Рассказы и сказки - Святослав Сахарнов

Я махнул рукой и вылез. Долго сидел возле чана, ждал, когда осядет чернильное облако.

Осело. Вижу — всё дно покрыто чёрными хлопьями. Осьминог возле стенки сидит усталый, бесцветный. Какие тут съёмки! Отошёл я от чана, сел на перевёрнутый ящик.

«Вот тебе, — думаю, — и чик-чик!»

Тут раздался голос тёти Паши:

— Гражданин, смотрите-ка, удирает!..

Я обернулся. Над чаном торчали два чёрных осьминожьих глаза.

Глаза исчезли, и над стенкой показались кончики щупалец. Щупальца перебрались через край и, как змеи, соскользнули вниз. Осьминог трогал ими песок.

Песок был колючий, сухой. Осьминогу это не понравилось. Он снова приподнялся над чаном, выставил между щупалец трубку и пустил из неё на землю струю воды.

— Мне что, обратно его толкать или как? — спросила тётя Паша.

— Не надо!

Осьминог приподнялся, перевалил через стенку студенистое, вислое, как мешок, тело, опустился на мокрую землю и пополз по ней.

До воды ему было шагов десять. Сначала он полз быстро, потом всё медленнее. Наверное, песок царапал его мягкое тело. Осьминог побагровел и стал шумно, со свистом дышать.

— Придётся ему помочь! — сказал я.

Но осьминог дополз сам. Он выпустил вперёд на разведку одно щупальце. Оно коснулось воды. Тотчас же всё тело животного подтянулось, собралось в тугой шар, снова легко заскользило по песку. В воде осьминог сразу же повернулся, набрал в себя воду и выбросил её сильной струёй на берег. От толчка щупальца его сложились, как прутья зонтика, тело вытянулось, и он поплыл вдоль причала. Он плыл, то раздувая, то сжимая тело, потом изогнулся и, взмахнув щупальцами, исчез в глубине.

— Ишь как пошёл! — сказала тётя Паша. — Не захотел сидеть в яме.

Я вздохнул:

— Не захотел. Что теперь делать будем, тётя Паша?

В это время к нам подошёл начальник лова. Пешком.

— А где ваш мотороллер? — удивился я. — Испортился?

— Да нет. — Начальник даже смутился. — Я решил так ходить. Понимаете, на машине большая скорость, проскакиваешь людей, не успеваешь даже поговорить с ними. Вот вы, например… Как ваши головоногие?

— Разбежались. Безногие, а удрали. Ничего не вышло.

— Ага! — сказал начальник лова. — Я так и думал. Только не успел вам сказать. Что собираетесь делать?

— Право, не знаю. Может, ещё раз попробовать?

— Бросьте! Видите сейнер? Сегодня он уходит на ночной лов кальмаров. Идёмте с ними. Будете плавать, снимать не торопясь. Только оденьтесь потеплее — в море холодно.

Я стоял на мостике сейнера и смотрел, как рыбаки готовят снасти на кальмаров. Сейнер неторопливо шёл вперёд.

Вдоль бортов висели катушки с ручками. Рыбаки вертели их и наматывали на катушки блестящие капроновые лески. Вместо приманки на лесках висели жёлтые и красные пластмассовые подвески с крючками.

Вдруг у самого борта кто-то выскочил из воды, пронёсся над палубой и шлёпнулся далеко впереди в воду.

— Рыба играет! — сказал я.

— Это не рыба, а кальмар, — поправил меня начальник лова; он стоял рядом. — Они так и на палубу залетают. Бывает, шлёпнулся — и пропал, осох!

Я вспомнил, как исчезли из чана кальмары, и засмеялся. Так вот куда они делись: улетели по воздуху!

— Вы что смеётесь? — удивился начальник.

— Да нет, это я так. Понимаете, хотел поскорее сделать снимки и вернуться. Отпуск у меня вот-вот, а я любитель-рыболов. Щук думал половить. Лето под Москвой тёплое. А здесь оно как?

— Кусочками: холодное, тёплое, опять холодное.

В это время облака над морем разошлись и выглянуло солнце. Вода из серой стала синей. На мостике потеплело.

— Вот и кусочек лета, — сказал начальник. — Успеете вернуться к своим щукам… Вы ночной лов когда-нибудь видели?

— Нет.

— Ахнете.

Сейнер шёл долго. Я спустился в каюту и уснул.

Ночью меня разбудили.

Вышел я из каюты, поднялся по узенькому железному трапу на палубу и действительно ахнул.

На спокойной ночной воде покачивался целый город.

Десятки судов стояли на месте, и у всех между мачтами горели голубым огнём цепочки электрических ламп.

У бортов теснились рыбаки. Они вертели ручки катушек, капроновые лески убегали вниз на глубину и возвращались, таща на крючках пляшущих, щёлкающих хвостами кальмаров.

— Осторожнее, берегите глаза! — крикнул мне начальник лова.

Он тоже стоял около катушки. На жестяном лотке перед ним билось сразу три или четыре животных. Они плевались — выпускали из себя струи воды и тёмной чернильной жидкости.

«Это от неё надо беречь глаза», — понял я.

Я поднял фотоаппарат, включил лампу-вспышку и начал фотографировать.

При ярком голубом свете и люди, и кальмары, и само судно казались ненастоящими, выдуманными. Лица у рыбаков были зелёные, куртки — лиловые, кальмары на палубе — чёрные.

— Что стоишь? — крикнул мне кто-то. — Вон свободная!

Я подошёл к свободной катушке, повернул её ручку, и из воды, трепеща и брызгаясь, показался кальмар.

«Зачем это я? Мне ведь нужны живые, непойманные!»

Я свесился с аппаратом через борт.

Там из чёрной глубины всплывали на свет стаи кальмаров. Они плыли, как рыбы, держа строй, вытянув вперёд щупальца, тараща чёрные пуговичные глаза.

Они, наверное, не видели сейчас ничего, кроме голубого света наверху и пёстрых, блестящих подвесок.

Вытянув щупальца, кальмары плыли прямо на меня.

— Ну вот, а теперь пойдите в море с водолазами. Попросите их достать вам осьминога, а потом снимите его под водой, — сказал мне через несколько дней начальник лова.

И я пошёл на водолазном катере с добытчиками раковин мидий.

Шкипер — старшина катера — объяснил водолазу:

— Мидии мидиями, а если увидишь осьминога, тоже бери. Товарищу из города нужно. Понял?

— Понял.

Мы стояли на якоре около небольшого островка.

На водолаза надели костюм. Он взял в руки верёвочный мешок питомзу — и шагнул за борт на ступеньки железной лесенки.

На плечи водолазу поставили медную голову — шлем. Привинтили. Шлёпнули по макушке. Пошёл!

Водолаз опустил руки, повалился в воду. В том месте, где он исчез, всплыло целое облако пузырей.

Я представил, как водолаз идёт по дну и тащит за собой тяжёлый резиновый шланг и телефонный провод. За водолазом тянулась, как хвост, белая дорожка пузырей. Она тянулась от катера к берегу.

Мне дали телефонную трубку.

В трубке было слышно, как шумит, врывается в шлем воздух, как тяжело дышит водолаз.