В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Королевская чета поддерживает его деньгами и приказами, но этого недостаточно; ему придется подбирать корабли, команду, опытных капитанов в помощь себе. Он задержался в Кордове только ради нее и сына и на следующее утро едет в Севилью.

Этот крюк он сделал, чтобы поцеловать Эрнандико, быть может — кто знает? — в последний раз и поговорить о будущем Беатрисы и ее сына.

Он верит, что бог поможет ему возвратиться невредимым из опасного плавания. Но, кроме того, у него есть и другая поддержка, о которой он никому никогда не говорил. У него хранятся тайные бумаги со сведениями, которые внушают ему уверенность, что он не ошибется в направлении и не затеряется в пустынях океана. И все же, кто стоит одной ногой на палубе, другою стоит в могиле. Очень возможно, что сегодня они видятся в последний раз.

— О Кристобаль! — воскликнула Беатриса.

И она бросилась к нему, чтобы его обнять, на этот раз со слезами на глазах, орошая ими щеки мореплавателя; они застыли в этом целомудренном и печальном объятии, в то время как малыш смотрел на них изумленными глазами. Потом дон Кристобаль мягко отстранил пленительное тело молодой женщины, и Беатриса снова села в кресло, а он продолжал говорить.

Ему тяжело идти навстречу такой страшной опасности, не узаконив предварительно их отношения, как велит господь. Но уже поздно. Теперь он может думать только о кораблях да матросах. По возвращении… быть может.

Как бы там ни было, хоть они и не повенчаны, она будет богатой, очень богатой, а сын ее станет могущественным принцем. Сокровища, которые он привезет из своего путешествия, смогут сравниться только с сокровищами царя Александра,[71] единственного его предшественника, отправившегося восточным путем в щедрую Индию, куда он, Колон, пойдет западным.

— Пусть только богу будет угодно дать мне свою защиту, — продолжал он, — и богатства царя Александра покажутся сущими пустяками по сравнению с тем, что привезу их высочествам я.

Позабыв о недавних тревогах, он не умолкая говорил о будущем великолепии своей жизни после того, как он откроет морской путь в Азию.

Обедал он с Беатрисой и сыном в той же комнате; им подавали слуги из харчевни Буэносвиноса. Что касается слуг, подобранных по дороге из Гранады в Кордову, то Лусеро, более слабый, лежал в комнате с забинтованными ногами, разболевшимися от долгого странствования пешком, а Фернандо ходил по городу вместе с погонщиком в поисках мула, на котором юноши должны были отправиться в Севилью к берегам графства Ньебла.

Пообедав, дон Кристобаль оставил свое семейство в гостинице. Ему не хотелось покинуть город, не посетив доктора Габриэля Акосту.

За обедом он сообщил Беатрисе о своем намерении прислать в Кордову своего старшего сына Диэго, которого он оставил в Рабиде. Он надеется, что она будет относиться к нему как к родному сыну — ведь он брат Фернандо, Надо будет отдать их в школу, пока отец будет в плавании. Он попросит своих кордовских друзей позаботиться о детях и помочь ей, а лучше всего это сможет сделать доктор Акоста. Он часто спорил со знаменитым врачом и продолжает думать, что тот во многом сильно заблуждался из-за чрезмерного количества прочитанных книг, но это не мешает ему считать доктора человеком порядочным и в данном случае очень полезным.

Он хитрил с самим собой, собираясь навестить Акосту теперь, когда находился на пути к богатству, под тем предлогом, что иначе лекарь может счесть его неблагодарным, зазнавшимся, позабывшим о его добром отношении в первые дни пребывания Колона в Кордове. На самом же деле иное желание руководило этой сложной натурой, в которой хорошее было перемешано с дурным, а всей этой душевной мешаниной управляли злобное тщеславие, не способное великодушно забывать, подозрительность, самовлюбленность, которые заставляли его видеть обманщиков и завистников в каждом, кто смел оспаривать его высказывания.

Именно Акоста выдвинул наиболее убедительные научные доводы против его проекта в кордовском совете. Следовало зайти к нему и показать себя в новом виде, после подписания договора с королевской четой.

Знаменитый лекарь как раз думал о нем с предыдущего вечера, после того как Донья Менсия сообщила ему, что бывший книготорговец прибыл, как важная особа, на постоялый двор «Трех волхвов».

Утром Акоста побеседовал кое с кем из кордовских жителей, знавших все свежие дворцовые новости. Всем им уже было известно осоглашении, состоявшемся между королевской четой и «человеком в рваном плаще», который теперь по королевскому указу именовался доном Кристобалем. Условия соглашения были выработаны им самим и отцом Хуаном Пересом, а королю с королевой осталось только принять их через посредство писца, Хуана Колома, который под каждым разделом подписал: «Так угодно их высочествам».

Когда же Акоста узнал, на какие условия этого фантазера согласилась королевская чета, он был изумлен не меньше, чем король дон Фернандо в тот день, когда Колон впервые изложил ему свои требования.

Потом он улыбнулся, подумав, что если даже Колону действительно удастся добраться западным путем до пресловутой страны Великого Хана, то почти все чрезвычайные права, которые он получил, на деле останутся неосуществленными. Как сможет он быть губернатором и вице-королем Сипанго и Катая — стран, почти столь же обширных, как вся Европа? «Царь царей» располагает несметными войсками, отрядами боевых слонов, тысячами гудов с парусами из прочных тканей, с золотыми драконами и другими сказочными геральдическими фигурами, украшающими их корму.

Что там будут делать две или три каравеллы, полуразбитые после плавания, втрое более длительного, чем предполагает этот безумец, и их команды, насчитывающие всего несколько десятков христиан, если даже они и доберутся до этих отдаленных азиатских берегов?

Это путешествие будет не чем иным, как поездкой посла, который вернется оттуда — если только сможет — с дипломатическими дарами, по-восточному пышными; но не может быть и речи о завоевании ближних архипелагов азиатского востока или так называемого материка.

Когда днем знаменитому лекарю сообщили, что дон Кристобаль ждет у ворот и хочет его видеть, он вышел ему навстречу с распростертыми объятиями и провел его в свою просторную библиотеку.

Он искренне поздравил мореплавателя с его жизненными успехами после той бедности, в которой тот раньше пребывал. С мягкой иронией человека оседлого, преданного наукам и безотчетно ненавидящего оружие, он отдал должное воинственному виду этого таинственного книготорговца, о бурном прошлом которого он всегда догадывался.