку. Живое лицо, светлые волосы, ярко-красные серьги в ушах и на шее – три нитки таких же ярких, как выспевшая малина, бус.

– Ты будешь жить в комнате с Егором, – сказала Светочка, ставя перед Ягуаром тарелку с борщом. – Ты же не против?

– Он не против, – ответил отец и, глянув на Светочку, жестко произнес: – Нечего над ним прыгать. Не маленький уже.

Отец был прав, но когда теплая Светочкина рука легла на макушку, Ягуар замер, боясь спугнуть. Мама давно не прикасалась к нему.

Мамы больше не было. Но только ночью, когда все-все в квартире уснули, Ягуар позволил себе расплакаться. Он вцепился в подушку зубами, давя хрипы, и отчаянно моргал. Слезы сыпались градом. И Егор проснулся.

– Плацес? – шепотом спросил он.

– Нет.

– Плацес. – Брат сполз с кровати и босиком прошлепал по полу. – На вот.

Егор сунул своего медведя с обслюнявленным ухом и поинтересовался:

– Где болит?

– Тут, – Ягуар приложил детскую ладошку к сердцу. – Слышишь, как стучит?

Тень брата, черная в чернильной ночи, кивнула. Егор забрался в кровать, обнял – пахло от него клубничным вареньем – и сказал:

– Потерпи. Пройдет.

Он четко выговаривал «р», и все равно был смешным. Беспомощным. Близким. Пожалуй, ближе, чем кто-либо в этом мире. Одиночество отступило, и Ягуар понял: он сдержит слово.

Он скорее умрет, чем обидит брата.

В новый дом солнце приходило рано. Оно пробивалось сквозь дымку тюля и разрисовывало пол узорчатыми тенями. Солнце рассыпало бисерных зайчиков и щекотало нос длинными кошачьими усами. В столбах света плясали пылинки. А пол источал слабый запах краски.

Ягуар просыпался и лежал, наслаждаясь покоем. А потом появлялась Светочка и будила Егора поцелуем, а Ягуару подмигивала, и это был их со Светочкой пустяшный секрет.

Они завтракали втроем, потому что отец уходил раньше, и собирались, суетливо и смешно. Егор иногда капризничал, но Светочка не злилась на него, как не злилась на Ягуара.

Она была очень светлой, Светочка, и Ягуар изо всех сил старался не огорчать ее.

Он начал учиться, внезапно осознав, что ничего сложного в учебе нет. Он бегал в магазин и подметал пол. Он вытирал тарелки, радуясь, что Светочка не боится его неловкости. Он читал Егору сказки и сам сочинял истории с участием пластиковых солдат и плюшевого медведя.

Светочка радовалась. Отец злился. Он прятал злость внутри себя, и та зрела, готовая в любой миг прорвать тонкую кожицу терпения. А потом Ягуар потерял деньги. Десять рублей, отложенных на магазин, завернутых в тетрадный лист со списком покупок. Он сложил листок, сунул в карман и побежал, спеша поскорей исполнить поручение. Уже в магазине оказалось, что карман дырявый, и листок выпал, и деньги тоже. Отец в потерю не поверил.

Он заглянул Ягуару в глаза, скривился, как обычно, и спросил:

– Ты ведь их потратил?

– Нет, – Ягуар не отвел взгляда.

– Ты вор.

– Нет.

– Ты украл деньги и потратил, – отец убеждал не столько себя, сколько Светочку, застывшую в углу кухни. И именно перед ней Ягуару было стыдно. А вдруг Светочка тоже поверит, что он – вор? И перестанет улыбаться, перестанет подмигивать по утрам, сохраняя смешной секрет?

– Я потерял! В кармане дырка была! Я не знал, что там дырка…

– Хорошее оправдание.

– Митя, может, так все и было? – тихо сказала Светочка. – В конце концов, это просто деньги…

– Это мои деньги. И твои деньги. Не его. Он не имеет права брать эти деньги. И уж тем более не имеет права врать.

– Послушай…

– Светлана, пожалуйста, не вмешивайся. Это мой сын. И мне решать, как его воспитывать.

– Но…

– Света!

Сейчас он ее ударит. И будет виноват Ягуар. Он ведь действительно виноват. Он деньги потерял, и нельзя, чтобы Светочке было больно.

– Я потратил деньги, – тихо сказал он, опуская взгляд. – Это я украл и потратил деньги.

– Вот видишь? – жесткие пальцы вцепились в ухо. – С ним нельзя мягко. Он не поймет.

Отец, получив желаемый ответ, как-то сразу успокоился. Пороть – выпорол, но бил не в полную силу, и Ягуар стерпел. А приказу оставаться в комнате он даже обрадовался. Ягуар не представлял, как теперь сесть за общий стол и посмотреть в глаза Светочке или Егору.

Чувство стыда было столь мучительно, что Ягуар забрался под кровать, закрыл глаза и заткнул уши. Он представил, что его здесь нет. Он в другом месте.

Где-то далеко-далеко, где солнце гладит горбатые спины скал. И волны играют на струнах света. А заигравшись, выплескиваются на берег, разглаживают белый-белый песок.

На песке следы человека и зверя. Человек смугл. Черные его волосы украшены перьями. Кожа – шрамами. В руке его лук, на груди – цепочка с медальоном. Зверь ступает по следу. Он огромен, но не страшен. Он словно вылеплен из света и тени.

Зверь поворачивается к Ягуару и раскрывает рот, говоря:

– Просыпайся.

Ягуар открывает глаза. В комнате темно. И холодно. И рука затекла.

– Ну же, Ваня, выходи. Не надо прятаться, – Светочка стоит на четвереньках и протягивает руку. – Выходи же.

– Я не… деньги… я не…

– Я знаю, – мягко отвечает она.

Светочка помогает вылезти, она обнимает, прижимает к себе и гладит, унимая боль и обиду. А потом тайком отводит на кухню, наливает молоко и режет батон. Ягуар не голоден, но он ест, чтобы не огорчить Светочку.

– Больше не делай так. Ладно? – шепотом просит она.

– Как?

– Не признавайся в том, чего не делал. Будет только хуже.

В темноте ее лицо – белый круг. Словно луна, сошедшая на землю. Там, в стране Ягуара, луна тоже большая и круглая, она добра ко всем, живущим в ночи.

Но луну легко обидеть. Ягуар не позволит.

А что касается самого Ягуара, то он сильный, выдержит.

Он твердил себе это потом, когда Светочка заболела. Ягуар первым заметил печаль в ее улыбке и то, что солнечный свет, падая на ее лицо, не украшает – уродует. Тени под глазами, заострившиеся нос и подбородок. Обвисшие щеки и печальные складки на лбу.

Ягуар начал следить. Он чуял запах, но еще не знал, что так пахнет смерть. К матери она подбиралась иначе, во флере ароматов вина и водки.

Светочка таяла. И когда в доме прозвучало слово «рак», Ягуар сбежал. Он день бродил по улицам, кусая себя за пальцы, ночь провел на кладбище. Ягуар и сам не понял, как выбрался сюда, просто очнулся перед могильной плитой, которая была холодна и грязна. Он что-то говорил, или жаловался, или плакал, или ему просто казалось, что он разговаривает, а на самом деле в голове была пустота и тишина.

Утомленный, Ягуар заснул, а проснувшись, отправился домой.

Спокойно вынес крики отца и порку, чувство стыда встрепенулось и заглохло, придавленное горем столь необъятным, что для собственных капризов Ягуара места не осталось.

Он извинился перед заплаканной Светочкой и не смог выдержать взгляда – страшно было глядеться в тень. А ночью, не сумев заснуть, Ягуар услышал то, что ему не полагалось слышать.

– Митя, пообещай мне, что не бросишь мальчиков! – Светочка говорила сердито, и уже это заставило Ягуара насторожиться. Она прежде никогда ни на кого не сердилась, а тем более на отца. – Обоих.

Отец молчал. И пускай. Предопределенность будущего смиряла с настоящим.

– Митя, пожалуйста. Он же просто ребенок. Он твой сын. Достаточно посмотреть на вас, чтобы…

– Он проклят!

– Да глупость какая! Ты мне твердишь и твердишь, а на самом деле не он проклят, а ты упрям.

– Из-за него мы развелись. Из-за него умерла Инночка. Из-за него ты заболела…