Беги, детка, беги - Дон Бот

в ванной до тех пор, пока ты не могла больше сидеть, как следует и твоя задница не приняла цвет твоего платья. Что-то в тебе, Эмилия, забралось под мою кожу. Мне нравится, что ты сломлена. Я люблю этот страх и уязвимость в твоих глазах, когда причиняю тебе боль, а ты так храбро держишь рот закрытым и все терпишь. Ты словно создана для меня и в то же время самое худшее, что могло со мной случиться. Если ты меня не притормозишь, я, в конце концов, уничтожу тебя полностью, пока от тебя ничего не останется. Я человек, который пожирает других, Эмилия, потому что у меня нет совести и сожаления. Иногда я сам себя боюсь.

Это вещи, которые никогда тебе не скажу. Вообще-то я знаю, что тебе было бы лучше без меня. Но я достаточно эгоистичен, чтобы игнорировать это.

Из трех месяцев осталось два, Эмилия. И чем ближе день твоего отъезда, тем больше я чувствую себя загнанным зверем. Беспокойный. Раздраженный. Напряженный до предела. За секунду от взрыва. Я не могу себе представить, чтобы ты жила с ним идеальной жизнью высшего общества Нью-Йорка. Это не подходит тебе так же, как и дорогие туфли и бранчи с какими-то богатыми снобами. Тебе больше подходят прокуренные бары, где ты выпиваешь слишком много, чтобы проснуться в беспамятстве; потерять кошелек и искать телефон, который находится у твоего уха. Тебе подходит сидеть в пять часов утра в подвале какого-то ублюдка и ждать его. Тебе подходит не задавать вопросов, когда он возвращается домой избитым после драки.

Мне немножко понравилось то, что по приходу домой ты была первой, кого я увидел, детка.

Но и об этом ты никогда не узнаешь.

Я ненавижу траву, Эмилия. От нее я начинаю философствовать и копаться в себе. Это не в моем стиле.

Я не зову и не пишу тебе. Вместо этого мне интересно, придешь ли ты сама ко мне, как это часто бывало, хоть ты успешно заявляла, что делаешь все только из-за видео. Мы оба знаем, каково это на самом деле.

И все же, Эмилия, даже если Райли тебе совсем не подходит, он даст тебе то, что ты думаешь, что хочешь. Не будет ни страсти, ни жгучей любви, ни огня. Зато будет безопасность. Уверенность. Дружелюбие. Социальные контакты. Вечеринки. Обеды. А также милые, маленькие детки.

После всего, что сейчас проносится у меня в голове, я подумываю, стоит ли мне отпустить тебя. Мне нравится заниматься с тобой сексом, но ты всегда выберешь его. Хоть прошлой ночью ты и сказала мне, что больше не будешь его трахать, я не верю тебе, Эмилия. Потому что только за ужином я понял, что ты поедешь с ним в Нью-Йорк в любом случае. Нет ни единого шанса, чтобы было по-другому, а я не делюсь тем, что принадлежит мне. Вот почему я предпочитаю отказаться от этого.

Как и ожидалось, ты пришла сюда добровольно. Какая ирония. На тебе белая майка, через которую просвечиваются твои соски — Эмилия, ты маленькая шлюха, — и шорты, которые заканчиваются чуть ниже твоей задницы. В твоих глазах снова появилось это упрямое выражение. Значит, ты снова хочешь знать. Но у меня уже нет желания. Как будто во мне переключился выключатель.

Ты просто стоишь там, твоя кожа переливается в лунном свете, запястья выглядят ужасно, но ты даже не вздрагиваешь. Твои черные длинные локоны рассыпались по обнаженным плечам и груди.

— Ты не написал, — говоришь ты, и я поднимаю бровь вверх.

— А что я должен был написать? — спрашиваю я и затягиваюсь косяком, ноги скрещенные в щиколотках, одна рука за головой, лежу на кровати, как обычно, когда не могу уснуть.

— Чтобы я спустилась? — неуверенно спрашиваешь ты. Ох, Эмилия, ты слишком много хочешь.

Рядом со мной лежит телефон, на котором играет наша песня, детка. Я помню, как она стала ею. Она играла в моем подвале, и ты курила вместе со мной, а потом начала танцевать, хоть я даже не приказывал. Просто так. Ты медленно стаскивала с тела одежду, я наблюдал за тобой. В тебе есть эта сторона, которая может быть очень уверенной и дикой, но сторона, которая хочет услышать, что она должна сделать, намного мощнее, Эмилия.

Ты села ко мне на колени. Я схватил твою задницу и знал, что это дерьмо между нами настоящее. Твои губы были на моих, и ты держала мое лицо так, будто держала в руках свою жизнь. Я никогда не понимал, что ты видишь во мне в такие моменты. Почему твои глаза сверкают благоговением.

Я оставил мою крошку дома одну.

Я больше не люблю ее.

И она никогда об этом не узнает.

Эти долбаные глаза, в которые я смотрю сейчас.

Покажи мне свою задницу.

Смотри, сколько у меня денег!

И я опустошу подчистую свои кредитки.

Теперь я чертовски подсел на это.

Ты узнаешь песню, потому что сама напеваешь ее каждый день под нос, думая о том моменте, когда держала меня в своих руках. Не наоборот. Теперь ты стоишь здесь и смотришь на меня своими большими глазами, и я не знаю, что сказать. Впервые.

Я должен выгнать тебя вон, но вместо этого слышу, как говорю:

— Иди сюда. — Хрен его знает, что руководит мной и что было в моей траве, но я встаю. Ты растерянно смотришь на меня, когда я подхожу к тебе.

Играет середина песни, когда я смотрю на тебя, прямо в глаза цвета моря, которые пожирают меня. И ты смотришь на меня сквозь эти густые ресницы. В них запутались пряди волос, приоткрытые губы влажные. Ты дышишь спокойно, потому что я рядом. С одной стороны, ты меня ужасно боишься, с другой — доверяешь, но не понимаю почему.

— Я недостаточно хорош для тебя, Эмилия, — сухо говорю я, и ты цинично улыбаешься.

— Я знаю.

Мы как-то начинаем двигаться. Я просто пытаюсь не видеть в течение сегодняшней ночи, что ты не моя, и я никогда не буду твоим, потому что не умею делать такое дерьмо. Так же, как и любить. Но ты так отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя любили.

Наши тела соприкасаются, когда мы двигаемся под музыку, как будто так было всегда. Ты нерешительно кладешь пальцы на низ моей футболки. Прежде чем снять ее с меня, ты вопросительно смотришь мне в глаза, и я