В плену страстей - Ферн Майклз

– Ну и слава богу, – пробормотала Лотти.

Может быть, она стара и слепа, но Лотти слышала, как изменился голос девушки, когда она произнесла имя Калеба.

– Ложись на эту кушетку, а когда проснешься, старая Лотти все устроит. На, возьми, – сказала старуха, протягивая Рэн потертое одеяло.

– Много в нем клопов? – сонным голосом спросила Рэн.

– Десятка два будет, и одно-два гнезда по краям. Но ты их не побеспокоишь…

– А они не побеспокоят тебя, – со смехом продолжила Рэн, устраиваясь на кушетке и натягивая грязное одеяло до подбородка.

Лотти дождалась, чтобы дыхание Рэн стало глубоким и равномерным, а потом громко хлопнула в ладоши. Через минуту в комнату вошли трое мужчин и стали терпеливо ждать указаний Лотти. Из глубины своего бесформенного платья старуха извлекла мешочек с драгоценными камнями и проворно ощупала его содержимое. Затем заговорила тихо и настойчиво, а мужчины молчали, не выказывая никаких эмоций, только кивая головами в знак того, что понимают. Один из них протянул руку за рубином, который выбрала старуха, и мужчины вышли так же быстро и бесшумно, как и появились.

Лотти положила огрубевшую, мозолистую руку на голову Рэн, по ее изрезанной морщинами щеке прокатилась единственная слеза. Она знала, что девушка красива, так же красива, как и Лотти в молодости… Из потайного кармана старуха достала щетку и попыталась расчесать свои редкие, сбившиеся волосы. В итоге по спине Лотти запрыгала целая колония вшей, и она оставила эту глупую затею. Зачем только она потревожила их? Лотти уселась в старое, обшарпанное тростниковое кресло-качалку, подождала, пока вши вернутся назад в ее спутанную гриву, и тоже уснула.

В порту слышались голоса, при свете факелов сновали матросы из команды Калеба, готовя «Сирену» к завтрашнему отплытию. Мужчины таскали на борт провизию, а Обри Фаррингтон стоял на палубе, опираясь на трость, и следил за погрузкой.

– Слава тебе, Господи! Я знал, что ты поддержишь меня, – пробормотал он, наблюдая, как обнаженный по пояс матрос взваливает на плечи деревянную бочку.

Калеб сидел неподалеку с безразличным видом, но в глазах его стояло то же тревожное выражение, что у Фаррингтона. «Если есть на свете король дураков, так это я», – говорил он себе. Каждый раз, когда старый аферист выглядел таким, как сейчас, Калеб знал: что-то ускользает от него, какие-то весьма значительные детали. Он твердо решил, что обыщет корабль сверху донизу, прежде чем отчалит. Старый лис что-то скрывает от него…

– Сколько их, Обри? – спросил Калеб, выпуская в сторону картежника струйку серо-голубого дыма.

– Около сотни. У тебя же на «Морской Сирене» много места. Не беспокойся ни о чем, Кэл. Обо всем уже позаботились.

– Вот это как раз меня и пугает, – проворчал Калеб. – Когда ты берешь дело в свои руки, я в конечном счете оказываюсь в дураках. Скоро рассвет; нам обоим лучше отправиться спать.

– Спать! – возмущенно воскликнул Фаррингтон. – Чтобы эти люди обобрали нас до нитки? Ни за что! Я останусь тут до самого рассвета. Если ты хочешь, то иди и ложись, отдыхай. Я сам за всем прослежу.

– А кто присмотрит за тобой? Моя ошибка заключается в том, что я не посадил тебя на привязь, когда встретил впервые. Я тоже останусь здесь, и если ты еще не растерял остатки разума, то будешь держаться у меня на виду.

Фаррингтон кивнул в знак согласия.

– Как скажешь, Кэл.

– Послушай, Обри: до отплытия я собираюсь обыскать весь корабль от носа до кормы и выяснить, что ты хочешь провезти контрабандой в колонии.

Калеб, прищурившись, наблюдал за стариком. Выражение лица Обри не изменилось.

– Я не стану обращать внимания на это оскорбление, потому что мы с тобой старые друзья, Кэл. Но как ты мог подумать, что я попробую обвести тебя вокруг пальца?

– Ты и сам ответил, Обри. Попробую! Но у тебя ничего не выйдет. Я не хочу, чтобы мой корабль отправился с грузом-приманкой для пиратов. Я не желаю, чтобы мне перерезали горло, а пассажиры пострадали из-за твоих дурацких причуд. Обыщу все от носа до кормы – помни об этом!

В лунном свете Калеб заметил какое-то безумное выражение в глазах старого повесы; голос капитана неожиданно зазвучал мягко:

– Если ты прямо сейчас расскажешь, что собираешься провезти на моем судне, мы, возможно, придем к какому-то соглашению. Пойми, Обри: я хитрее тебя, ты не сможешь меня надуть. Если же ты прибегнешь к своим обычным уловкам, тогда все эти… переселенцы, черт их подери, останутся в порту ждать у моря погоды. А я отправляюся в плавание. Один.

Бросив гордый взгляд на Калеба, Фаррингтон расправил сутулые плечи.

– Последний раз объясняю: я не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего не прячу на твоем корабле и не собираюсь этого делать. Может быть, я и стар, Кэл, но не такой уж я дурак.

На миг Калеб поверил ему, пока украдкой не посмотрел на Обри при свете луны: в глазах Фаррингтона застыло то же безумное выражение. Калеб вздохнул. Придется обыскать «Сирену», и горе этому старику, если на судне обнаружится что-нибудь, кроме крыс.

Когда последние припасы были благополучно доставлены на камбуз, Калебу захотелось прогуляться по палубе. До рассвета оставались считанные минуты. Он любил наблюдать начало нового дня, но сегодня в душу молодого капитана закрадывалось беспокойство: что принесет ему этот день? Наверное, он окончательно спятил, раз согласился принять предложение Фаррингтона. Но теперь слишком поздно раскаиваться: он дал слово. Придется плыть в Америку, как пообещал. Калеб раздраженно оглянулся по сторонам и понял, что хочет женщину, хочет ее прямо сейчас. Удивительно, как в голову могла прийти такая мысль, учитывая все происходящее. Он решил забыть об этой глупости и в задумчивости прислонился к штурвалу. Где-нибудь, когда-нибудь он встретит прекрасную, восхитительную женщину, которая полюбит его так же крепко, как и он ее… Первый раз они займутся любовью, чтобы удовлетворить его страсть, а во второй – страсть обоих… Каждый раз они станут дразнить друг друга, будут безжалостными и в то же время нежными, очень нежными… Но, даже избороздив все морские просторы, сможет ли он найти такую женщину и распознать в ней ту, которая необходима ему, чтобы жить полнокровной жизнью?

«Я узнаю ее, – уверенно и не без самодовольства подумал Калеб. – Обязательно узнаю».

Малькольм Уэзерли брел по городу в предрассветной мгле. Его истерзанная щека невыносимо болела, левый глаз ничего не видел, к тому же он был очень напуган. Ни разу за свою жизнь он не испытывал большего страха. Что с ним будет теперь, когда его прекрасное лицо испоганено этой маленькой сучкой Рэн, будь она проклята?! Если он когда-нибудь доберется до нее, то сделает с ней то же самое, чтобы весь остаток жизни ей пришлось прятаться от людей. Да, он обязательно сделает так, что ни один мужчина не захочет смотреть в ее сторону!