Летящий вдаль - Виктор Лебедев

– Нехай идут. Дюже хлопцы хорошие.

И мы ныряем в темноту ночи.

Глава 17

Бегство

Община атоммашевцев

Насупленный Степаненко нервно потирает руки и пристально смотрит на нас. Невдомек ему, как это мы избежали смерти и в Республике, и у казаков, и особенно при встрече с многочисленными мутантами. Да и наше внезапное исчезновение и столь же внезапное появление вопросов добавило. Вот и сидит сейчас, морщит лоб и кусает губы.

– А вы не мыслите своими категориями. Слыхали поговорку: «По себе людей не судят», – отвечаю я на его невысказанный вопрос.

– Это в каком же смысле?

– В самом прямом. Если вы планируете использовать диверсантов, то это совсем не значит, что нас к вам заслали, и кругом одни шпионы отираются. И вообще, к людям надо помягче, а на вопросы смотреть ширше, – я издевательски копирую интонации героя «Операции “Ы”».

Моя наглость главе «Атоммаша» определенно не нравится, но мне, в принципе, фиолетово. Этого упрямого и подозрительного болвана не разубедить, он все равно останется при своем мнении. Вот только нуждается он в нас. Ну ладно, может, не совсем в нас – в Данилове. Этот разговор с самого начала бесполезен и затеян зря. В голове у меня только одна мысль: как не допустить большой войны? Кажется, выход только один – лишить атоммашевцев главной боевой единицы на данный момент, то есть дирижабля.

– Ох и наглый ты, Ямаха, – качает головой Степаненко. – Ох и борзый! Неужто совсем с головой не дружишь?

– Со своей головой, товарищ начальник, я как-нибудь сам разберусь. Без помощников.

Григорий Викторович недовольно кривится и машет рукой:

– Свободен! А ты, Иван, задержись ненадолго, поговорить с тобой хочу.

В комнате я бросаюсь на скрипучий матрас и зарываюсь с головой в подушку. Внезапно наваливается усталость – слишком много испытаний выпало на нашу долю в последние дни. А противный голосок внутри опять нашептывает, что слишком стар я стал для таких приключений. Нужны ли мне чужие проблемы? После потери близких и до недавних событий я жил исключительно сегодняшним днем и заботился только о себе, а на других мне было плевать. Да и не нужен мне был никто. Когда ты один, и за плечами нет груза ответственности, ничто и никто не стесняет тебя в действиях. Но разве сейчас что-то изменилось? Ведь главная моя цель – вырваться на волю. А проклятая Аксинья держит меня здесь, заблокировала в родном городе, воздвигла невидимую стену, которую не преодолеть. В мистику я не особо верю, так, может, просто едет крыша?

Постепенно вяло-тягучие мысли уступают место пустоте, невеселые думы выветриваются. Слишком много событий за последние дни, слишком много…

Проснувшись, обнаруживаю в помещении Данилова. Хмурый Иван сидит у стены, положив под голову валик из скатанного байкового одеяла.

– Что тебе сказал Степаненко? – я поднимаюсь и тоже усаживаюсь у стены напротив.

– У них все готово. Ходил я к дирижаблю, они там хитрую выдвижную конструкцию закрепили для сбрасывания бомб. Даже дверь расширили для этого дела. Водород уже закачали, болтается сейчас у мачты, готовенький, хоть сейчас лети. Осталось только бомбы загрузить.

– Ваня, этого нельзя допустить.

Данилов поднимает глаза – взгляд тяжелый, с вызовом.

– Есть другие дельные предложения? Мне нужно отсюда выбираться.

– По ту сторону залива такие же люди живут, – говорю, а сам недоумеваю: чего я о них так пекусь? Тут же вспоминаю о том, как республиканцы поступают с больными, немощными, слабыми и стариками, обрекая на голодное, нищее существование, рабство у степных и неминуемую смерть.

Данилов словно читает мои мысли:

– Да плевали они на нас. Думаешь, в Республике кто-нибудь заплакал бы, если бы нас с тобой туристы сожрали?

– А ты думаешь, мы Степаненко нужны? Только пока есть от нас польза. Точнее, от тебя. Я ему вообще как бельмо на глазу.

– Мы вырвемся, – убежденно говорит Иван. – Вот перебросим группу на тот берег, и улетим отсюда.

Мрачно хмыкаю и интересуюсь:

– Ты сам-то в это веришь?

И тут я вдруг замечаю в руках Данилова очень знакомую мне вещицу – бензиновую зажигалку с изображенным на ней поблекшим орденом Красной Звезды. Вижу и характерные царапины и помятости на ней. Совпадение?

– Откуда это? – показываю на зажигалку.

– Копался в вещах… сына, – эти слова даются Данилову с трудом, – вот и нашел. Талисман Миши. Он рассказывал, что выторговал его на одной станции.

– Можно?

Беру зажигалку и внимательно рассматриваю. Сомнений быть не может – та самая! Вспоминаю, как был на мели, почти закончилось топливо в баках мотоцикла, и вдруг встретил одного торговца, у которого были запасы, а расплатился с ним этой самой зажигалкой за неимением ничего другого. И именно эта зажигалка оказалась у Миши, а теперь перешла к Данилову.

А Иван продолжает:

– Ты знаешь, однажды эта зажигалка нас здорово выручила. Если бы не она… – Данилов замолкает, морщится, а потом рассказывает историю про то, как они застряли на крыше казармы в войсковой части в Бирюлево, окруженные зверюшками, почти отчаялись, но нашли канистры с соляркой и подожгли этих тварей. Возвращаю вещицу Ивану.

– Храни ее, это хороший талисман… Слушай, – немного подумав, добавляю я, переключившись уже на другую мысль, – а дирижабль охраняется?

– Еще как, – хмыкает Данилов, – там с десяток до зубов вооруженных бойцов рядом, плюс вышки недалеко. Я уже думал об этом – незаметно не подойдешь, да и время нужно – отвязать от мачты, забраться внутрь, завести двигатели. Без шансов.

Угрюмо киваю.

– Да я особо и не надеялся. Так, прорабатываю различные варианты…

Как часто мы пользуемся тем шансом, который предоставляет нам судьба? Ведь чаще всего мы его просто не замечаем, отвлекаясь на рутинные дела и заботы. Но у меня на такие шансы нюх, именно поэтому я все еще живу на этом свете. Я никогда не опускаю руки, не сдаюсь, не пасую перед невзгодами и неудачами. Иногда приходится терпеливо ждать, пока не нахожу долгожданный выход, иногда решение приходит быстро. Порой приходилось выбираться из таких капканов, преодолевать такие смертельные опасности, что, пиши я мемуары в прошлой жизни, они бы стали бестселлером. Чего стоит хотя бы битва с удивительным бесформенным мутантом-слизняком под остатками железнодорожного моста у реки Воронеж в одноименном городе. Тогда я изрядно помучался с неубиваемой тварью: каждый взмах моего топора порождал новое существо – из каждого отлетающего куска плоти тут же показывались противные скользкие выросты-ножки, и новое порожденное нечто нападало на меня, присоединяясь к уже существующему. Пули вязли, скрывались в студенистых телах, лишь немного замедляя их движение. Помогла случайность – отступая под натиском слизней, я выбрался на песчаную прогалину, и на ее границе существа замерли, осторожно пробуя конечностями песок. Они так и остались там стоять, неловко выбрасывая и тут же пряча свои отростки.

А вот еще дело было, тоже недалеко от Воронежа. Места там и впрямь загадочные, полные опасностей и аномалий. Под Старым Осколом есть карьеры, где добывали железную руду. Самые большие в Европе, между прочим! Взялся я за задание привезти с местного горно-обогатительного комбината живую веретеницу – расплодилось их там в округе, среда для них благоприятная оказалась. Раньше-то эти безногие ящерицы совершенно безобидны были, чего не скажешь о них теперь. Вроде, и размерами с тех пор не сильно вымахали, зато ядовиты стали – жалят, не хуже скорпионов заморских. Прячется гадина в лесной подстилке, под корягами, камнями, в валежнике, и не заметишь, пока не наступишь. А дело в мае было, у веретениц это как раз самый активный период. Срезал я ветку с дерева, соорудил рогатину, думал, прижму ползучую пакость к земле, а потом рукой в перчатке за хвост – и в мешок. А места красивые, ничего не скажешь. Карьеры наполовину заполнены водой, края поросли деревьями, которые клонят свои ветви к воде, но достать не могут – далеко. Правда поселился в карьерах кто-то – хлюпает громко, стонет. В общем, к краю лучше не подходить. Ну, я и объехал карьер подальше. Притормозил у одинокого столба, спешился. Иду медленно, рогатиной полегшую траву приподнимаю, выискиваю веретениц. Так увлекся, что не заметил одинокий домик в поле. Деревянный, почерневший весь, будто сгоревший, но дверь уцелела – приоткрылась, поскрипывает на ветру, будто внутрь приглашает. Заглянул я через окно – вроде бы пусто, а на покосившемся столе у стены аккурат она, веретеница, свернувшаяся в клубок. Ну, думаю, сейчас зайду внутрь, схвачу змею и обратно. К вечеру вернусь. Поздно заметил, как в темном углу шевелится кто-то, копошится в куче истлевших тряпок. Уже кинул добычу в мешок, разворачиваюсь – медведь. Небольшой, наверное, молодой совсем. Облезлый, со свалявшейся шерстью, глаза злые. Как я мог его не заметить? Посмотрел на выход – путь отрезан. Комнатка небольшая, убежать некуда, до окна тоже добраться не успею – зверю ближе. Только и успел опрокинуть стол и прыгнуть за него, когда медведь меня атаковал. Несколько минут мы боролись, обрез от удара лапой улетел прочь, и я, как мог, пытался сдержать атаку зверя. Повезло еще, что сил у него оказалось не так много. В итоге ткнул я его рогатиной в глаза, и пока он яростно бился в стены, успел мимо прошмыгнуть. Подхватил вылетевшее из рук оружие и уже собирался выстрелить в упор, как вдруг жалко стало животное. Так и оставил его в том доме, только дверь захлопнул и на щеколду запер, чтобы за мной не выскочил. А ведь думал, каюк мне наступил. Но выпутался, видать, в рубашке я родился. Особенно остро это почувствовал, когда обратно ехал, совсем про карьер забыв, и меня щупальца из огромной ямы чуть вниз не утащили. Тут, правда, уже байк выручил, не подвел, и все же. За веретеницу я тогда неплохой куш урвал. У старой знахарки, давшей мне это задание, патронов, конечно, не было, зато нашлись несколько упаковок антибиотиков, а что она дальше с той веретеницей сделала, мне уже неинтересно.