Para Bellum - Геннадий Хазанов

На секунду Сосо замолк. Уставился в потолок, опустив трубку на колени. Сказал негромко:

– Десятого марта. Всё случилось десятого марта. Ровно через год. Почему? Этого не может быть!

– О чём ты, Сосо? Я плохо слышу.

– Георгий, – словно очнулся Сталин. – Георгий, мне очень нужно встретиться с тобой. Прямо сейчас. Пожалуйста. Я… я боюсь, Георгий.

– Приезжай, – предложил Гурджиев. – Нас поместили…

– Ты недооцениваешь тирана, – по голосу было понятно, что Сталин пытается улыбнуться. – Я знаю адрес.

Полотно истории состоит из нитей-судеб ярких, выдающихся людей, эти нити переплетаются весьма замысловато. Прослеживая эти переплетения, поневоле приходишь к мысли, что тесен мир и любое важное событие возникает на пересечениях усилий многих личностей, имена которых известны каждому образованному человеку. Но созданный цветными нитями-судьбами узор, кажется, имеет собственный смысл, никак не связанный ни с одной из линий основы-ткани.

А жизни простых обывателей? – спросите вы. Радости и мучения так называемых обычных человеков составляют плотную подоснову истории. Она никак не просматривается под узором событий, но без неё никакие яркие нити не смогли бы связываться и переплетаться, они просто рассыпались бы, не имея опоры. Если у истории и есть какая-то тайна, заключается она в незримом предопределении поступков, которые совершали правители, пророки и полководцы, скрытым от глаз стороннего наблюдателя существованием миллионов подданных, верующих, солдат – всех, кого пренебрежительно кличут заурядностями, массой, пушечным мясом, а то и лагерной пылью.

Георгий Иванович Гурджиев с юных лет был выдающимся человеком. Им владела страсть к познанию глубин восточной мудрости. Главной любовью Гурджиева были книги. Он собирал и тщательно изучал старинные манускрипты, отыскивая в них указания на то, что китайцы обозначили словом «Дао» – путь, ведущий к совершенству. Ректор Тифлисской духовной семинарии, человек высокообразованный и достойный, общался с первокурсником как с равным. Чтобы оценить этот факт, следует напомнить: даже Иосиф Джугашвили, будущий Сталин, одной из причин своего ухода из стен здания в Гори, очень похожего на средневековый замок, назвал невыносимую строгость распорядка и угнетающую муштру. Уклад жизни был более чем жёстким, и амикошонства преподавателя со слушателями тут не одобряли.

Несколько позже молодой человек сблизился с доктором Бадмаевым Петром Александровичем, легендарным знатоком тибетской медицины, который пользовал Распутина и весь цвет придворного Петербурга. Бадмаев был очень серьёзным дипломатом, автором проекта «Записка Александру Третьему о задачах русской политики на азиатском Востоке», где был изложен подробно проработанный план распространения русского влияния в Китай. Были учтены экономические, военные, политические и религиозные аспекты вопроса. Прочитав «Записку», царь пригласил Сергея Юльевича Витте, министра финансов империи, дальновидного, осторожного и хитрого человека.

– Вы знакомы с сим документом, – спросил Александр, с высоты своего гренадёрского роста глядя в глаза придворного, прикрытые сверкающими стекляшками пенсне.

– Там есть моя виза, Ваше Величество, – спокойно ответил Витте.

– Вы полагаете, это реальный план?

– Во всяком случае, мне редко приходилось сталкиваться с таким детально продуманным предложением.

– Есть смысл финансировать?

– Безусловно. Россия, чтобы быть великой империей, обязана искать способы влиять на соперников. Если мы приобретём реальные рычаги воздействия в Китае, позиции «шестой части Земли» укрепятся настолько, что ни Альбион, никакая другая страна, включая быстро развивающиеся Северо-Американские Соединённые Штаты, в ближайшие сто лет не смогут нам составить конкуренции.

– Хорошо, – согласился самодержец и протянул мощную руку к перу.

В 1894 году Александр Третий, по совету Витте, повелел субсидировать реализацию плана Петра Александровича и отпустить на эти цели два миллиона российских золотых рублей. Через семь лет Николай Второй, также проконсультировавшись с Витте, отдал распоряжение о выдаче весьма крупной суммы П. А. Бадмаеву.

Гурджиев попал под интеллектуальное влияние врача, выдающегося дипломата, замечательного знатока буддизма. По его заданию юноша совершил своё второе путешествие в Тибет. Ставились перед ним только познавательные задачи или потаённой, но главной целью был сбор разведывательных материалов, сегодня не узнает никто, как никто не сумеет сказать точно, чьё задание позже выполнял во время своих знаменитых странствий Николай Рерих. Во всяком случае, Сталин просто не мог быть не осведомлённым о подобном проекте. Всё, что связано с путешествиями в Тибет в двадцатом веке, пахнет политическими тайнами, густо замешенными на мистике.

Казалось бы, дважды побывав у ворот Шамбалы, Георгий должен был стать ярым приверженцем буддизма, может быть, в дзеновском варианте, или йоги. Однако случилось по-иному. Гурджиева привлек суфизм.

Путь познания суфиев ведёт к тем же целям, что практики йогов и буддистов. Но это – «шёлковые» тропы. А в корне слова суфизм лежит шерсть, грубая и колючая. Зато в стужу согреет не шёлк, а она.

Ближе всего к учению суфиев система Игнатия Лойолы. Потому, что схожи цели: воспитать солдата. Воин – это не только и даже не столько физическая сила да навыки ведения боя. Главное – особое состояние души, особое умение контролировать свой разум и через него – тело.

Как и другие восточные системы самосовершенствования, суфизм прежде всего требовал вывести неофита из привычного существования. Человек стремится экономить нервную энергию. Большая часть жизни – это повторяющиеся, стандартные ситуации. У подавляющего большинства вырабатываются автоматические реакции. Для мыслителя такое инстинктивное поведение – духовная смерть. Для воина – неминуемая гибель физическая. Оба должны каждый миг видеть суть вещей за их оболочкой. А оболочка чаще всего выглядит вполне обыденно. Потому она и обманчива.

Для чего суфии подвергают вновь обращённых мучительным испытаниям? Скажем, они заставляют желающего приобщиться к сакральной мудрости углублять выгребную яму, не обращая внимания на то, что ею продолжают пользоваться. Учителя полагают, что такое изменение обстоятельств существования способно сорвать с разума пелену привычных восприятий, очистить его.

В отличие от иных систем, суфии не требуют от последователей учения ухода от мира. Наоборот, каждый должен обрести специальность. Он может быть плотником, рыбаком, врачом и приносить реальную пользу, продолжая жить бок о бок с обычными людьми. Медитации заменяются тщательным исполнением профессиональных обязанностей.