У кладезя бездны - Александр Афанасьев

Майкл стоял чуть в стороне, не знаю, как он пробрался через сетку, ограждающую пляж — но как-то пробрался. Он отпустил волосы, они у него моего цвета, но чуть вьющиеся как у матери. В джинсах и с волосами, заколотыми сзади в косичку — он выглядел стопроцентным мачо — североамериканцем.

Песок на пляже был сухим, проваливался под ногами — а это мне пока не слишком хорошо дается, все-таки меня тогда здорово прибило, спасатели почти мертвым вытащили. Но, в конце концов — это мой сын, что бы он не думал, и ради него — можно перетерпеть и не такое.

Я подошел к Майклу, оставив между нами знаменитое личное североамериканское расстояние — полтора метра. Все-таки он — типичный североамериканец, даже смотрит, как смотрят они, оценивающе. У него это получается неосознанно.

— Мама прислала?

Майкл мотнул головой

— Нет. Я сам. Надо поговорить.

— Говори.

— Не здесь. Поехали… я местечко знаю.

Я примерно прикинул

— У меня процедуры. Минут через пятьдесят.

— Я собираюсь уезжать, отец. Ты же всегда нарушал правила. Я подвезу тебя обратно…

Я кивнул

— Да. Точно — я патентованный нарушитель правил. Поехали.

Оказывается — в ленте из очень крепкого пластика, огораживающего пляж — кто-то проделал большой разрез ножом, может быть — Майкл, а может — и еще кто. Карабкаться наверх, по узкой, козлиной тропе для меня было не слишком-то хорошо, я и по обычной лестнице то шел, стиснув зубы. Но — рано или поздно придется учиться и этому, так почему бы не сейчас.

— Тебе плохо? Помочь?

— Не нужно. Доберусь…

— Ты плохо выглядишь.

— Тебя обгоню. Давай, давай!

Майкл избегал называть меня отцом, папой. Я знал почему — не хотел, чтобы вся его прошлая жизнь оказалась ложью. Не знаю, как я сам бы вел себя, если бы потом выяснилось, что мой отец не флотский офицер — а, к примеру, британский агент.

Не утрирую. Ничуть. Отцы поели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.[87] Это из Библии, в последнее время я усиленно ее изучаю.

Машину Майкл спрятал в зарослях дикого винограда. Это был Бентли Континенталь Супер Спортс, очень дорогая машина. Белого цвета, похожая на хищника, припавшего к земле для смертельного прыжка.

— Твоя?

— Точно. Дед вовремя все деньги в Швейцарию перевел и мама — тоже. Так что — не бедствуем

Еще бы. Уж кому-кому, как не агенту русской разведки, лишь нескольким людям на земле известному под оперативной кличкой Сокол — должно было быть известно, когда начинает пахнуть жареным.

— Знаешь… — внезапно даже сам для себя сказал я — на это место были нацелены две британские ракеты, одна из Канады, другая — из Индии. Ту, что из Канады — сбили на подлете, в последний момент, силами ПВО флота.

— Слышал об этом. Садись, не заперто.

Проскребя широкими покрышками по выбеленному ветром склону, мы выскочили на дорогу, ведущую из Алушты в Севастополь. Майкл — придавил газ и помчался так, как не стоило бы ездить по этой узкой горной дороге. Даже на Бентли.

Я сидел и молчал. Разглядеть что-либо было невозможно — мир за окнами мчащегося суперкара сливался в сплошную гудящую полосу…

Конечно же, нас остановили — не могли не остановить, на этой дороге полно радаров — потому что раньше здесь было полно желающих красиво умереть. Не проехали мы и до Фороса — как нам на хвост упала скоростная, полугоночная БМВ в раскраске дорожной полиции. Местная дорожная полиция дежурила именно на таких машинах — поскольку нарушители гоняли на еще более скоростных.

— Спортивный автомобиль белого цвета. Приказываю принять влево у смотровой и остановиться! Принять влево и остановиться!

— Черт… черт бы все побрал.

— Дави на газ, мой мальчик, дави на газ

Майкл мрачно посмотрел на меня. Все-таки — уважение к закону у него было в крови… не знаю, каким разведчиком он будет, но точно хуже меня. Если в России не перевоспитается.

— Очень смешно.

— Тогда прими наказание как должное…

Майкл ювелирно вырулил на смотровую площадку, заглушил мотор. Полицейский автомобиль пристроился сзади.

Мордатый, черноусый, похожий на отставного казака полицейский, не спеша подошел к машине, по пути черканув номер в блокнотик. Майкл опустил стекло и положил руки на руль, так, как это делает в САСШ. У нас такого нет, нравы все-таки более патриархальные.

— Так… документики, молодой человек, будьте любезны. Машина ваша?

Сакраментальное «нарушаем?» — дорожный полицейский сказать не успел. Осматривая салон, наткнулся взглядом на меня.

— Господин вице-адмирал?!

В Крыму, меня, выходит что помнили. Хотя бы в качестве хозяина Ак-Мечети, нашего родового землевладения — я не жил там ни дня.

— Так точно. А это — мой сын. Михаилом зовут — я переиначил имя Майкл на русский язык. Иначе бы не поняли.

Майкл достал из-за козырька документы, протянул вместе с правами полицейскому, тот не взял.

— Нехорошо, молодой человек — брюзгливо сказал он — нарушаете и сильно. Тут туристы ездят, местные… Автобусы, опять же. Нехорошо-с… Следующий раз как поймаю — не гневайтесь… Честь имею.

— Честь имею, господин исправник.

Отдав честь, полицейский пошел к своей машине.

— У нас бы не помогло.

— Ты не «у нас» Майкл. Ты — в России, нравится тебе это — или нет. И здесь это — очень даже хорошо помогает. По крайней мере, на первый раз.

По-крайней мере встреча с полицейским дорожной полиции пошла моему сыну на пользу в том, что вести он стал явно осторожнее. Спуск с перевала — вот тут-то можно и притопить на все деньги — но Майкл твердо придерживался ста километров в час, потому что девяносто — можно, а десять — это гарантированный резерв водителя, на случай погрешности аппаратуры. Откуда-то он это уже знает.

Потом — мы въехали в Севастополь, город, по улицам которого я бегал еще неразумным пацаном, и в котором потом побывать — никак не приходилось. Горящие золотым шитьем мундиры на улицах и кортики на поясах, серая сталь боевых кораблей на рейде и Херсонесский маяк. Автомобилей не так много, больше электромобили, это заметно по свежему воздуху на улицах. Дело в том, что государственным служащим при покупке электромобиля предоставляется большая скидка — от Его Величества. Внедряем современные технологии.

Майкл — вырулил к бульвару фельдмаршала Корнилова. Оставил машину — я уже знал, куда мы идем.

Площадь, закованная в серый гранит. Пушки по обе стороны площади — как стальные часовые памяти. Ступени, идущие прямо к морю. И Вечный огонь.

Это была площадь Севастопольской обороны. Она была воздвигнута не только в честь тех, кто отстоял город во время штурма объединенной, англо-французской эскадры. Но и честь тех, кто дрался насмерть на узких, пропитанных смертью улицах Константинополя, кто ночью высаживался с баркасов, с кортиком в зубах и револьверами в обеих руках подкрадывался к вражеским береговым батареям, кто сходился с британскими уланами в деле под Багдадом, кого взорвали, сожгли, застрелили из-за угла во времена Замирения. Точно такая же площадь существовала и по другую сторону Черного моря — моря, которое стало нашим — в Стамбуле, переименованном в Константинополь. Только та площадь — была посвящена памяти турков, павших при обороне родного города, а потом помогавшим нам восстановить Порту — уже в составе Российской Империи. Пролитая кровь требовала памяти — если она была пролита за правое дело — даже если и на другой стороне баррикад.

И только мы — не знаем, за правое ли дело воюем. Мы просто деремся… потому что деремся. Стреляем и отмахиваемся Катраном — боевым водолазным ножом — от истории. Совсем недавно я прочитал у французского революционного писателя Виктора Гюго — сильнее всех армий мира идея — время которой пришло. Французы разрушили свою страну, бросили ее как хворост в костер — ради идей. Господь свидетель — я сделаю все, чтобы это не повторилось в России.

Когда я бывал на этой площади — еще маленьким — меня поражало то, что здесь как будто воронка какая-то. Иногда уже за пять шагов — не слышно, что тебе говорят. Пространство поглощает звук — и иногда мне кажется, что так же оно поглощает время.

Чуть в стороне — стояли автобусы — привезли кадетов. Они не поприветствовали меня салютом — потому что я был в гражданском. И не надо, мой удел — безвестность…

— Не слишком подходящее место для выяснения отношений, тебе так не кажется? — спросил я Майкла

— Я не хочу выяснять отношения.

— Уже прогресс. Так чего же ты хочешь?

Майкл оглянулся, потом посмотрел вверх. Ага… заметил особенность площади Севастопольской обороны. Сначала это немного пугает.

— Это здесь нормально. Просто говори тише… здесь никто не говорит громко. Тебя мать прислала?

— Нет. Она не говорит ничего про тебя.