Сердца небес - Кэтрин Вилтчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, прав.
Я поворачиваюсь обратно к нашему заключенному, который представляет собой трясущуюся массу мочи и дерьма.
— Зубы все еще при нем, — замечаю я, снова переходя на английский. — Что, черт возьми, ты делал с ним в течение двух дней? Обменивался советами по макияжу?
Вспышка ярости пробегает по лицу Виктора.
— При всем моем уважении, сеньор Сантьяго, у нас есть свои методы…
— Но они не увенчались успехом, не так ли?
Слева от меня раздается шум, едва слышный из-за плача Иванова. Я поворачиваюсь и ловлю взгляд Рика. Он уже наслаждается шоу. В этой комнате чертовски много враждебности, и не вся она направлена на Иванова. У Рика проблемы со всей братвой. Виктор не принадлежит к той же группе, которая посягает на его территорию на Восточном побережье, но эти люди жадные. Они причиняют ему бесконечную головную боль с тех пор, как он заведует моей бывшей империей. Если повезет, моя позиция по отношению к нему сегодня послужит четким сигналом России.
Я насмехаюсь над этим человеком не просто для развлечения Рика. У вас должны быть стальные яйца, чтобы вести эту игру. Виктор не посмел бы ответить тем же, и мы оба это знаем.
— Ну что, начнем? — говорю я, вопросительно поднимая бровь. Он страдает. Два гребаных огненных шара ярости направлены на меня.
— Он весь ваш, — отвечает он, склоняя голову. Снова это почтение. Ты не можешь купить это. Это нужно заслужить.
— Джозеп. Мой нож.
Я беру запасной стул из угла и ставлю его в паре метров перед Ивановым. Заняв свое место, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги в лодыжках, как человек, обладающий терпением. Будто все время мира принадлежит мне.
Джозеп протягивает мне мое любимое оружие — пятнадцатисантиметровый зазубренный мерзавец, который унес больше жизней, чем чума. Ему тоже не терпится поучаствовать, и я, возможно, просто отдам всю власть ему. То, что Иванов делал с детьми и женщинами на протяжении многих лет, заслужило ему место на моем складе.
Я наклоняюсь вперед и выдергиваю кляп у него изо рта. И сразу же наружу, словно желчь, выплескиваются мольбы.
— Помолчи, — рявкаю я, и он немедленно замолкает.
Боже. Он, бл*ть, плачет прямо сейчас.
Я позволяю ему некоторое время тихо всхлипывать, пока решаю, какую часть его тела изуродовать в первую очередь.
— Имена, — рычу я, размахивая ножом перед ним, чтобы он мог увидеть, что у меня припасено.
— Я не могу, — стонет он. — Моя семья…
— Твоя семья?
Он знает, что облажался, потому что плач становится еще более истеричным. Он только что упомянул об одной вещи, которая гарантированно сделает его смерть еще более кровавой и затяжной.
Семья.
Моя дочь.
Он никогда не задумывался на ее счет. Какого хрена я должен оказывать ему такую любезность?
— Имена.
Я повторю это слово еще два раза, а затем начну.
Он опускает голову в знак поражения.
— Моя семья в безопасности, пока я держу рот на замке. Они сказали, что защитят их, если я умру молча.
— Они?
— Не заставляй меня говорить, умоляю тебя.
— Твоя семья мертва, — говорю я прямо. — Ты идиот, если ожидать чего-то другого. Говори сейчас, и я, возможно, сделаю это быстро.
— Я не знал, что она твоя дочь, — внезапно хнычет он.
На складе воцаряется потрясенная тишина. Такое чувство, будто ледяная волна только что ударила мне в лицо.
— Клянусь богом, я не знал. Пожалуйста. Прошу…
— Мне нужны имена скомпрометированных копов, Иванов, — мой голос звучит отстраненно, губы двигаются сами по себе. Ничто не выдает того, что земля только что ушла у меня из-под ног. Я даже не могу смотреть на Джозепа. Я ожидал сегодня множества признаний, но только не этого.
— Она была одной из шести из Колумбии, — продолжает он, бормоча от страха. ― Чем моложе, тем лучше. Вот какой была спецификация.
Боже.
— Куда ее увезли? — рычит Джозеп, делая шаг вперед.
Я чувствую, как он маячит у меня за спиной, снова предлагая мне свою молчаливую солидарность и силу. Никогда еще не был так благодарен за это.
— Бухарест, Россия, США.
— О чем, черт возьми, он говорит?
Я слышу, как Виктор бормочет. Он явно не имеет ни малейшего представления о мельчайших деталях операции, над которой работаем мы с Петровым. Движущая сила. Та, что делает это настолько личным, насколько это возможно.
Мой брат не убивал мою дочь. По крайней мере, не так, как сказал, насмехаясь надо мной, когда приставлял пистолет к моей голове. Он отдал приказ, но мой отец предпочел вместо этого бросить ее на съедение волкам и хищникам. Таким людям, как Иванов, и их грязному ремеслу, которые использовали ее и издевались над ней, а затем продали дальше. Только когда я вернулся в Колумбию, чтобы похоронить ее, я, наконец, узнал правду. Будучи всего четырехлетней девочкой моя маленькая дочь заплатила за мои грехи и неверные решения.
Почему мой отец продал свою собственную плоть и кровь?
Потому что я осмелился повернуться спиной к семье в девятнадцать лет.
Потому что я осмелился попытаться избавиться от имени Сантьяго.
Потому что я осмелился предположить, что если бы был лучшим человеком, это могло бы исправить то зло, которое причинил ее матери.
Потому что я осмелился лгать себе, что каким-то образом смогу оставить прошлое позади.
— Имена, — рычу я сквозь стиснутые зубы.
Больше никаких шансов после этого. У меня внутри все сжимается, когда я думаю о том, как сильно она, должно быть, страдала. Плакала ли она из-за меня? Плакала ли она по своей умершей матери? Тем временем Иванов не хочет замалчивать свои собственные страдания.
Все больше.
Еще более жалко.
Навзрыд.
Тогда во мне взрывается приступ ярости. Не успев опомниться, я вонзаю нож в самую мясистую часть его левого бедра и резко выворачиваю. Его крики пронзительны, кровь хлещет фонтаном и стекает алыми ручейками по ножкам стула, собираясь на полу внизу.
Удовлетворенно хмыкнув, я откидываюсь на спинку стула и любуюсь делом своих рук. Я чувствую мрачное удовлетворение. Металлический привкус в воздухе начинает
