Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

Они вышли на огромную, пустынную ночью Красную площадь, залитую потоками света от мощных прожекторов.

— Вы правы, — сказал Ник. — Какой смысл выспрашивать друг друга? Главное то, что сейчас мы вдвоем, вы и я, и пусть все будет сказано в свое время и в своем месте.

Они присоединились к тем, кто еще бродил по площади. Гулявших было немного, все больше парочки, которые как будто и не замечали снопов прожекторных лучей, падавших на них, на низкий мавзолей из красного гранита, на часовых, что стояли как вкопанные в почетном карауле, на пустые трибуны за низенькой оградой. От электрического света деревья на фоне старых кирпичных стен Кремля приняли неестественно зеленый цвет театральных декораций. Но небо, в котором высоко над куполом дворца полоскался на ветру алый флаг, было темным, и храм Василия Блаженного окутал мрак, и весь он со своими луковицами и башенками вырисовывался сплошным черным силуэтом. У кремлевских ворот стояло несколько милиционеров: они курили и болтали между собой и даже не взглянули на Ника и Анни, когда те проходили мимо, спускаясь в темноту, к реке.

Они молча шагали по безлюдной каменной набережной вдоль неподвижной черной реки, и Ник наконец взял руку Анни в свою — жест, показавшийся ей настолько естественным, что она даже не подняла голову взглянуть на Ника. Так они шли, пока она не остановилась отдохнуть у каменного парапета. Если бы ей хотелось, чтобы Ник сейчас ее обнял, она стала бы лицом к воде и перегнулась через парапет. Но она оперлась спиной о камень, положив локти на парапет, — ее поза выражала спокойную настороженность. Ник не хотел быть назойливым, и, однако, он был уверен, что в эту минуту Анни тянется к нему так же, как и он к ней. Она не оскорбится, если он вздумает сейчас поцеловать ее, но ему нужно было гораздо больше, чем беглый поцелуй. Он не хотел рисковать, он боялся начать то, чему не будет продолжения. Он стоял и смотрел на нее в раздумье. Анни угадала, что происходит с ним, слегка улыбнулась, отодвинулась от парапета и сказала:

— Уже очень поздно. Второй час.

— Куда же мы пойдем теперь?

— Больше идти некуда, — ответила Анни. — Ночью в Москве все закрыто.

Он подождал, надеясь, что она предложит пойти к ней, но Анни молчала.

— А как насчет тех ресторанов, в которые мы не попали сегодня?

— В другой раз.

— Но когда же? — Завтра вы заняты, а на субботу Гончаров пригласил меня к себе, у него собираются друзья.

— Завидую. Вы проведете интересный вечер.

— А вы?

Анни улыбнулась.

— Буду работать, только и всего, — сказала она и засмеялась. Приходится говорить правду, вы ведь не переносите таинственности. Да я и сама терпеть ее не могу. По-моему, это такой дешевый способ вызвать к себе интерес!

— Значит, в воскресенье? Если мне не продлят визу, это будет мой последний день в Москве.

Анни кинула на него быстрый взгляд, будто только сейчас осознав эту неприятную возможность.

— Там увидим, — сказала она. — Смотрите, вон такси! Помашите ему скорее, другого мы так поздно ни за что не найдем.

Зеленый огонек, быстро движущийся им навстречу, был от них в доброй четверти мили, но уже через несколько секунд оказался рядом. Анни дала шоферу адрес гостиницы Ника, но Ник настоял на том, что сперва довезет ее до дому: он все еще не терял надежды. Однако, когда такси остановилось возле ее дома, старого здания с массивной деревянной дверью, Анни вышла первой, протянула ему в машину руку, прощаясь по-европейски, поблагодарила за приятный вечер, и Ник понял, что поступил правильно, не проявив излишней настойчивости.

— До воскресенья, — сказала Анни. Она послала ему воздушный поцелуй и закрыла дверцу. Потом отошла, но тут же снова вернулась. — Не забудьте позвонить мне, как только выяснится относительно визы, — сказала она. — В любом случае.

— Вы думаете, может статься, что я и не получу ее?

— Ничего я не думаю. Я только хочу, чтобы вы мне позвонили. Я хочу знать.

Она улыбнулась ему и вошла в дом.

6

Мысли Ника все еще были заняты ею, когда на следующее утро он проснулся и встал, чтобы приняться за доклад. Только уже усевшись за стол и начав приводить в порядок страницы текста, он усилием воли заставил себя не думать об Анни.

В восемь утра зазвонил телефон. Ник взял трубку и услышал голос Хэншела.

— Вы обещали позвонить мне, чтобы вместе поехать на конференцию, сказал Хэншел. — Я звоню вам, пока вы не успели еще предпринять что-либо в этом направлении. Я не смогу прийти.

— Очень жаль, — сказал Ник.

— Дел у меня сегодня по горло, но мне все-таки очень хотелось бы повидаться с вами.

— К сожалению, не выйдет, — сказал Ник. — Сегодня мой доклад, и я должен на нем присутствовать.

— Сколько вы еще пробудете в Москве?

— Неизвестно.

— То есть как это неизвестно? — сразу же насторожился Хэншел. Насколько мне помнится, вы прямо-таки жаждали остаться здесь еще на некоторое время.

— Пока все висит в воздухе. Вопрос решается сегодня.

— Ну и ну! Так вы на это и намекали, когда говорили вчера, что столкнулись с бюрократической волокитой?

— Примерно.

— Весьма странно. За кого они вас, собственно, принимают?

— Не торопитесь с выводами, Леонард. Пока речь идет лишь об оттяжке решения, только и всего.

— Что ж, интересно, чем это кончится. Да, кстати, — продолжал Хэншел небрежно, — кто та очаровательная дама, с которой вы видели меня вчера? Я бы хотел знать о ней подробнее.

— Я вам позвоню попозже, — сказал Ник. — Сейчас я страшно занят.

Хэншел рассмеялся.

— Бог ты мой, какой вы собственник! Что она делает в Москве? Это и все, что мне нужно узнать.

— Я и сам знаю о ней очень мало. Как будто занимается всем понемногу: переводит, пишет в разные газеты и журналы, даже выполняет секретарские обязанности.

— По-русски говорит хорошо?

— Очевидно.

— Да, кажется, это именно то, что мне нужно, как вы полагаете?

— Судя по всему, она очень занята. И затем я понятия не имею, что именно вам нужно.

— Да-да, было бы неплохо ее заполучить. Знает язык, знакома с городом, умна, на нее приятно смотреть, с ней приятно провести время… — По ровному, задумчивому голосу, в котором таились насмешливые нотки, Ник ясно представил себе, какое сейчас у Хэншела выражение лица. — Нет, вы только подумайте, как чудесно иметь секретаршу или ассистентку, которая превращает ваш рабочий день в очаровательное содружество. Впрочем, вы сами отлично это знаете. После Москвы она сможет оказаться мне полезной и в Вене. Ну, а завтра есть у меня шансы повидаться с вами?

— Сомневаюсь. — Ник уже не чаял, как бы поскорее прекратить разговор. Многое зависит от исхода сегодняшних дел. Я вам позвоню.

— Отлично, — сказал Хэншел и засмеялся. — А если не позвоните, я позвоню вам сам.

Ник положил трубку и попытался вернуться к работе: еще оставалось несколько минут до того, как надо будет спуститься вниз, сесть в машину и ехать. Но нервы у него были взвинчены, он злился. Что затеял Хэншел? Куда он клонит? Что это — низость, злоба? Или и в самом деле он так нужен Хэншелу? Может быть, тот просто хочет во что бы то ни стало сломить его решимость, не дать ему побороть оцепенение, чтобы тем самым оправдать собственную сдачу позиций? Или, может, дело не в Хэншеле, а сам он слишком нервничает и видит тайный смысл там, где его нет?

Он снова попробовал заняться докладом: так или иначе, но ведь сегодня день его поединка с Гончаровым. Ник знал заранее, что после доклада развернется острая дискуссия, и всю свою аргументацию построил с учетом возможных вопросов и возражений. Наконец наступило время ехать. Когда он вместе с остальными делегатами сел в машину, все, кроме него, принялись оживленно обсуждать предстоящий через несколько дней отъезд, какие развлечения можно еще будет втиснуть в оставшееся время и что здесь стоит купить в подарок домой.

— А вы. Ник, что собираетесь делать?

— Доклад, — ответил он лаконично. — Иных планов у меня пока нет.

Все утро он искал и так и не нашел Гончарова. Конференция с каждым часом все больше выходила за рамки намеченного расписания. Только в два часа председатель наконец произнес: «Доктор Реннет…», и Ник встал и направился к кафедре. В зале вдруг поднялся шум, раздались аплодисменты, и, оглянувшись, Ник, к полному своему изумлению, увидел, что аплодируют ему. Присутствующие поднялись с мест, приветствуя его. Такого с ним еще никогда не случалось. Он поискал глазами Прескотта, но не увидел его, от волнения у него выступили слезы, и, когда он заговорил, голос его не слушался. Ник прочистил горло и начал снова. Переводчик из Академии переводил его выступление на русский язык.

С момента, когда он произнес первые слова, его уже не покидало приятное чувство, что доклад идет гладко. Он развивал свои тезисы естественно и легко — казалось, они сами выстроились в ряд и только ждут своей очереди. Но одновременно у него было странное ощущение, будто в нем существуют и действуют три разных человека: один еще не опомнился от взрыва аплодисментов, второй объят ужасом, как обманщик, которого еще не успели разоблачить, и прячется за третьего, а этот третий уверенно, авторитетно рассказывает о своей работе. Потом все трое слились воедино, и Ник стал именно тем человеком, который выступал с кафедры.