Человек из очереди. Шиллинг на свечи - Джозефина Тэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как случилось, что мистер Келдикот, священник брайтлингского церковного прихода, вспотевшими руками толкая по газону кашляющую травокосилку и вздыхая о том, что мартовское солнце чересчур щедро проливает свои благословенные лучи, вдруг заметил, что за его подвигами со смесью зависти и сочувствия наблюдает незнакомец. Видя, что на него обратили внимание, он приложил руку к козырьку, видимо из уважения к священническому облачению, и произнес:
— Тяжелая работа для такого жаркого дня, сэр. Разрешите помочь?
Однако священник был совсем не стар, к тому же любил показать, что не гнушается простым физическим трудом, и поэтому, мужественно улыбнувшись, ответил:
— Разве похоже, друг мой, что такая работа мне не по плечу?
— Что вы, сэр. Я совсем не это хотел сказать. Просто хотелось бы заработать пару монет.
— Вот оно что! — понимающе откликнулся мистер Келдикот с искрой профессионального интереса. — Вы нуждаетесь в заработке?
— Так точно, сэр.
— Женаты?
— Нет, сэр, не женат. — Симпсону хотелось добавить: «И слава Богу», но он вовремя остановился.
— Какую работу ищете?
— Любую.
— Понятно. Но ведь чему-то вас наверняка обучили?
— Я умею тачать башмаки, сэр, — ответил Симпсон, посчитав, что в данном случае правда ему не помешает.
— Знаете, наверное, действительно будет более разумным, если вы подстрижете траву, а я займусь своими неотложными делами. Скоро час. Заходите в дом, давайте сначала вместе перекусим.
Но это как раз устраивало Симпсона меньше всего. Ему нужна была кухня, а не пасторские разглагольствования за обеденным столом. С прекрасно разыгранным смущением он покрутил ручку косилки, за которую уже с готовностью взялся, и запинаясь сказал:
— Если вам это без разницы, сэр, я бы лучше пожевал чего на кухне.
— Что вы, пойдемте, пойдемте, — запротестовал, умиляясь собственному великодушию, святой отец, за что Симпсон был готов его стукнуть, опасаясь, как бы драгоценная возможность услышать кухонные сплетни не уплыла от него совсем.
— Очень вас прошу, сэр! — выговорил он с таким глубоким чувством, что священник сдался.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал он обиженно: не он ли в полной мере продемонстрировал чувство братской солидарности, равнодушие к социальным условностям и остался непонятым?! Он ушел, но вскоре вернулся и под предлогом познакомиться с Симпсоном поближе (отнюдь не в духе всеобщего равенства и братства он отнес Симпсона к категории тех, кто «знает свое место») — путался у Симпсона под ногами до самого ланча, с удовольствием болтая на интересующие его темы. О войне — он был военным капелланом в Руане; о рассаде, о лондонской копоти, об обувной коже — последняя тема должна была, как он полагал, особенно интересовать его собеседника; о трудностях привлечения молодежи в церковь. Когда он поведал Симпсону, что его последняя проповедь была посвящена тому, что Господь, мол, не одобряет азартных игр и, следовательно, человек, принимающий в этом участие, грешит против своей совести, против своего ближнего и оскорбляет Господа, Симпсон перестал удивляться немногочисленности молодежной паствы в приходе мистера Келдикота.
— Вот вы — человек молодой, — горячился пастор. — Вы можете мне объяснить, почему молодежь не идет в церковь?
Но Симпсон, решивший во что бы то ни стало пробыть в этом доме целый день, уклонился от прямого ответа и лишь печально покачал головой. Угрызения совести по поводу того, что лишь на этой неделе полкроны из своего жалованья он просадил на букмекеров, вместо того чтобы позволить денежкам уплыть в руки вершителей судеб страны, заставили его с завидным рвением приналечь на работу. Однако он был доволен, когда в доме прозвучал гонг и святой отец, одарив его благословением, позволил удалиться в направлении кухни. Желание наконец начать свою игру влекло туда Симпсона куда сильнее, чем здоровый аппетит.
У пастора, который, как выяснил Симпсон, был убежденным холостяком, было две прислуги. Одна — экономка, она же кухарка, другая — приходящая, тонкая, как жердь. Обе были несказанно рады появлению такого представительного мужчины, и за свой обеденный перерыв Симпсон набрал больше сведений о житье-бытье прислуги городских окраин, чем если бы сам прожил здесь со дня своего рождения. Однако, помимо того что миссис Эверет — вдова и задирает нос, потому что ее отец был пастором, он не узнал ничего. На вопрос, служил ли отец миссис Эверет в здешнем приходе, ему ответили, что, мол, нет, где-то на севере. Наверное, в какой-нибудь Богом забытой дыре, где и машин-то не видели сроду. По мнению кухарки, миссис Эверет посещает все церковные собрания вовсе не потому, что жить не может без церкви, а для того, чтобы все помнили: она — дочь священника. Раздумывая над этим поистине поразительным объяснением возможных мотивов человеческого поведения, Симпсон вернулся к своей работе, которая быстро приближалась к концу. Тут и нашел его пастор. Сегодня у них в церкви очередное собрание, может, и Симпсон хочет к ним присоединиться? Симпсон с неподдельной благодарностью принял его приглашение. Тогда не поможет ли Симпсон перенести стулья и всякую мелочь из церкви в зал, где будет проходить собрание? Он смог бы заняться этим после дневного чая. Дамы из церковного совета уже будут на месте. Как раз этих-то дам и жаждал повстречать Симпсон, поэтому он снова заверил пастора, что выполнит его просьбу с величайшим удовольствием.
До четырех часов Симпсон стриг газон и болтал то с экономкой, то со служанкой, которая всякий раз придумывала новый предлог, чтобы переброситься словечком, при этом не очень-то заботясь, верит ли он ее выдумкам; затем они пили чай — более продуктивный с точки зрения информации, чем на Лемонора-роуд, однако и более скучный из-за отсутствия его коллеги. Только после этого Симпсон проследовал в церковь. Здание церкви он приметил заранее. Оно было из красного кирпича, настолько совершенное в своем уродстве, что исключало всякую мысль о непродуманности замысла. Желто-коричневые и ультрамариновые стекла витражей в этот сумрачный час, слава Богу, не столь резали глаз, как при дневном свете, однако ярко освещенный церковный зал выглядел и без того достаточно уродливо. По его пространству металось несколько женщин. Они суетливо бегали туда-сюда, как курицы, — шумно и без всякого толку, поскольку стоило одной из них что-то предложить, как другие тут же вносили свои изменения, после чего немедленно начиналась общая дискуссия. Эти споры длились бесконечно и способны были вывести из терпения любого нормального человека, так как сопровождались постоянными неискренними извинениями всех участниц друг перед другом. Понаблюдав за ними
